Сергей Герасимов - Шаги за спиной Страница 60

– Погоди, – сказал Толик и стукнул по голове, – нет, еще не готов, шевелится.

Подошла Тамара.

– А тебе барышня, лучше уйти.

– Нет, – сказала Тамара и подошла ближе.

– Я сказал уйти! – постепенно зверел Толик.

– Нет, – сказала Тамара и взяла в руку палку. – Я не позволю.

– Слушай, – сказал Толик, – она время тянет. Давай мы ее свяжем и пусть полежит.

Тамара присела и нащупала в траве обломок кирпича.

Когда-то здесь начинали строить кролиководческую ферму; кирпичи валялись до сих пор.

– Она с ума сошла?

– Тома! – сказал Валерий.

– Нет!

– Что с ней?

– С ней бывает, – сказал Валерий, – если найдет, то ничем не выбьешь.

– А вот этим? – Толик показал огромный, в шрамах, кулак; кулак, заросший рыжими волосами. – А если этим попробовать?

Тамара не отступила, даже сделала шаг вперед.

– Жинки это любят, – сказал Толик и поплевал на кулак, – страсть как любят!

– Хватит, – сказал Валерий, – пусть остается здесь, а мы поедем за остальными. Согласна?

– Согласна. Я схожу за сумкой.

– Ладно. Ты – барин, я – дурак, – согласился Толик.

Она сходила в автобус и, пока двое мужчин курили, высыпала в сумку всю аптечку. Подумав, взяла двухлитровую бутыль воды и коробочку с солью. Еще нож – вот этот, он острый. Кажется, не заметили.

– Все?

– Все.

– Оставайся, скоро будем.

Автобус ушел и она осталась. Она помнила этот сад по самым ранним картинкам детства. На эту самую яблоню она старалась залезть и залазила, ободрав все ноги. Там на холме растут одни липы – сколько раз она обрывала их весной! (она даже почувствовала вкус тяжело настоянного липового чая.) На всех опушках растет орешник, из которого вырезают удочки и батоги для коров; к осени он поспевает и высыпается: можно расстелить одеяло с утра под кустом, а к вечеру оно все в орешках, каждый орешек медового цвета…

Умирающий пошевелил руками и открыл глаза. Его глаза не видели. Он перебирал руками и ногами, переползая вокруг ствола яблони, хотя автобус уже ушел на охоту за другими. Как сильно он хочет жить, – подумала Тамара и стала разрезать на нем брюки. Это было неописуемо.

Большинство пиявок уже отвалились и копошились в мокрой ткани, пытаясь найти воду. Тамара отбросила их подальше и даже внимательно просмотрела траву – чтобы ни на одну не наступить. Шесть штук еще оставалось.

Она смотала бинт с головы (полузасохшая рана сразу снова стала кровоточить), смочила его и коснулась губ больного.

Петю она стала называть «больной» с самого начала, сказывалась привычка. Губы присосались к бинту. Тело перестало ползать по кругу. Тамара дала больному сделать несколько глотков и стала рвать подорожник. Оторвать оставшихся пиявок она не могла, отрезать – тем более.

Отрезанная пиявка все равно продолжает сосать кровь, но не наполняется, как лошадь Мюнхаузена, – одна отрезанная страшнее десяти целых.

Когда она принесла подорожник, глаза больного уже смотрели.

– Девочка Надя? – спросил Бецкой, – почему на тебе сухое платье? Что с твоим носом?

Она дала ему еще несколько глотков, с омерзением сняла оставшихся пиявок, оболожила подорожником всю нижнюю часть тела, предварительно вымазав зеленкой. Интимные места она полила йодом.

Петя уже пришел в сознание и терпел.

– Что со мной? – спросил он. – Что они со мной сделали?

– У вас есть дети?

– Нет.

– Вы не очень огорчайтесь, но уже не будет. Главное – это жизнь.

– Почему? – прошептал Петя.

– Потому что этот орган больше других наполняется кровью, для пиявок он оказался самым вкусным; у вас с ним был порядок?

– Полный порядок.

Ну вот, – сказала Тамара, – его у вас больше нет; так, осталось кое-что.

– Я буду жить?

– Если не умрете от шока в ближайшие часы.

Она растворила соль в воде; попробовала на вкус – так, чтобы получился физиологический раствор (по вкусу определить легко: при нужной концентрации похоже на морскую воду) и заставила Петю выпить. Он выпил бутыль в два приема. После этого она обмотала ноги бинтами (кровь все равно проступала) и заставила Петю съесть шесть яблок – самых сочных. Петя съел и успокоился.

– Где они?

– Кто?

– Они же вернутся. Я не могу лежать здесь.

Тамара подумала. В лесу укрытия не было: слишком низкие и редкие деревья. К тому же много развелось зверья – слабого человека ночью загрызут. Отставалась дорога, но на дороге сразу поймают. Что еще?

– Почему ты мне помогаешь? – спросил Петя Бецкой.

