Сергей Герасимов - Шаги за спиной Страница 61

– Не умею я душить, – сказал Толик, – вот если бы резать.

Я работаю на бойне, – обяснил он Валерию.

– Так есть ведь нож! – обрадовался шофер и поискал в бардачке.

– Ну!

– Нет, девка сперла.

– Тогда давай утопим его в болоте! – радостно догадался Толик. – Тогда уж точно комар носу не подточит. Привяжем железяку к ногам и порядок.

– Не, сказал шофер, – лучше так, затолкнем его в болото и подождем. Через час его пиявки высосут. Никаких следов насильственной сметри. Даже Гриша не догадается. Час-то мы можем подождать. А ночью здесь никто не шляется.

– Чем тебе железяка не нравится?

– Ее же найдут.

– Куркуль ты, – тебе железяки жалко. Да ладно.

– А его девка?

– Она же далеко. А если прийдет, то и ее в болото кинем.

– Комары, – сказал Толик и шлепнул себя по шее.

– Потерпишь.

Они связали Валерию руки его собственной рубашкой и поехали к болоту. Дорога была довольно долгой – в темноте приходилось объезжать те овраги, которые днем брались без труда – имея много денег, становишься осторожнее.

Они поставили автобус у самых камышей. Толик дважды дал под дых и дважды облил Валерия водой.

– Это чтобы ты не такой резвый был, – обьяснил он с почти отеческой интонацией. – Ты и нас пойми; семью кормить надо?

Надо.

Небо над болотом еще хранило остатки дня. Пролетели два черных силуэта диких уток. Лягушки кричали так, будто болото было раскаленной сковородой. Эх, запомнить бы!..

– Эй, – спросил шофер, – а вдруг пиявки по ночам спят?

– А ты попробуй засунь свою руку.

– Сам засунь.

– Приступим?

– Подождите, – сказал Валерий, – у меня есть последнее желание. Я хочу умереть с развязанными руками.

– Вдруг он дерется? – спросил шофер.

– Посмотрим, – ответил мясник и развязал руки.

Валерий махнул кулаком, но не попал. Я ведь занимался боксом, подумал он, мне ведь везет! Какая глупость умереть вот так…

Его снова ударили в живот. Он упал, уткнувшись головой в колени. Облили водой.

– Вот теперь хотя бы чистым умрешь, – пошутил Толик.

– Да, я умру чистым!

– Да все равно ты дрянь, – сказал Толик и ударил еще раз.

Валерий упал, ударился лбом о камень и потерял сознание.

– Теперь готов, – сказал Толик, – потащили.

– Не хочется туда лезть.

– Тогда давай его за руки и за ноги; раскачаем и бросим.

Они подняли тело за руки и ноги.

– Не такой уж он и тяжелый, – сказал Толик. 

119

Она вышла на дорогу и помахала рукой. Остановился синий жигуленок с местным номером.

– Мне в город, подвезешь?

– На двадцать втором километре я сворачиваю.

– А где это?

– У вышки.

Тамара хорошо знала эту вышку; вышка была видна километров на пятьдесят, в хорошую погоду – решетчатое сооружение на растяжках. Два года назад с нее сорвался мальчишка: погода была ветренной тогда.

– Хорошо, подвези чуть-чуть.

Тамара села в машину:

– Довезешь до самой вышки, ладно?

Она прилепилась виском к стеклу и чуть опустила веки, очаровывая себя дорогой. Сколько ужаса может вместить в себя один только день! Скорей бы. Машина наткнулась на полоску тумана и разорвала ее грудью, словно финишную ленту. Быстро темнело, хотя небо оставалось совсем светлым, белым, как тетрадный листок.

– Я через сад?

– Конечно.

Машину вел неизвестный ей (хотя наверняка из местных) старик, в строгом черном костюме, с орденскими планками.

У его левого уха была огромная опухоль, величиной с половинку яблока. И этот скоро умрет, подумала Тамара.

Они с размаху вьехали в древесный полутоннель и свет сразу сменился ночью. Мотор замычал отчетливее – звук отражался от стволов, заворачивал и вползал в окна, отдувая цветастую занавесочку. Дальние фары выгрызли в стене мрака скачущую пещеру; мгновенно воздух наполнился серебристым трепетанием мотыльков – будто снежными хлопьями, взлетающими вопреки тяготению – мотыльки уплывали вверх и в сторону, и гасли, уйдя из луча. Приближалась осень, но мотыльки летали парами – любовь неистребима.

