Банана Ёсимото - Амрита Страница 55

Хозяин смеется.

– Не волнуйся, я теперь в этом бизнесе до конца жизни, – говорит он.

Я открыла глаза и очутилась в холодном зимнем утре, в котором, кроме меня самой, не было ничего общего с моим теплым сном.

Мне стало так обидно и грустно, что я чуть не расплакалась.

Ну почему, почему люди так по-дурацки устроены?

Почему нам так трудно жить? Почему с каждым днем все больше людей и мест, о которых нам трудно вспоминать без слез? Зачем все эти бесконечные повторения одного и того же мучительного чувства? Зачем нам эта печаль?

Сон не отпускал меня. Его энергия все еще владела мной, рождала во мне эти невеселые мысли.

17. Без напряга

– В тебе и правда что-то изменилось! Только вот не могу сказать, что именно… – произнес Рюичиро, открыв дверь и увидев за дверью меня.

Я не люблю встречать с самолета людей, возвращающихся из-за границы. Даже если это очень близкие мне люди. Никогда не езжу в Нариту[36].

Потому что, окажись я на их месте, я бы не хотела, чтобы меня – усталую и помятую после многочасового утомительного полета – кто-нибудь встречал, пусть даже из самых лучших побуждений.

По дороге из Нариты в Токио нормальный человек, даже если он без памяти тебя любит, думает прежде всего о том, чтобы добраться до дома, принять ванну и поспать. Исходя из этих соображений я не поехала встречать Рюичиро в аэропорт.

Но зато я знала, что с сегодняшнего дня у нас общие восходы и закаты, что мы сосуществуем в едином времени, и этого было достаточно, чтобы ничем не примечательный вечер показался мне самым нежным и самым прекрасным за последние недели. Теперь мы можем часами болтать по телефону.

И ночи будут тихими и длинными.

Все те чувства, которые я с таким трудом сдерживала в себе, заглушала, чтобы не ощущать себя одинокой, теперь распустились во мне одно за другим.

Как цветы навстречу ласковым лучам солнца. Тихо и безусловно.

На следующий день после того, как Рюичиро вернулся в Японию, я поехала к нему в отель.

Ребенком я любила, когда папа возвращался домой из заграничных командировок. Человек, только что вернувшийся из-за границы, всегда немного возбужден, напряжен и окутан приятным, свежим ароматом. Ароматом возвращения к жизни.

Сердцем все еще на берегу океана, но телом уже в Токио, впервые за последнее время (наконец-то!) как следует выспавшийся, Рюичиро выглядел как-то по-новому.

Из окон номера открывался вид на небоскребы Синдзюку. Внизу по городу гулял молодой весенний ветер.

Рюичиро налил мне чаю.

– Может, сходим куда-нибудь? Перекусим… – я вопросительно взглянула на него.

– Отличная идея. Я еще не завтракал с утра. Просто умираю от голода, – сказал он и замолчал.

– Что ты молчишь? – наконец не выдержала я.

– Подыскивал подходящее слово. И кажется, нашел. Даже два, – он улыбнулся. – Ты повеселела и выглядишь счастливой.

Я не только выглядела счастливой, я и в самом деле была счастлива.

Но не наркотическим куцым счастьем, расплата за которое настигает неизбежно и всегда неожиданно. Чаще всего ночью…

Мое счастье, если так можно выразиться, было надежным.

Я как-то внутренне успокоилась.

Мне кажется, что после травмы большую часть времени я пребывала в страшном напряжении именно потому, что мне приходилось жить, ориентируясь на нечто очень сомнительное и расплывчатое, коим являлась в тот период моя память. Ведь нормальные люди не склонны к бесконечным размышлениям о достоверности или, наоборот, недостоверности своих воспоминаний.

Я пыталась не обращать внимания на мучившие меня сомнения, но окончательно преодолеть страх и неуверенность не удавалось. Соответственно, как только сомнения исчезли, я сразу же стала получать удовольствие от повседневной жизни. Каждый новый день нес с собой что-то приятное. Я наконец-то избавилась от напряжения, которое сковывало меня всякий раз, когда я разговаривала с кем-нибудь из своих знакомых.

Как бывало и раньше, утром я просыпалась, открывала окно и впускала в комнату мягкий солнечный свет, пропитанный весенним травяным запахом. На сакуре набухали почки, еще немного – и сад за окном наполнится розовым пенным цветом. Я любовалась этим цветением каждый год, я буду любоваться им и в этом году. Жизнь продолжается, течет своим чередом. И это так странно… И кажется еще более странным именно потому, что воспринимается как странность. Откуда-то изнутри во мне поднималось то, что можно было назвать сутью моего «я», и теперь все представало предо мной в ином, более ярком свете. Я словно стала лучше видеть.