– Я не могу видеть, когда убивают людей.

– Только поэтому?

– Да.

– Тогда ты дура.

– Да.

– Хочешь остаться чистенькой?

– Хочу.

– Не получится. Ты все равно в грязи по уши. Ты уже влипла вместе со всеми. Даже если ты спасешь меня, остальные двое сдохнут. Это вы их убили, вам и отвечать. Неизвестно кто из нас грязней. У меня вся жизнь в грязи, а ты только вляпалась. Поверь, это навсегда, тут не отмоешься.

– Да, – согласилась Тамара, – нельзя остаться чистой в общей грязи, обязательно запачкаешься. Но по-настоящему грязные люди грязны изнутри. Ко мне твоя грязь не прилипнет, вот так.

– Я вернусь и разворочу всю вашу лавочку. Я тебя за ноги подвешу и буду сидеть и ждать, пока у тебя лопнут глаза.

Хочешь?

– Я все равно тебя вытащу, – сказала Тамара, – потому что я благородная, а ты мразь. Но ты не виноват, что ты мразь.

Может быть, ты исправишься и поймешь, что у людей бывает чувство чести.

– На пионерку нарвался, – сказал Бецкой.

Тамара не ответила, поставила его на ноги, потом подсела и взвалила на плечи. Бецкой был тяжел; приходилось идти, не сгибая колен; если согнешь колено, то не хватит сил разогнуть.

– Не дергайся, пожалуйста, – сказала она.

Она тащила его к дороге. Асфальтовая дорога проходила невдалеке, она соединяла два города. Для защиты от дождей, под дорогой была насыпь метра два высотой. В насыпи были вставлены сквозные бетонные трубы – чтобы вода во время паводков могла перетекать с одного поля на другое. Трубы были примерно полметра в диаметре. Большинство труб позабивалось землею с одного конца. Значит, с другого они были удобными пещерками. Она тащила Бецкого туда.

В трубу он вполз сам, ногами вперед.

– Осторожно, здесь лисы по ночам, – сказала Тамара.

– Тогда дай мне веток.

Она принесла веток.

– Зачем тебе?

Бецкой щелкнул пальцами и между пальцами вспыхнул огонек:

– Вот зачем. Зверь не подойдет к огню.

Тамара насобирала ему полный подол яблок.

– Я навещу тебя завтра, – сказала она.

– Не стоит, завтра меня здесь не будет. 

118

Оставшихся двоих было нетрудно найти по кровавому следу.

Над следом вились мухи; видны были лисьи следы – мамаши выходили с выводками, обучали ненаглядных своих лисят.

Гнырю нашли быстро, уже к четырем часам. Он был холоден и, очевидно, мертв. Шакала искали дольше. Нашли поздно вечером в овраге с крапивой. Лисы выели ему лицо.

– Молодцы, ребята, – сказал Валерий. – Теперь давай обратно. Мне еще в город нужно.

– Ему в город нужно, – сказал Толик.

– Говорит, нужно, – откликнулся шофер.

– А может, не нужно?

– Может и не нужно.

– Вы что? – удивился Валерий.

– Я ж говорил, – не носи столько денег с собой, – ответил Толик, – я ж говорил, а ты не послушался. Старших всегда нужно слушаться. Так, друг?

– Так, – ответил шофер.

Дальше они говорили между собой, а Валерий читал надпись:

«Запасный выход. Выдерни шнур, выдави стекло» Где этот чертов шнур? Он нашел какой-то резиновый хвостик и потянул за него.

Хвостик оборвался. Разбить стекло? Но чем?

Он ударил кулаком в стекло и сбил кожу на косточках.

Стекло не пострадало. Те двое не обращали на него ни малейшего внимания. Они советовались.

– Ну и что потом? – спросил шофер.

– Бросим его здесь, и все.

– Найдут.

– Найдут. Ну и что?

– Как будешь убивать? – спросил шофер.

– Дам ему в голову, чтобы оглушить. А потом удавлю.

– Когда найдут труп, все будет видно.

– Да, будет, – согласился Толик, – но за такие деньги стоит рискнуть.

– Лучше подумать. А если его закопать?

– Лисы откопают. Их здесь полно и все с выводками.

– Пусть они его съедят.

– Всего не съедят. Главное останется.

Переговоры временно зашли в тупик. Валерий пробовал выдернуть уже четвертый шнур и уже четвертый хвостик отрывался. Под пятой лавочкой он нашел пустую бутылку и примерился: если быстро и сильно ударить в средину стекла, можно разбить. Те отвернулись…

Он ударил бутылкой в стекло и только вывихнул кисть. И бутылка, и стекло остались целыми.

Шофер с Толиком обернулись.

– Сначала кончим, потом будем думать, – сказал Толик и направился рашительным шагом к дальним сиденьям.

– Я все отдам так! – закричал Валерий.

Толик протянул руку и получил деньги. Денег оставалось восемьдесят восемь тысяч. Двое разделили сумму и взялись за Валерия.