Любовь Рябикина - Ветеран Страница 6

Перестройка явилась громом среди ясного неба для большинства населения России. Предприятия закрывались одно за другим, а на тех, что еще работали, по полгода и больше не платили зарплаты. Накопления на сберкнижках обесценились. В магазинах практически не стало продуктов. Имелись перебои даже с хлебом. Люди с трудом сводили концы с концами, проклиная новую власть. Вспоминали прежнюю неспешную жизнь при Советской власти со щемящей тоской.

Никто не знал, что собственно происходит в стране и не понимал, как выжить в хаосе неожиданно нагрянувших перемен, каждая из которых почему–то ничего хорошего народу не приносила. Многочисленые обещания и посулы оказывались блефом. Фирмы–пирамиды строились и тут же исчезали, забирая у населения огромной страны последние деньги. Народ нищал. Поля, совсем недавно засеянные сплошь и рядом злаками, льном и прочими культурами, зарастали на глазах. Колхозы разваливались, поголовье элитного скота нарушалось без сожаления. Всеобщая растерянность и страх перед будущим подтолкнули российскую глубинку к беспробудному пьянству.

Лишь отдельные личности смогли противопоставить себя наступившему беспределу, обеспечивая всем необходимым не только свои семьи, но и живущих рядом. Пока таких людей было не так много, зато бандитские группировки росли не по дням, а по часам, облагая грабительскими налогами каждого, кто хотел заработать на жизнь. Эти группировки, пользуясь всеобщим непониманием, легко прибрали к рукам растерянную страну и теперь жили припеваючи за счет крови и слез народа. Под бандитским присмотром оказались многие города России. Причем банды стали интернациональными.

Милиция ничего не могла с этим поделать. Ведь в ее рядах царила та же самая растерянность. Некоторые начальники, сориентировавшись в обстановке и понимая, что пока ничего не смогут сделать с охватившей страну преступностью, предпочли получать деньги от бандитов, закрывая глаза на многое…

Появления Митрича на городском рынке всегда ждали с нетерпением, но теперь особенно. Шел третий год перестройки. Люди по субботам занимали очередь возле рынка еще потемну, не подпуская к «лесникову месту» никого из приезжих торгашей, которых развелось настолько много, что места под навесом перестало хватать. Едва старая телега или сани появлялись из–за угла, как к ним устремлялись ожидавшие люди, на ходу приветствуя лесника:

— Здорово, Митрич! Как живешь–можешь? Как дочь и внучки?

— Чего привез? Мы уж ждем давненько…

— Цены не взвинтил? Тут наши городские спекулянты вобще озверели!

Старик отмахивался, распрягая коня и в зависимости от погоды накидывая Чубчику на спину попону или напротив, уводя в тень:

— Я еще совесть имею! Как было в прошлый раз, так и нонче. Вон, девчонки мои список составили. Глядите!

С каждым приездом Полозов замечал, что торговцев становится все больше. В основном это были выходцы с южных республик. Русских среди них становилось все меньше. Даже вездесущая и острая на язык торговка Глафира была «выжата» с рынка чужаками. Южане подъезжали на машинах, тяжело осевших от тяжкого груза. Раскладывали товар по столикам, нудно зазывая и даже хватая за рукава каждого, кто хотя бы приостановился рядом. Цены на продукты сильно взлетели и кого–то в верхах видимо это очень устраивало.

По субботам девчонки учились и Митрич ездил один. Ставил столик с неизменными весами–уточками и клал рядом безмен. Протягивал первоочередникам большую картонку с крупно написанными названиями товара и ценами. На коробки с травами выкладывал около полусотни картонок с названиями трав и перечнем болячек, от которых данная трава поможет с подробным описанием способа применения. Очень часто травы указывались в смеси с другими растениями. Так было легче для покупателя. В последнее время сухие травы расходились хорошо, так как большинство населения не могло позволить себе купить даже лекарство в аптеке.

Полозов по–прежнему продавал все на порядок ниже. Продавцы на рынке из себя выходили, едва он появлялся:

— Опять ты появился, дед! Сколько тебе говорить, не сбивай цену!

— Торгуй как все!

Полозов обычно оглядывал чужие лица и спокойно заявлял:

— А вы, милые, свое–то хозяйство имеете? Некогда мне по вашим ценам продавать. Тут как бы побыстрей, да домой. Пить–есть каждый день надо, а мужицкие руки только у меня. Вон внучек поднять надо. В люди вывести. И как я торгую, почем продаю, вас это не касается. Я же вам не указываю, вот и вы меня не задевайте…

Обязательно находился кто–то, предлагавший:

— Продавай мне свой товар и едь отсюда!