Люди, не гнушающиеся использовать психотропные средства, а также религиозные мистики (и те, и другие, кстати сказать, любят, прежде всего, самое себя), описывая в своих книжках похожее чувство, довольно часто называют его «чувством великого счастья». И теперь я наконец поняла, почему, наблюдая за этим внутренним процессом становления себя как человека, как неповторимой личности, ты просто не можешь не испытывать невероятного счастья. Тебе начинает казаться, что в мире нет такой вещи, которая бы могла этот процесс остановить.

Мой хозяин из «Берриз» как-то раз посоветовал мне прочитать одну такую книжку. И я даже начала ее читать, но бросила, не прочитав и половины. Мне показалось диким, что автор пытается что-то доказать на примере всего лишь собственного счастья, собственного опыта. Но теперь я вдруг поняла, что и у такого подхода есть право на существование. Ведь я сама точно так же испытала желание разделить со всеми это восхитительное чувство обретения новой и такой необычной жизни. Так что нет ничего странного в том, что человек, которому было дано испытать это чудесное чувство, рассматривает свою просветительскую деятельность в области «достижения счастья» как некое высшее предназначение. Он пишет только потому, что все еще помнит тяжелые времена. И если вдуматься, то эта книга написана лишь для него самого. Это «я» нынешнее пишет для «я» прошлого.

Я смогла понять это только теперь, наслаждаясь своим, не похожим ни на чье другое, счастьем.

Это как печаль или психическое расстройство – они тоже всегда индивидуальны.

– Счастливой, – повторил он и крепко прижал меня к себе. – Знаешь, все это время наблюдая за тобой, за тем, как ты меняешься, я понял одну вещь. Человек – это сосуд. И содержание этого сосуда может быть каким угодно. Оно все время меняется. Например, ты можешь проснуться утром другим человеком, и между тобой и каким-нибудь неизвестным прохожим не будет особой разницы. На протяжении всей своей жизни, повинуясь судьбе, ты – одну за другой – вкладываешь в себя новые вещи, но суть твоя остается прежней. Она лежит на самом дне сосуда, почти недосягаемая, но это и есть настоящая Сакуми. Если хочешь, называй это душой – неизменной, постоянной, только твоей. Душа, которая принимает жизнь такой, какая она есть. И радуется ей. Это то, что останется с тобой до самой смерти… От этой мысли мне всегда становится так сладко и одновременно так больно.

– Красиво излагаешь, – засмеялась я.

Рюичиро засмеялся вслед за мной.

Я тоже кое-чему от него научилась, и это кое-что было похоже на теплые весенние лучи солнца, которые наполняли комнату, пронизывали воздух вокруг нас. Как ни крути, а в нашем мире все растет и развивается. И этому есть множество доказательств.

Если двое сильных людей живут вместе, ежесекундно переживая пугающее чувство, называемое «любовью», и это чувство не ослабляет, а, наоборот, укрепляет их души, то это значит, что оба они обладают редким талантом – гениальной способностью держать расстояние. Этот талант позволяет им не раствориться друг в друге, но и не потерять друг друга из виду.

Расстояние должно быть достаточно далеким, чтобы каждый из них мог прочувствовать свою неповторимость, и в тоже время – достаточно близким, чтобы они научились ценить то уникальное пространство, которое создано их искренним чувством.

Однако, осознавая себя частью «пространства на двоих», оба человека бессознательно стремятся к сближению, чтобы лучше видеть друг друга. Они не чувствуют опасности, заключенной в этом сближении.

Но недаром Рюичиро был писателем – он умел оставаться неподвижным, умел сохранять идеальное расстояние. Он тщательно оберегал и взращивал то теплое и светлое, как трехмерный солнечный зайчик, пространство, порожденное нашим нежным взаимным чувством и хранившее в себе невероятный потенциал. Одному человеку создать такое не под силу.

Самая замечательная особенность Рюичиро – это четкая расстановка жизненных приоритетов.

Почему-то мне кажется, что для Маю это было самой большой проблемой.

Как-то раз я проснулась посреди ночи от ужасной жажды. Лунный свет неподвижно лежал на потолке, и все было так торжественно и тихо, что я вдруг подумала, что время остановилось и мир кончился. Часы показывали три часа ночи.