Муса Ахмадов - Дикая груша у светлой реки Страница 6

Однажды вечером со стороны Алдов послышались стрельба и крики, но он был далеко и не смог прийти на помощь. Через неделю от людей, укрывшихся в школьном подвале, он услышал, что там в тот вечер убили пятьдесят семь человек — стариков, женщин, детей — всех подряд. Говорили, что по поселку до этого бегал солдат, предупреждая, что за ним идут дикари, вышедшие убивать всех. Те, кого он успел предупредить, спрятались, но эти самые «дикари» убили его, назвав предателем.

Довту казалось, что рассказы о подобных добрых солдатах придуманы кем-то: или русскими, пытающимися ослабить ненависть к своему народу, или стариками, которые не желают до конца разочароваться в соседях. Так он думал, пока с ним не произошел один случай.

Довт принял на себя еще одно обязательство. Он носил еду, лекарства нуждающимся, которые терпели голод, холод в одном из подвалов Грозного.

Он ходил по магазинам, складам, собирая для них продукты. Так, пришел он как-то в школьный подвал, неся с собой полмешка пряников и конфет. Раздав их, обратил внимание на старуху, сидевшую в стороне.

— Вы что это сидите в стороне? Придвигайтесь, — сказал ей Довт.

— Она боится тебя… — сказала беззубая старуха рядом.

— Почему?

— Она русская… Марья Ивановна…

— Ну и что?

— Она тебя боится… думает, что ты боевик…

— Хоть и боевик, я не воюю со стариками и женщинами… Придвигайтесь, Марья Ивановна… С сегодняшнего дня можете считать меня своим сыном. Вам ничего не грозит, пока я жив…

Старушка подсела к ним и перекусила. До войны она преподавала русский язык в одной из школ Грозного. Муж ее умер. Двое детей со своими семьями жили в России: сын во Владивостоке, дочь в Москве.

На третью ночь, когда выпал снег, он на санках отвез туда два мешка муки. В ту же минуту одна смуглая женщина испекла из нее вкусные лепешки. Хорошим продуктом оказались лепешки: со временем они не становились кислыми, как хлеб, их можно было есть всухомятку.

Как-то зимней ночью пришел он в этот подвал за лепешками, да и погреться, поговорить с людьми.

Через некоторое время в подвал заскочили солдаты:

— Встать! Лечь! К стенке! — раздались крики.

Как золотоискатели песок и мелкие камешки в решете, они стали быстро перебирать их и отделили затем от них Довта, как подпадающего под расстрел. «С первого взгляда видно, что это боевик. К стенке его!» — приказал командир. Его поставили к стене.

Люди в подвале стали кричать: «Это не боевик, он хороший человек, помогающий всем голодающим, мы будем жаловаться президенту и в ООН напишем!»

— Заткнитесь! — дал очередь командир. Пули, рикошетя, отлетели от пола, стен, потолка. К счастью, никого не задело. Офицер повернулся к солдатам:

— Выполнять приказ!

Те вскинули автоматы.

Он прошептал слова молитвы.

— Он что-то шепчет, — проговорил один солдат.

— Подождите! — остановил их офицер. — Говори свое последнее слово. Говори громко, чтобы все слышали. Любой человек имеет право на последнее слово.

— Мне нечего сказать!..

И тут между ними встала Марья Ивановна.

— Мне есть что сказать! Я, Решетникова Марья Ивановна, учительница этого парня. Если бы не он, мы все давно умерли бы с голоду… Если вы вышли убивать безвинных людей, вы убьете его только после меня… — закричала Марья Ивановна, становясь перед Довтом.

— Ты русская? — направил на нее автомат офицер.

— Да. Вот мой паспорт, — она достала из кармана пальто паспорт и протянула ему.

— А что ты делаешь с ними, с этими… — выдержал он паузу, подыскивая самое грязное ругательство.

Марья Ивановна быстро продолжила:

— С этими самыми добрыми людьми я живу, потому что мой дом здесь…

Тогда Довт впервые поверил, что среди русских есть люди, которые относятся к чеченцам хорошо.

Сейчас его друзей, живших в школьном подвале, увезли в Ингушетию в лагерь беженцев. Некому печь ему лепешки. Из тех, что он принес пять дней назад, осталось пол-лепешки, еще есть немного грецких орехов. Положив то, что имеется, на ящик, используемый вместо стола, произнеся молитву, он начал не спеша, словно сидел за хорошим сытным ужином, есть, откусывая от лепешки, закусывая ее орехом. Спускались сумерки. Он совершил вечерний намаз. Долго возносил молитвы и перебирал четки. Почувствовал облегчение.

Довт решил сегодня отправиться посмотреть, нет ли где в городских развалинах, подвалах нуждающихся в помощи. Надвинул на глаза вязаную шапку, надел куртку, полученную от гуманитарной организации. В один карман положил кусок лепешки, завернутый в бумагу, в другой — орехи. За пояс, под куртку, засунул пистолет.

На улице шел крупный снег. Он покрывал белым одеялом пережеванный и выплюнутый войной город: местами черными пятнами выделялись грязные улицы, развалины, раненые деревья, уцелевшие стены домов. Стояла тишина, только издали доносилась стрельба.

В двух маленьких окнах полуподвального этажа двухэтажного дома без крыши и окон он различил свет. Осторожно пробрался к окошку. Но быстро отошел в сторону: горящее на улице газовое пламя отбрасывало свет, и это превращало Довта в отличную мишень для солдат. Около другого окна было темно — там куча мусора. Он подошел к окну и заглянул внутрь.

В комнате были дети — он увидел их в свете керосиновой лампы. Трое спали на вещах, разбросанных по углам. У стола, на котором стояла керосиновая лампа, сидела девочка лет десяти. Похоже, она плакала.

В это время один из спящих проснулся. Это мальчик, он чуть младше девочки.

— Айшат, ты плачешь? — обратился он к девочке.

— Нет, я плакала во сне, — ответила та. — Я видела во сне маму и сестру, убитую бомбой. Я знала, что это сон, знала, что, как только проснусь, они уйдут. Поэтому плакала.

— Пусть сон будет к добру, — произнес мальчик как взрослый. — Я тоже видел во сне родителей. Наверное, их души беспокоятся за нас.

— Мама! — вскакивая, закричал маленький мальчик лет пяти-шести. — Где мама? Она же только что была здесь.

— Мамед, это был сон. Мама еще не приехала, — обняла его Айшат.

— А когда она приедет, Айшат? — всхлипывает мальчик.

— Скоро приедет, Мамед, скоро, не плачь.

— А папа приедет?

— И папа, и мама — оба приедут.

Их голоса разбудили маленькую девочку. Протирая глаза, она подошла к мальчику.

— И наши родители приедут. Правда, Шама?

— Конечно, приедут, Хеда, — поглаживая малышку по голове, мальчик усадил ее рядом с собой.

— Она принесет мне много конфет, яблок, бананов…

— И мне принесет много чего, — подхватил мальчик. — Много хлеба, молока, сметаны… Я есть хочу! — закричал он.

— И я, — вступила маленькая девочка.

— Идите сюда оба, — Шама взял черную сумку, висевшую на стене на гвозде. — Нате, кушайте хлеб.

Мамед быстро съел свой хлеб.

— Я хочу мяса! — сказал он.

— Я тоже! — повторила за ним Хеда.

— Мясо нужно сварить…

— Айшат, поставь кастрюлю с водой, нужно сварить мяса, — распорядился Шама.

Айшат поставила кастрюлю на печь. Шама с черной сумкой в руках подошел к печи. Накрыв кастрюлю крышкой, он подозвал маленьких детей:

— Идите сюда, пока мясо варится, послушайте сказку, — усадил детей рядом с собой. — Жила-была Коза, у нее было три козленка: Однопузый, Двупузый, Трехпузый…

— Да ну ее, я уже слышал эту сказку, — прокричал Мамед.

— Раз слышал, расскажи ты… — Шама притворился, что обиделся.

— Рассказать? Я, папа и мама поехали как-то в село, — начал Мамед. — Там были дедушка и бабушка. Бабушка приготовила мне творог со сметаной и кукурузную лепешку. Потом мы с папой и дедушкой отправились косить. Там росла большая яблоня, а на ней много красных яблок.

— Это очень интересная сказка, — подхватила Айшат.

— И мне хочется рассказать сказку, — вмешалась Хеда. — На Новый год я с мамой и папой ходила на елку. Елка была большая-пребольшая. На ней было много игрушек. Гура-Дада[2] подарил мне игрушку. И сфотографировался со мной… Шама, а когда будет Новый год?

— Когда на улице выпадет много снега, — ответил Шама.

В это время маленький мальчик подбежал к печке и снял с кастрюли крышку. Крышка, сорвавшись с его рук, упала на пол.

Мальчик закричал:

— Там нет мяса!

Подошла Хеда:

— А что там?

— Ничего, кроме воды! — плача, ответил Мамед.

Дети кинулись к Шаме:

— Ты обманул нас! Ты нас обманул!

Довт оглянулся, утирая навернувшиеся слезы, и у окна, озаренного газовым пламенем, заметил какой-то силуэт. Пригляделся… О Великий Бог! Это же Дени! От неожиданности он растерялся, не зная, что предпринять… Появилась возможность отомстить за Берса. Но имеет ли он право на месть? Кто его на это уполномачивал? А если Берса убил не он?.. Хотя мысли его смешались, Довт не теряет рассудка. Напрягшись, как натянутая тетива, осторожно ступая, он отступил назад, обошел дом и с пистолетом в руках подкрался к Дени. Тот, заподозрив что-то неладное, быстро обернулся и потянулся к оружию.