Очередь к Полозову заметно настораживалась, а Митрич решительно отказывался:

— А я еще и с людьми пообщаться хочу. Новости узнать. У вас вон какие цены заломлены! Бога бы побоялись, народ так грабить…

Кидая свирепые взгляды и ругаясь на всех языках бывшего Советского Союза, торговцы отходили, издали наблюдая за бойкой торговлей старика.

Корзины в последнее время никто не покупал и Митрич прихватывал их с собой не больше четырех. Глиняная посуда оказалась теперь маловостребованной и лесник привозил с собой по паре единиц каждого изделия. Остальное место на телеге занимали продукты: картошка, морковь, свекла, соленья–варенья, сухие грибы–ягоды, лекарственные травы, мясные и молочные продукты, соленое сало и конечно рыба, которую Полозов с внучками ловили постоянно.

Зарплату леснику почти перестали платить и семейство жило своим хозяйством, впрочем не испытывая от этого никакой нужды. С питанием проблем не было, а шить и вязать одежду для себя девчонки умели, тем более, что накупленных тканей после бабушки Кати остался целый сундук. С шерстью проблем тоже не возникало. Электропрялка исправно поставляла нитки, которые можно было покрасить в любой цвет. Проблему хлеба решили еще два года назад, когда перестройка только начиналась. Дальновидный Митрич сеял у дома рожь и пшеницу, дополнительно распахав дальше по берегу озера два участка, благо навоза было вдосталь. Имелась и тягловая сила в виде четырех лошадей.

Под навесом, в стороне от дома, стояло с десяток пятисотлитровых бочек с соляркой. Электричество и насос в доме продолжали работать, хотя пользовались ими не часто, приберегая топливо для лета, когда без водяного насоса было не обойтись. Да и времени на просмотры телевизора не хватало. Пару раз Полозов договаривался с заезжими шоферами и покупал у них дизельное топливо, уже давно приучив себя прихватывать на рынок пустые десятилитровые канистры.

Валентина молола зерно на ручной мельнице и сама выпекала хлеб в печи, невольно копируя собственную мать. Катерине часто приходилось печь хлеба самой, чтоб не бегать в сельский магазин за пять километров…

Марина превратилась в красивую девушку с длинными русыми волосами и задумчивыми глазами. Одноклассники и даже деревенские парни постарше не раз приглашали ее на свидания, но девчонка отказывалась. Она заканчивала десятый класс, собираясь поступать в лесотехникум. Жизнь у озера подтолкнула ее принять решение в пользу леса. Младшая сестренка собиралась пойти по ее стопам и не скрывала от деда своей мечты стать лесником, как и он. Митрич откровенно радовался такому решению и часто говорил Валентине:

— Хоть кто–то свой меня заменит на участке. Жаль чужому отдавать. Прикипел я к озеру…

Отсутствие на кордоне ребят девчонок отнюдь не тяготило. Они успевали наглядеться на противоположный пол в школе и вовсе не горели желанием увидеть кого–либо из одноклассников еще и после школы. Сестры жили дружно, стараясь помогать друг другу во всем. Работы хватало. Если выпадала свободная минутка, обе убегали в лес собирать травы, шили или вязали. До выпускного вечера Марины оставалось почти два месяца…

В одну из суббот, когда торговля у Митрича подходила к концу, к нему неспешно подошли трое здоровяков. Остановились в сторонке, наблюдая. Все трое жевали жвачку, чавкая и часто надувая пузыри. Крепыш справа лениво поигрывал короткой серебристой цепочкой, подкидывая и ловя ее. Парни дождались, когда отойдет последняя женщина, скупив у лесника остатки овощей. Полозов заметил, как насторожились остальные торговцы, поглядывая на подходившую к леснику троицу. Некоторые кавказцы смотрели на старика с откровенным злорадством.

Митрич, преспокойно сворачивавший опустевшие мешки, окинул остановившихся парней спокойным взглядом и сказал:

— Если вы купить чего пришли, то у меня уже ничего не осталось. Приходите в следующую субботу…

Здоровенный лысый парень, стоявший чуть впереди остальных, блеснул золотой коронкой справа, ощерившись в ухмылке:

— А мы не покупатели, дед! Мы твоя крыша и за эту крышу все здесь платят…

Полозов уже был наслышан об этой «крыше». Особого значения он словам парней не придал и продолжал упаковывать стеклянные и глиняные опустевшие банки в корзины, перекладывая их соломой и газетами. Сложил одно в одно ведра после моченых яблок, квашеной капусты, огурцов и груздей. Посмотрев на бугая, ответил: