Алексей Егоренков - Земля точка небо Страница 59

— Тогда ответьте следующее. Как вы считаете. С точки зрения христианской морали такие нравы заслуживают уважения? В полумраке загомонили. С трудом нащупав какой-то ответ, Лиза согнулась у микрофона, и бормотание зала моментально улеглось.

— Мне придется снова повторить, что вся история…

— Нет, давайте не будем об этом конкретном случае, — перебила тетка. — Просто скажите. По вашему мнению. Если у женщины такие отношения с двумя, допустим, тремя, четырьмя мужчинами — с точки зрения веры. Как вы на это посмотрите?

— Ну, — Лиза окончательно смутилась. — Вообще-то, у ранних христиан это было даже в порядке вещей… Публика дружно загудела, будто где-то за спиной Лизы вспыхнул сигнал «Неодобрение».

— Нет, нет, — тетка еще раз помотала шапкой завитых волос. — Давайте без экскурсов в историю. С точки зрения православной морали. Ответьте нам с точки зрения православия. В зале стоял гул. Камеры опять уставились на Лизу. Диктофоны подмигивали, качаясь на стеблях вытянутых рук.

— Если честно, — сказала Лиза. — Я не знаю, что вам ответить. Теперь они засмеялись. Кто-то даже хлопнул в ладоши. Микрофон взяла другая женщина, высокая и пронзительно худая.

— Скажите, Элиза, — она немедленно перехватила эстафету. — У вас есть мать?

— Есть, — хмуро ответила Лиза. Жидкий смех. Вялые аплодисменты.

— Она смотрит вашу передачу?

— Смотрит. Ха-ха-ха. Шлеп-шлеп-шлеп.

— И вы поделитесь, что она думает по этому поводу?

— Нет.

— Отлично. У меня всё. И микрофон перешел в следующие руки. Вопросы продолжались. Дурацкие, пустые вопросы, на которые Лиза отвечала всё той же хмурой бессмыслицей. Только сейчас она начала понимать, какую ловушку себе устроила.

Лиза собиралась резать перед ними суровую правду, обличать родную студию, открыть людям глаза на бездушность и меркантильность, которую исповедует Бергалиева и ей подобные. Лиза не учла одного. Перед ней стояли журналисты. Им неинтересна была правда. Они плевать хотели на студию, на бездушность и на Бергалиеву. Да и на Лизу, раз на то пошло. Им нужен был материал, и они любой ценой готовились получить его. Они хотели знать, как обстоят дела в ее семье. И оба ли ее родителя православные. И как ее воспитывали в детстве. И читала ли она русских классиков. И когда Лиза в последний раз была в церкви. И принимает ли она наркотики. И как Лиза относится к упадку духовности у современной молодежи. Например, среди ее друзей. Многие ли из них читают книги. Многие ли слушают Чайковского. Много ли среди них верит в Бога. С точки зрения православия. «Короче». Всё. Она не выдержала. «По крайней мере, это точно последний раз. Никаких больше съемок».

— Стоп, — Лиза перебила очередной идиотский вопрос. — Один момент. Наступив туфлей на стойку, она схватила микрофон обеими руками и рванула. Колонки визгнули и загудели. Гости отворачивались, морща лица и запоздало прикрывая руками уши. Так вам и надо.

— Ладно, — устало продолжила Лиза, когда фон улегся. — Я всё поняла. Думаю, все поняли, кому нужно. Мне только одно неясно — почему вы везде городите эту духовность? Как что, сразу «духовность». Или «православие». Я вообще-то не против религии, но почему всегда «православие»? Почему я не могу исповедовать, скажем, иудаизм? В прямом эфире, перед журналистами, перед миллионной аудиторией, с задержкой в пять секунд или без нее — при всем желании трудно было найти слова хуже.

Глава 7. Дно

15 сентября 2005 года

До сих пор мне неясно, чего хотел этот лысый доктор. Возможно, он чего-то ждал. Или пытался разозлить меня. Мое единственное умение — рассказывать о себе. Обычно люди слушают, и думают, что я не в своем уме. Или принял что-нибудь. Или вру. Но они хотя бы слушают, а этот тип улегся на соседней койке, сунул руки за голову и целый день валялся, не издавая ни звука.

Только смотрел на часы. Когда в дверь сунулась голова дежурного, который явился просигналить обед, инспектор прогнал его жестом.

Потом раздумал и отправил меня вдогонку, заказать у дежурного пиццу.

И снова вытянулся на койке, глядя в потолок. Возможно, ему было просто неинтересно. Тогда я заговорил о провалах. Как из мира выдергивают затычку.

Пуф-ф. Как я попадаю в другое измерение, где всё становится понятным и существенным. Где видна каждая связь. Каждая плоскость и граница. Каждый шаг экосистемы. Лысый доктор заворочался и сел на кровати.

— По поводу того, о чем вы говорите, — сказал он без выражения. — Эти провалы, «дно», вы их так называете, правильно? Я читал запись. Правильно. Его невозможно объяснить. Его трудно описать…

— Объяснить возможно всё, — перебил доктор. — Не говорите ерунды. Ноль интереса. Опять. Или мне только казалось?

— Состояния, которые вы описываете, имеют под собой конкретную природу. Но у вас, я так понимаю, был какой-то опыт с наркотиками, правильно? Так что я ограничусь. Добавлю только, что причина в физиологии. Он не понимает. Я встретил Бога. Именно поэтому я не умер. И как раз тогда всё началось: голос, дно, вторая жизнь. Именно тогда старые привычки облетели с меня, как…

— Ну, ну, остановитесь, — врач сел на кровати. — Слушайте сюда, и слушайте внимательно. Мне нужно объяснить. Иначе он решит, что я псих, и ничего больше. Но кое-что большее есть. И это очень важно.

— Слушайте меня, — врач наклонился мне навстречу. — Прежде, чем мы с вами продолжим, я категорически — слышите? — категорически хочу предостеречь вас от мистики любого рода. У вас пока нет серьезного расстройства. Пока нет. Вы просто запутаны. Для вас из этой точки есть два пути — рациональный и иррациональный. Я запрещаю вам трогать иррациональный. До сих пор ясно? Продолжайте. Лысый доктор снова улегся. Как будто не вставал. Но я успел заглянуть в него, пускай на секунду. Инспектор не считал меня сумасшедшим. Пока нет. И говорить стало легче.

21 мая 2005 года

— На кой? Почему здесь? — Катька всё косилась на зарешеченные ячейки. — Тут же охереть как стремно.

— Сама просила в безлюдном месте, — сказала Лиза.

— Безлюдном, еще бы. Тут же змеи кругом… ч-черт. Лиза и сама теперь жалела, что выбрала серпентарий. В ее телефонной книге полно было других координат — рестораны, клубы, спортивные центры. Все одинаково проверенные, все знакомые. В каждом бывал или Макс, или сама Лиза. Почти в каждом они снимали что-то для выпусков.

— Максим тут когда-то брал змей для «Земли-неба», — сказала Лиза.

— Мы показали их, и выпуск удался. Может, поэтому. На счастье.

— Сбежит одна через эти прутья, и будет тебе счастье, — мрачно пообещала Катька. Они брели вдоль бесконечных полок, забранных металлической сеткой. Полки делились на ячейки, и в каждой лежала или висела очередная пестрая колбаса. «Как в супермаркете», — подумала Лиза и нервно хихикнула. Ей как-то не пришло в голову, что здесь будет голая сетка. Лизе представлялся террариум, защита из толстого стекла, подсветка, декоративный папоротник. Но это оказался не зоопарк. В серпентарии змей не выставляли на обозрение — здесь их разводили и добывали яд. И теперь ячейки казались Лизе слишком непрочными, проходы — чересчур узкими, а змеи явно замышляли недоброе. Пускай они не поднимали голову, не разевали пасть, не кидались на сетку — они вообще не двигались, насколько могла видеть Лиза. Но вокруг постоянно что-то шуршало, терлось о железо и сонно шипело, напоминая о своем опасном присутствии.

— Еще скажи, что ты сама не боишься, — сказала Катька.

— Если честно, — сказала Лиза. — Меня сейчас больше пугают люди. Она вспомнила утренние лица, раздутые от припасенного возмущения.

Мятые, как сизые гениталии. Верующие старухи трясут кулаками, стараясь доплюнуть ей под ноги из-за спин охраны. Молодые люди смотрят и молчат. Заросшие, бородатые, с бровями разной высоты. На всех черные футболки. Черепа, кресты и купола. Христос или смерть.

Вера или печь.

— Да ладно, — Катька цокнула языком. — Ты как всегда. Безбожно всё драматизируешь. Они зовут ее «лже-спасительницей» и «лже-психологом». Каждое утро привозят розовый манекен, наряженный в подражание Элизе, и жгут его горелками на стоянке у дома.

— Что-что, а змеи лучше, — сказала Лиза.

— Да брось, — Катька осторожно махнула рукой, стараясь не коснуться полок. — Никто же не делает ничего реально для тебя опасного. Нельзя же запретить десяти придуркам портить манекены…

— Десяти придуркам? — Лиза нечаянно задела какую-то штангу, и вокруг сразу поднялась возня. Сбавив тон, Лиза повторила. — Десяти придуркам? Ты шутишь? Это же повсюду! Раньше Элизу мусолили только в сети и желтых изданиях. А теперь везде: по телевизору, на радио, в забегаловках и кухнях, по всей стране: едва кто-то поминал Элизу Фрейд, как сразу находился умник с пространным суждением. Элиза Фрейд то, Элиза Фрейд сё. И кстати, дело совсем не в религии. Но согласитесь, она не вправе оспаривать нашу духовность и насаждать эти чуждые нам, да и попросту варварские обычаи и взгляды. Жидовка хренова, — соглашались люди попроще. У всех будто открылись глаза. Элиза Фрейд, повторяли они. Элиза — Фрейд. Как же мы не замечали раньше?