Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны Страница 58

К двадцати годам Джек узнал безработицу, бродяжничал по стране в товарных вагонах — ночевал, случалось, без одеяла на куче угля, еду варил в консервной банке на железнодорожных путях. Но это не был опустившийся люмпен без будущего. Привыкший с детства поглощать книги, он и теперь старался с ними не расставаться. И постепенно почувствовал внутренний зов к писательству. Все, что успел пережить, уже бродило в нем, но еще не созрело. Между тем необходимость зарабатывать хотя бы доллар в день совершенно его изнуряла и истощала. Он подумывал даже о самоубийстве, чувствовал: загнан жизнью в тупик. Но что делать? Ответ дала судьба. В газетах он прочел: на Аляске найдено золото и туда устремились искатели счастья. Джек не медля решает влиться в этот поток.

Лихорадке желания быстро разбогатеть поддались тысячи старых и молодых людей. В Сан-Франциско расцвела торговля снаряжением и инструментами для искателей счастья.

Не удержался от соблазна шестидесятилетний муж сестры Джека. Сама сестра поверила в удачу двух дорогих для нее людей — за тысячу долларов заложила дом, еще пятьсот взяла из сбережений.

И вот муж ее Шепард и Джек покупают топоры, лопаты, кирки, запасаются инструментами для строительства лодок и нарт, покупают меховую одежду, теплое фланелевое белье, готовят по триста пятьдесят килограммов провианта на каждого. Это было стандартное снаряжение золотоискателей. Но у Джека был еще и добавочный груз — записные книжки, карандаши, книги. Любопытно, что же он с собой взял? «Капитал» Маркса, «Происхождение видов» Дарвина, «Философия стиля» Спенсера, «Потерянный рай» Милтона… Отправляясь за золотом, молодой искатель судьбы уже чувствовал себя писателем, понимал: Аляска подарит ему для этого что-то важное.

Путь на Клондайк начинался в Сан-Франциско погрузкой на пароход. Судно шло вдоль побережья на север, в лабиринте аляскинских островов и проливов, достигало конечной точки — Скэгвея. Тут морской путь кончался. И далее до Клондайка надо было добираться где посуху, где озерной водою и потом уже верхним течением Юкона…

В Доусоне мэр города Питер Дженкинс подарил мне книгу с полтысячей фотографий, сделанных во время золотой лихорадки. Путь на Клондайк был великим испытанием для дерзнувших его одолеть. Подъем с грузами по горам, путь по озерам на лодках и на плотах, рискованный спуск по верхнему, кипящему на порогах Юкону. Путь немаленький — семьсот километров!

Многие помнят, наверное, рассказ Лондона «Тысяча дюжин», рассказ о том, как неистовый, одержимый наживой Дэвид Расмунсен решил этим путем переправить тысячу дюжин яиц, чтобы в Доусоне продать их «не дешевле пяти долларов за дюжину». Вы помните, какую цену заплатил торговец, достигший столицы золота со своим хрупким грузом. Джек Лондон, одолевший сам этот путь, со знанием дела описал все, что на нем человека подстерегало.

В книге фотографий мы видим людей, идущих с вьюками на спине, видим запряженных в нарты собак, видим лодки в пенных потоках, перевернутые ветром плоты на озерах. Павшие лошади, изнемогшие собаки, кресты одиноких могил и целые кладбища на пути. Лишь очень сильные, неистовые люди могли этот путь одолеть. Многие, очень многие сдавались, поворачивали назад уже в самом начале, у знаменитого Чилкутского перевала. Тут, от подножия до верхней точки, надо было пройти по очень крутому подъему около десяти километров. Снимок Чилкутского перевала стал символом золотой лихорадки.

Бесконечная цепочка людей (тысячи!) с грузом в затылок друг другу поднимаются в гору.

Люди с деньгами нанимали индейцев-носилыциков. Джек со своим компаньоном таких расходов позволить себе не могли. Но подняться на гору смог только Джек, спутник вышел из игры сразу, купив обратный билет в Сан-Франциско. А Джек не просто осилил подъем. Заметный, во фланелевой красной рубахе, обгоняя индейцев, он переваливал через гору, частями переносил кладь. Каждый переход отнимал день. Понадобилось девяносто (!) дней, чтобы переправить свой груз только через этот всеми проклинаемый перевал. Джек справился с этой работой. Биограф Лондона замечает: «Ни одна написанная им книга не доставила Джеку большего удовольствия, чем тот факт, что он, выйдя вместе с индейцами-носилыциками, многих оставил позади, хотя его груз был так же тяжел, как у любого из них». Сказались здоровье, неприхотливость, жизненная закалка много перенесшего двадцатидвухлетнего человека.

Между тем Аляска громоздила перед идущими все новые трудности — золото у земли всегда спрятано в малодоступных местах. Путь на Клондайк шел теперь по воде. Но и тут повсюду были свои «Чилкутские перевалы». В верховьях Юкона у порогов под названием Белая Лошадь берег облеплен был лодками, на берегу возбужденно гудели тысячи людей. Пути дальше не было. Все лодки, рискнувшие соскользнуть в водоворот, шли ко дну вместе с грузами и людьми. Идти в обход? Тянуть груженые лодки по суше, теряя многие дни? Нет, надо спешить!

Все лихорадочно спешили на этом пути. Но мало кто имел опыт движения по воде. Джек имел и, сделав разведку, предложил компаньонам рискнуть. Тысячи людей следили, как лодку с сидевшим на корме парнем швыряло в белом водовороте. Но чудо — она была невредимой и ткнулась о берег. Джек был героем в этой азартной игре со смертью. Посыпались предложения: «Проведи нас!» Джек назначил цену: двадцать пять долларов. И за несколько дней заработал для своей группы три тысячи. Мог бы больше. Но надо было спешить…

До ледостава на Клондайк Джек с товарищами добраться не смог. В устье впадающей в Юкон речки Стюарт, в семидесяти двух милях от Доусона, было решено зимовать.

Вспоминая героев лондоновских книг, самого рассказчика мы должны поставить в их ряд. Будущий писатель выдержал здесь экзамен на право говорить о мужестве человека, испытав сам, что значит быть мужественным в этих краях.

«Не осталось ли чего-нибудь от лагеря на семьдесят второй миле?» — спросил я в нынешнем Доусоне. «Нет, все поглотили время и лес. Одну из избушек сам Джек с товарищами по весне разобрал, сделал плот и приплыл сюда по весеннему половодью. Это было вполне в его духе».

Много ли можно узнать, прожив зиму в лесной избушке? Северные рассказы Джека Лондона, ставшие классикой литературы, отвечают на этот вопрос. В лагере на семьдесят второй миле зимовало человек пятьдесят — семьдесят. Свое золото Джек копал в этом лагере.

Север обнажает человеческую сущность, очищая все, как луковицу от шелухи. Все тут становится на виду — мужество, слабость, благородство и подлость. Джек наблюдал за людьми и жадно их слушал. Его избушка была самым притягательным местом, где спорили, веселились, строили планы, но главное — рассказывали. Искатели приключений, бедняки, желавшие быстро разбогатеть, профессор, врач, судья, инженер, моряк, плотник, полицейские, торговцы, авантюристы, погонщики собак-люди со всего света, закаленные севером, и еще наивные новички — чечако…

Для Джека это была самая богатая из всех золотых жил Аляски. Он принимал участие в общей лихорадочной игре, даже сам обнаружил золотоносный ручей, по ошибке приняв чешуйки слюды за металл. Он не огорчился, когда прибежавшие столбить участки более опытные его товарищи, обнаружив ошибку, подняли приятеля на смех. Не огорчился потому, что еще в самом начале пути на Аляску признался товарищу, что едет не рыться в песке, а собирать материал для книг. «Творческая командировка» — можем мы улыбнуться сегодня.

Джек обладал цепкой от природы, молодой, тренированной памятью, и она вместила фантастически много. Но еще не подавший голос писатель хорошо знал закон: «У путешественника памяти нет — записывай!» Он заносил в книжки карандашом — «чернила могут быть смыты» — услышанные истории, штрихи характеров, имена, словечки, портреты. Читая Лондона, мы видим его спутников как живых. Двадцатидвухлетний чечако севера их обессмертил. И одним из героев его стала сама Аляска.

Мороз, Холод, Белое Безмолвие — эти слова Джек пишет с прописной буквы. Углубляясь в повествование, мы почти физически чувствуем дыхание севера — блеск снега под низким солнцем, безмолвие белых равнин, ночные всполохи полярного неба, скрип нарт, визг уставших, голодных собак, притягательную силу костра на морозе, затерянность человека в леденящих душу и сердце диких пространствах… Аляска у Лондона преимущественно зимняя. Неудивительно! Сибиряки, приплывавшие на Аляску с Камчатки, как должное принимали и снег, и мороз, и бесконечность зимы. Лондон же был южанин, калифорниец, да и время его пребывания на Аляске было практически одной очень длинной зимой. И вызов этого края он принял, вспоминал об аляскинском годе как самом лучшем из прожитых лет.

Джек хорошо понял, как должен вести себя человек в суровых условиях севера, где подмоченные спички означают конец путешествия и самой жизни, где идущий по тропе должен подумать о собаках, а потом уже о себе, где в хижине, покидая ее, оставляют дрова и спички для тех, кто случайно может сюда заглянуть уже обессиленным.