Раймон Кено - Упражнения в стиле Страница 60

Лишившись собеседника в морде Сфена, герцог болтал с виконтом де Плакси. Созыв Генеральных Штатов исполнил его ликования: прекрасный повод для того, чтобы прошвырнуться в столичный город Париж. Юная Руссула, новая супруга герцога, также не прочь была вкусить столичных радостей жизни и так энергично настаивала на этом, что герцогу пришлось задать ей хорошую взбучку.

— По-моему, вы пересолили, мессир, — сказал виконт.

— Какое твое-то дело, чичисбей несчастный! Ты что, втрескался в герцогиню?

— Боже меня упаси, мессир!

— Значит, ты не галантный кавалер. А я-то надеялся, что ты в нее втрескался, в герцогиню то есть.

— Никоим образом, мессир.

— А ты, случайно, не лицемер?

— Уверяю вас, мессир...

— Ладно, ладно, но уж поверь мне, что если я и пересолил, то никак не больше ее отца. Ведь речь шла о моем авторитете. Не мог же я допустить, чтобы она сочла мою трепку менее суровой, чем лупцовку какого-то дроворуба...

— Месье, месье, — деликатно окликнул Сидролена метрдотель, — так что же дальше?

— ...и у него топор соскользнул с топорища да и упал в пропасть.

— В пропасть?

— Да, так говорится в сказке, — ответил Сидролен. — И он никак не мог его оттуда достать.

— Ну еще бы! — сказал метрдотель. — Из пропасти-то!..

— Тогда опечаленный дроворуб...

— Кто-кто?

— Ну, дровосек...

— Еще один архаизм. Вот объясните мне, месье, почему некоторые слова вдруг выходят из употребления? Я сам лично знаю массу слов, которые за одну только мою жизнь напрочь исчезли из оборота: синематограф, таксиметр, капельмейстер и так далее.

— Вы хотите узнать конец сказки?

— Я его уже угадал, — сказал довольный своей сообразительностью метрдотель. — Опечаленный дровосек — или дроворуб, как вы изволили выразиться, — сам бросился в пропасть. Вот почему про дураков и говорят: туп, как топорище. Топорище ухнуло в пропасть вслед за топором.

— Интересный вариант, — невозмутимо сказал Сидролен. — Но нет, на самом деле дроворуб всего-навсего бросил в пропасть топорище. Вслед за топором. Так что не осталось у него ничего. А ведь топорище-то вполне могло еще пригодиться.

— Вот глупости! — возразил метрдотель. — На кой черт ему топорище? Поди-ка раздобудь топор в те времена! Нет, глупый конец у вашей сказки. Мой вариант лучше.

— Может, и глупый, — невозмутимо сказал Сидролен, — но, во всяком случае, вы узнали много нового.

— Да-да, благодарю вас. А вот и ваша крупнозернистая икра свежего посола и сверхвысшего сорта, доставленная сегодня днем сверхзвуковым самолетом: великолепная закуска к сверхохлажденной водке!

Да, закусил Сидролен действительно великолепно.

Поскольку ресторан был практически пуст, метрдотель время от времени подходил проверить, все ли в порядке. Сидролен отдал должное кулебяке и с аппетитом отведал волован с капустой. В ожидании следующей перемены он опять перемолвился словом с метрдотелем.

— Я знаю людей, которые обедали здесь днем.

— Днем у нас был большой наплыв народу, — ответил тот важно.

— Моих было шестеро. Три пары.

— Днем у нас была занята масса столов на шесть персон.

— Там были три молодые дамы, три сестры. Они не похожи как три капли воды, но если приглядеться, сразу видно, что близняшки.

— То есть тройняшки? Что-то не припомню. Странно, вообще-то я прекрасный физиогномист.

— А кавалеры, наоборот, ничем не примечательны.

— Ну тогда я знаю, о ком вы говорите. Довольно вульгарная компания.

— Вы так думаете?

— Смею вас уверить. Они не вкушали пищу — вот как вы, месье, — они просто жрали. И у них не было гастрономического допуска. Более того, они даже не знали, что это такое: сразу видно, не привыкли ходить по ресторанам и наедать больше чем на три тысячи калорий... Вы и вправду с ними знакомы?

— Немного. И как же вы поступили с ними, когда обнаружили, что у них нет допуска?

— Ну что ж мне было с ними делать, — поступил так же, как и с вами: я их обслужил.

Метрдотель тонко улыбнулся и, пока его подчиненные ставили на стол трюфели и фазана, продолжал так:

— Должен вам признаться, месье, что гастрономический допуск, якобы выдаваемый соцстрахом, есть в чистом виде фикция. Такого просто не существует. Я сам выдумал его и позволяю себе развлекать клиентов столь остроумной шуткой. Некоторые поддаются на эту удочку, но тогда мой розыгрыш теряет всю соль. Я-то сразу понял, что вы, месье, не лыком шиты, но те люди, ваши знакомые, так рассердились, что чуть ресторан не разгромили. Прямо смеху подобно.

— Вы же сказали, что под конец обслужили их.

— Конечно, конечно... после того как успокоил... намекнул, что в знак особого расположения... только для них. Ну да вы знаете, что говорят в таких случаях глуповатым клиентам.

— Понятно, — сказал Сидролен.

— И все-таки чаевые они дали нищенские. Ну и людишки! Не вашего круга, месье, нет, не вашего круга. А уж дамы — те прямо-таки низкого пошиба. Так вы говорите, тройняшки? Любопытно. Никогда бы не подумал. А ведь я прекрасный физиогномист.

Неожиданное появление пары клиентов избавило Сидролена от назойливого шутника и позволило ему спокойно расправиться с дичью и представителями грибной флоры, затем на свободе угоститься ломтиками разнообразнейших сыров, в полнейшей безопасности посмаковать суфле с двенадцатью ликерами и, наконец, совершенно безмятежно заложить за галстук стаканчик зеленого шартреза. Потом он спросил и оплатил счет, добавив несколько франков, чтобы не разочаровать метрдотеля, который поклонился ему чуть ли не в пояс. И только очутившись на улице, Сидролен впал наконец в экстаз.

— Невероятно! — сказал он вполголоса. — Высший класс!

— Что вы сказали? — спросил прохожий.

Поскольку стояла кромешная тьма, Сидролен не мог признать, тот ли это самый.

— Ничего. Я разговаривал сам с собой. Привычка, знаете ли...

— Знаю, знаю, — раздраженно прервал его прохожий, — я вам уже советовал с ней расстаться, с этой вашей привычкой.

— Ну, не каждый же день у людей праздник.

— Так у вас нынче праздник? В честь чего?

— Я классно поужинал.

— Ну и что же?

— Я уж и не припомню, когда со мной такое бывало. Либо еду вообще в рот не возьмешь, либо хоть одно блюдо да ухитрятся испоганить. А сегодня все было в полном ажуре. Перед каждой переменой блюд я дрожал от страха. Я говорил себе: нет, это невозможно, так не бывает. Что-нибудь да сорвется. Но нет! Фазан был сочный и отлично прожаренный. Трюфели — целенькие и в меру пропеченные. Сыры — первостатейные. Тогда я подумал: ну уж суфле-то с двенадцатью ликерами — с двенадцатью, месье! — оно наверняка опадет. Ничего подобного: кругленькое, как воздушный шар, маслянистое, восхитительное. Ни к чему не придерешься. Даже шартрез — и тот оказался настоящий.

— Пф! — фыркнул прохожий. — Не вижу, чему тут радоваться. Прилично поесть в дорогом ресторане — это не штука. Вы попробуйте поесть так в бистро!

— Есть дорогие рестораны, где только свиней кормить. Нет, я и впрямь поражен до глубины души. Что-то тут неладно... но я не собираюсь пудрить вам мозги своими делами.

— Почему бы и нет?

— Потому что не собираюсь, и все тут.

— В таком случае, — заявил прохожий, ничуть не обидевшись, — не стану отнимать у вас время... уже поздно.

— Всех благ!

Сидролен прогуливает свое изумление по ночным улицам. Подумать только — удалось! Он просто в себя не может прийти. Он бредет вроде бы наугад, но как-то незаметно оказывается возле «Ковчега». Взяв электрический фонарик, который он обычно прячет в почтовом ящике, Сидролен осматривает загородку и не обнаруживает на ней надписей.

Он охотно открыл бы рот, чтобы констатировать необычность данного факта, но не хочет рисковать: не дай Бог, опять нарвешься на того прохожего! На барже все спокойно, все на своих местах.

Сидролен принимает еще стаканчик укропной настойки, чтобы разбавить ужин — все-таки чуточку тяжеловатый для него. Он размышляет, не лечь ли ему спать, или же, для лучшего пищеварения, стоит сесть в лодку и немного погрести? Но тут же отказывается от столь гигиенического излишества и решает отдать предпочтение сну. И тут к нему обратился конь.

— Можно хоть словечко-то молвить? — спросил Сфен. — Тут ведь все свои.

И в самом деле, рядом с герцогом ехал один лишь Пострадаль на Стефе. Проводник скакал в ста туазах впереди, остальная свита держалась сзади на почтительном расстоянии.

— Говори, славный мой Демо! — с любовью сказал герцог.

— Вы никогда не подумывали о собственной статуе?

— Черт возьми! — воскликнул герцог. — Мне и в голову не приходило...

— Так почему бы и нет?

— В самом деле! — ответил восхищенный герцог. — Почему бы и нет?!