Джордже Менюк - Диск Страница 6

– Ты будешь иметь детей, Магда. Если не от Адриана, то от кого-то другого. Адриан же едет к своей невесте.

– … на его невесту!

Я вздохнул, спросил:

– А как он сюда попал, ты не знаешь, Магда? Что это ему взбрело? У него есть дом, родители…

Все эти дни, пока я навещал Адриана, лежавшего в беспамятстве, я мучился загадкой, как он попал на мельницу. А тут еще этот разговор с Магдой, неожиданно откровенный… Ах, Магда! Кто потерял то, что мог бы не потерять, всегда будет чувствовать себя одиноким. Кто мечтал отдать свою любовь, но так никому и не отдал, остается одиноким. Тогда грудь наполняется тоской, человек мечется, не видя выхода, как белка в колесе, это бег на месте. Белка не понимает, что у нее все отнято – лазурь неба, лес и горы, а тут еще стоят зеваки, смотрят и потешаются…

– Значит, шепчетесь? Прекрасно! – Адриан приподнялся на локте, разглядывает нас, улыбаясь. Голос у него иронический. – Два сообщника! Уж лучше бы говорили громко. Шепот и крадущиеся шаги будят скорее, чем привычный шум и гомон.

Я запротестовал:

– У постели больного испокон веков говорят шепотом. Значит, ты не оценил нашу заботу?

– Ох, Адриан! И напугали же вы меня этой ночью, – сказала Магда обрадованно. – Такие речи закатывали. Страх!

Адриан рассмеялся:

– Да это я нарочно, выговориться хотелось. В бреду ведь все можно сказать, без опаски.

– Как ты попал сюда, на эту мельницу? Что тебе взбрело?

– Это мой секрет, Михай! Я даже Магде не признался.

– Мне это ни к чему! – Магда махнула рукой. – Меня больше ваша болезнь волнует. – Голос у нее задрожал, она отвернулась.

– Ты мой ангел-хранитель. Не будь тебя… Спасибо, Магда.

– Пустяки, – печально отозвалась Магда. – Что могла, то и сделала… А теперь вы улетите, как аист, в дальние края, и я даже не знаю, вернетесь ли вы в Рамидаву вместе с аистами.

– Я и сам не знаю, – ответил Адриан, – случается, что аисты гибнут в пути.

– У тебя дома были неприятности? – спросил я и переставил табурет ближе к изголовью Адриана. – У тебя такой вид, вроде земля ушла из-под ног.

– Взорвался вулкан Фудзи. Там такое творится! летят камни, пепел, течет расплавленная лава…

– Что, отец?

– Отец, конечно. Да и не только в нем дело…

Магда встала, сказав, что пойдет приготовит Адриану еду и чай. Я понял: она не хочет мешать нашему разговору. В окна легко застучал дождь. Адриан повернул голову, прислушался к шелесту листьев и шуму дождя за окном. На мельницу словно бы надели мокрый башлык – так вокруг потемнело. Мы некоторое время молчали, потом Адриан сказал задумчиво:

– Мой отец решил уехать в Ульметум.

– Почему?! С чего вдруг?

– Ну, ты же знаешь, он иконописец. Не может расстаться с церквами, монастырями, говорит, что с приходом новой власти его ремесло никому больше не понадобится. Он считает, что у него нет другого выхода. Я пытался доказать ему, что он может работать краснодеревщиком, даже маляром. Он же делает прекрасные росписи стен, потолков, его ремесло понадобится при любой власти, так что он может жить и дальше в родном городе со спокойной совестью. «Вот именно, – ответил он, – потому я и хочу уехать, чтобы остаться с чистой совестью». Ты бы видел, как он все эти дни ходил по двору с блуждающим взглядом, страшно было смотреть. Мать дни и ночи плачет. Но отца поддерживает моя сестра, и у ее мужа родственники в Ульметуме. В общем, плюнул я на все и ушел из дому. Пусть они там сами разбираются в своей судьбе. Я-то решил твердо никуда не уезжать. Целую ночь бродил по городу, а на рассвете, на Тигечской, встретил Магду…

Магда как раз вошла в комнату, принесла горячий чай. Она услышала последние слова Адриана.

– Видел бы ты его, Михай, каким он был бледным, – сказала она со вздохом. – Я страшно перепугалась. Думаю, ну совсем мертвец на ногах!

– Ты чудесная девушка, Магда, – сказал Адриан.

– Это для вас я такая, – ответила Магда, нежно и преданно глядя на Адриана, – потому что вы сами хорощйй человек. Вы не из этих… типов, которые только и могут, что глядеть на меня, как на кобылу.

– Не злись! – сказал Адриан. – А хочешь, поехали со мной на Дунай?

– Да вы что… вы это серьезно? – Магда едва не выронила стакан с чаем. – Так нельзя шутить, Адриан.

– Я говорю серьезно. Поедем, Магда? Будешь жить у самой дельты Дуная, выйдешь замуж за рыбака, начнешь новую жизнь… Там такая красота! Я познакомлю тебя со своей любимой, с Йоландой Младин. Ну?

Магда горестно усмехнулась.

– Я думала, вы по-другому меня зовете… – Но она взяла себя в руки, спросила: – А море я смогу там увидеть?

– И море увидишь, и тысячи птиц, и закаты… А хлопцы там какие!

– На пароходе бы проехаться хоть раз в жизни… – задумчиво продолжала Магда.

– Поедешь и на пароходе, большое дело!

– Тогда и маму надо забрать. Может, она… – Но тут Магда спохватилась, заговорила деловито: – Вот поешьте немного, чаю выпейте, чтобы скорее сил набраться для дальней дороги. Уж очень далеко то море, как и горы Карпатские!

Неожиданно сверкнула запоздалая молния и грянул гром – явление довольно редкое в осеннее время. Мы примолкли, посмотрели в окно. Молнии как спицы пронизывали небо, следом катились мятежные удары грома. Что бы все это значило? Удивительно капризным был этот виничер!

Как часто маски, которые мы надеваем, оказываются нелепыми пустыми гримасами. Магда, с ее романтическими стремлениями, была на голову выше меня тогда. Может быть, к ней пришло более глубокое понимание прекрасного в часы, проведенные у Адриана в мастерской, когда она позировала (ярчайшее время в серой и печальной ее жизни). Она уехала на Дунай много позже, в разгар войны. Но не было уже для нее ни Адриана, ни обещанного Черного моря с пароходами, ни птичьих стай на озерах. В портовых трущобах всадил ей нож в спину мертвецки пьяный конокрад. Словно нарочно приехала она сюда, чтобы умереть в мире потерянных иллюзий.

3. Корни

Улица сохранила только прежнее название – Гончарная. Но старые приметы ее стерлись, ушли в землю и в воспоминания. Теперь ищи – не найдешь.

Когда-то на Гончарной, рядом с водокачкой, стоял каменный дом под красной черепичной крышей, и принадлежал он отцу Адриана Вирджилу Тонегару. Вирджил унаследовал дом от родителей, переселившихся из Мун-темеляга. От своего отца перенял он и ремесло иконописца. И когда маленький Адриан стал тянуться к краскам, Вирджил почувствовал удовлетворение при мысли, что его жизнь повторится в сыне, как повторилась в нем самом жизнь его отца. Такой порядок вещей он считал закономерным и мудрым.

Сын подрос и стал у отца подмастерьем. Вирджил Тонегару не ограничивался писанием только икон, он брал от монастырей и церквей подряды на выполнение резных изделий: дверные карнизы, украшенные геометрическими узорами или тюльпанами, полихромные и в затейливых насечках кресла, сиинки стульев для клироса, аналои. В таких делах Вирджил Тонегару разбирался прекрасно, он считался одним из лучших мастеров Рамидавы. Резьба по дереву – работа необычайно кропотливая, но она не пугала Вирджила Тонегару, – он всегда помнил о том чувстве полного удовлетворения, неизменно приходившего к нему заслуженной наградой, когда вещь была закончена.

Он не противился канонам, напротив, они казались ему естественными и даже похвальными. Любое отклонение от канонов могло вызвать недоумение, разные толкования.

«Старайся выполнить свою работу так, словно это последняя страница твоей жизни, словно тебя больше уже не будет», – изо дня в день слышал Адриан от отца. И он в своем ученичестве не щадил ни сил, ни времени.

В дни, когда выполнялись спешные заказы и отец ходил раздраженный и нетерпеливый, с поднятыми вверх ножницами усов, Адриан на улице не появлялся. Напрасной затеей было высвистывать его у калитки дроздом или синицей. Адриан, покорный и молчаливый, прилежно писал лики святых, Скорбящую Богоматерь, «Тайную вечерю» или «Снятие со креста».

Живя на Гончарной (а прожил я там не год и не два), я никогда не находил ее примечательной. Вот только пыль да еще мухи… Да-да, в этом отношении другой такой улицы не сыскать на всей земле! Но очарование Гончарной возникало не из обыденного, тут были краски другого свойства. Но какого свойства!

Не поймите меня превратно. Гончарная улица не упомянута в «Иероглифической истории» Димитрия Кантемира, боже упаси! И не носила на плечах позументов с бронзовыми конями.

Улица Гончарная способна была вызвать удивление и восторг у любого тем, что населял ее курьезный, необычный люд: каждый имел свое потомственное ремесло, идущее от деда и прадеда, и скорее дал бы отрубить себе руку, чем изменил своему цеху.

В хижинах, покрытых толем, жили столяры, слесари, каменщики, стекольщики, кузнецы, сапожники, кожевники, портные, маляры, вагоновожатые, наборщики – вот они-то и придавали улице неповторимый колорит. У каждой глинобитной хижины хлопотал великан своего дела. Атмосфера улицы казалась сказочной, она ошеломляла меня!