Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 6

II

В трактире, когда вошел туда Василе Мурэшану, за круглыми столами сидело, пило и закусывало множество людей. Зал был квадратный, на закопченной стене едва можно было разглядеть украшавшую ее виноградную лозу. Высокий человек, подняв руку, мог бы достать до потолка. Единственная висячая лампа тускло освещала лица, склонившиеся над тарелками. Трактирщик, низкорослый, лысый и пузатый человечек, подходил то к одному столу, то к другому и резким, хриплым голосом спрашивал посетителей, не желают ли они еще чего-нибудь. Этим же голосом, похожим на скрип несмазанных дверных петель, он, обращаясь к открытой двери в кухню, выкрикивал:

— Домнишоара! Свиную отбивную! Литр вина! Две кружки пива!

— Несу-у-у! — доносилось издалека.

И домнишоара, весьма солидная женщина с белым лицом и крючковатым носом, тут же появлялась с тарелками и выпивкой.

Трактирщик подошел и к семинаристу, присевшему в углу за свободный столик. Они давно знали друг друга, потому что Василе, с тех пор как поступил в семинарию, останавливался в этом трактире два-три раза ежегодно. Но на этот раз трактирщик, казалось, не узнал его.

— Чего желаете? — равнодушно спросил он.

— Комнату на ночь.

— Будет, будет. А до этого какой-нибудь закусочки, вина, пива? Не хотите ли телячью отбивную?

Василе Мурэшану сообразил, что домнул Илие не узнает его, и почувствовал благодарность за подобное невнимание.

— Пожалуйста, кружку пива, а на ужин телячью отбивную!

— Домнишоара! Кружку пива и телячью отбивную! — выкрикнул трактирщик в открытую дверь.

Через несколько минут Василе Мурэшану уже отхлебывал из кружки. Потом он размял сигарету и стал прислушиваться к разговору крестьян, сидевших за соседним столиком. В трактире был всего один зал для посетителей, и потому зачастую можно было видеть за одним столом священников, адвокатов, крестьян и мастеровых. Два крестьянина говорили тихо, почти шепотом, понемножку прихлебывая из маленьких стаканчиков.

— Да, — говорил один, — нету доли, нет и покоя. Я со сретенья двести злотых спустил, а работал наравне с приисковыми ребятами. Кончено дело! Нет больше золота ни у «Ворона», ни в «Черной луже». Пойду попытаю счастья у «Трех святых».

— Зря только поиздержишься! — отвечал второй, — Я в наши шахты не верю. За пять лет, с тех пор как золотом занимаюсь, научился уму-разуму. Золото ушло от нас в горы, в Вэлень перебросилось. Дурак я был, что не поверил Василе Рошка, он мне про это три года назад твердил. Поверь я тогда, была б у меня сейчас в кошельке тысяча злотых.

— Простому рудокопу трудно понять, что горные духи говорят. Подайся мы за Василе Рошка, все бы наше село в Вэлень перекочевало. Все-таки, ничего не скажешь, и нам перепадало золотишко, по килограмму, а то и по два на брата.

— Это не много, дружище. Будешь меня слушаться, поймешь, какая это малость. Что до меня, то я решил! Сразу, как минует пасха, подамся в Вэлень!

— В рудокопы, поденщиком?

— А чего? Про тамошних «Архангелов» просто чудеса рассказывают. Все, о чем говорил мне Василе Рошка, истинная правда. Сам посуди, ведь не будет же человек так бесстыдно врать. Так вот возвращался как-то Василе Рошка, весь мокрый, голодный, среди ночи из «Вороновой» шахты. Брел, понурив голову, как самый разнесчастный человек. Вдруг видит плошка у него в руке потухла. Остановился он, поднял в страхе голову, а над горами пламя громадное полыхнуло, и из пламени голос раздался: «В Вэлень счастье, в Вэлень счастье!» А после громкого голоса послышались другие, будто подголоски, только разобрать нельзя, что они говорят. Василе стоит столбом, окаменев, и смотрит, как пламя это по горе Корэбьоаре к шахте «Архангелы» подымается. Будешь умным, послушаешься меня…

Крестьяне придвинулись поближе друг к другу, склонили давно не бритые лица и о чем-то зашептались.

Сердце семинариста вдруг отяжелело, по всему телу пробежала ледяная дрожь. Оставив недоеденным ужин, он поднялся, торопясь попасть к себе в номер, лечь в постель и остаться совсем одному. Но в этот миг трактирщик узнал его и, хлопнув в ладоши, подошел, улыбаясь во весь рот.

— Это ты? Вот ведь — не узнал тебя! Как это мне не пришло в голову, что сегодня понедельник, страстная неделя, начинаются пасхальные каникулы! — Трактирщик крепко стиснул руку Василе, заставил снова сесть, принес бутылку вина.

— Наша повозка уже здесь? — спросил Василе, натужно улыбаясь, вовсе не довольный тем, что трактирщик узнал его.

— Еще нет. Но к утру наверняка будет. Ты родителя известил?

— Известил. Наверное, дороги развезло. В прошлые разы она всегда к вечеру здесь была.

— Может, еще приедет. Едва только девять пробило, — быстро отозвался домнул Илие. — А не приедет, не велика беда. Здесь бричка домнула Родяна.

— Он здесь? — переспросил Василе, бледнея еще больше.

— Почти каждую неделю приезжает. Много дел — лошадям работа. Пусть себе ездит, глядишь, и мне чего-то перепадет!

Трактирщик подошел вплотную к семинаристу и тихо спросил:

— А скажи-ка ты мне самолично: вы состоите пайщиками у «Архангелов»?

— Нет, — отвечал Василе Мурэшану, и в голосе его прозвучало чуть ли не отчаяние: «Архангелы» преследовали его повсюду.

— Значит, я был прав, — повысил голос трактирщик, бросая взгляд в глубь зала, где за столом четверо незнакомцев играли в карты. — Какие убытки! — прибавил он тут же, понизив голос. — Какие убытки! Сколько золота там теперь добывают! Просто с ума сойти, что творится!

— Больше, чем зимой? — еле слышно спросил Василе.

— Зимой — пустяки! Теперь — настоящие чудеса: врезаются в золото, как в мамалыгу. Жалко, что твой отец не состоит в доле. А то бы и вправду увидал господа бога. Домнул Родян не знает, куда девать такое богатство. А тебе что, никто об этом не говорил?

Трактирщик испытующе смотрел на юношу. Мурэшану показалось, что он намекает на домнишоару Эленуцу: это она должна была ему сообщить! Семинарист тут же всем сердцем возненавидел лысого человека, чей голос скрипел как несмазанные дверные петли.

— Ничего не знаю! — холодно отрезал он.

— Значит, правда, что ваши семьи не в ладах? Поэтому твой отец и не имеет доли в «Архангелах»? — лысый человечек сверлил его нетерпеливым взглядом.

— Отец никогда и не хотел быть акционером этого прииска, — пренебрежительно ответил семинарист.

— Возможно, возможно, — пробормотал, казалось, чем-то недовольный трактирщик. — Но неплохо было бы и попробовать. Подойти с добрым словом к домнулу Родяну… кто знает… может, и отцу выделили бы пай. Возможно, возможно…

— Нет уж! — скривился семинарист.

— Ты еще молодой. У тебя голова забита всякими принципами! Ты думаешь, это невозможно. А в жизни чего только не бывает, чего только не случается. Главное — уловить момент. Если взять меня, я готов… я бы пошел на все… сослужил бы Родяну любую службу, возьми он меня в компаньоны. Грандиозное богатство в той штольне, молодой человек.

— Нам и своего хватает. Живем тем, что бог пошлет, домнул Штефэнеску, — проговорил Василе Мурэшану и, мрачный, поднялся из-за стола.

— Грехи мои тяжкие! — безнадежно махнул рукой трактирщик. — Я же не говорю, что мы пропадаем! Но я бы не упустил такого лакомого кусочка. Мы тоже живем, но какая разница! Голова идет кругом от хлопот. В тень земную превращаемся. Что у нас за жизнь по сравнению с домнулом Родяном, к примеру? Ты знаешь, куда он отправился сегодня утром? В Вену за дочкой поехал.

— За дочкой? — быстро переспросил Василе, чувствуя, что земля заколебалась под ногами.

— А что ты удивляешься? — весьма довольный произведенным впечатлением, спросил трактирщик, разевая рыбий рот.

— За какой… дочкой? — пробормотал юноша.

— За домнишоарой Эленуцей, самой младшей. Всю зиму она провела в Вене, в самом знаменитом пансионе. Солидное приданое сколотят «Архангелы» этой птичке.

Василе Мурэшану вышел, не сказав ни слова, не пригубив даже вина, и направился в отведенную ему комнату.

Оба крестьянина, ухмыльнувшись ему вслед, многозначительно переглянулись, чокнулись и опорожнили стаканчики.

Трактирщик Штефэнеску подошел к ним.

— Барчук из Вэлень? — спросил один из них.

— Да, сын тамошнего священника, отца Мурэшану. Я слышал, что поп и письмоводитель не ладят друг с другом, а теперь сам убедился. Плохо, потому что батюшка человек порядочный, а семья у него большая. Две дочки на выданье. Вот бы и им получить приданое от «Архангелов».

— А правда, золота там хоть лопатой греби? — загорелись глаза у крестьянина.

— Родян не столько из-за дочки поехал в Вену, сколько ради того, чтобы обменять золото. Говорят, там за него больше платят, — ответил трактирщик и потом, подумав, спросил. — Скажите на милость, а вы почему не идете туда работать?