Дорога снова наткнулась на асфальт – на этот раз неровный.

За каждой неровностью растекалась чернильная лужица темноты, быстро сохнущая от приближения двойного солнца фар. И этот скоро умрет, а ведь оделся, как на парад, – думала Тамара. —

Что-то пока держит его в жизни. Неразговорчив. Бедная баба Клава. Кто бы мог подумать. Хозяйство осталось на Мызрика, сожжет и второй сарай. Нет, не сожжет, будет сидеть в комнатах и плакать. Ему помогут. В деревне все помогают.

Вот просвет впереди; еще усилие, мотор напрягся и вытолкнул их в светящуюся бесконечность послезакатного вечера.

Дорога чуть поднималась, направляясь к дальним холмам, пока невидимым; машина поворачивала и вместе с ней поворачивал знакомый пейзаж – странно, но изменения прошедших лет сделали его более знакомым. Вот там раньше уходила на холм дорожка и, если убрать этот кирпичный уродец, то за десять минут можно было бы добежать к их старой даче. К маленькому домику из бревен. К тому, что от него осталось.

– Дедушка, вы помните, здесь была дача? – спросила она.

– Не, не помню.

– Ну как же, такой домик на опушке?

– А, было такое, так его ж еще лет тридцать назад развалили.

Старик снова замолчал. Он плохо помнил даты, слишком много дат было в его жизни. А вот там, дальше, с другой стороны холма, дорожка расплывается полосой мелких камешков, там растут кусты с пушистыми теплыми листьями, которые она так любила прижимать к щеке. А баба Клава показывала места, где было полно груздей – грузди брали только мелкие, похожие на куриные яйца, брошенные в листья. Она знала все и всему учила. А ниже будут высокие травы и яблоневый сад, и домик (не могу представить, что его уже нет) и кружево молодых осинок за спиной домика, а если идти в обход, то обязательно пройдешь между четырьмя старыми широкими ильмами – они стояли так широко, что на полянке могла бы поместиться воллейбольная площадка, но вся полянка была в тени. Через полянку виляет ручей, в котором совсем нет рыбы. А ручей вытекает из пещерки – сколько сказочной чепухи понавыдумывалось тогда в ее детской головке об этой пещерке!

И какие только чудесные существа не обитали в ней…

– А ты куда едешь, девка? – спросил старик. Обращение резануло слух.

– От своих, домой.

– А много ли своих?

– Была бабушка, но умерла. Теперь никого нет.

– Тебя кто-нибудь встречает?

– Нет.

– А почему так?

– Некому.

Старик снова замолчал.

Пусть домика нет совсем и яблоневого сада тоже нет, но ведь нельзя забыть место, где ты провела первые годы детства; это же часть тебя самой…

Машина остановилась.

– Выйди, поможешь, – сказал старик.

Тамара вышла – вышла в ушедшее детство. Детство ушло и обернулось напоследок. Вот так бывает. В такой день, как сегодня. Судьба решила собрать все свои сюрпризы. Вечерний воздух был прохладен, лес совсем напитался чернотой, готовясь к встрече с ночью, а небо все еще оставалось белым – цвета бумажного листка – белым, с розоватыми разводами неплотных облаков. Господи, как мне одиноко!..

– Что помочь, дедушка? – спросила она.

– Сейчас, подойду, покажу.

Двадцать минут туда, столько же обратно, пускай час, – думала она. Час это много или мало? Единственный раз пойти и сходить. Вернуть время на столько лет назад. На сколько? Отец и мать были вместе; Мызрик был вечно кричащим красным комком в пеленках (Господи, как он кричал), а баба Клава была мудрой женщиной – только перед самым концом начала глупеть. Все-таки она до конца прожила свою жизнь.

Она подняла глаза к небу – быстрая темнота накатывалась волной.

– Дедушка…

Дедушка схватил ее за подмышки и стал валить на траву.

Вначале она не поняла, потом стала вырываться.

– Дедушка, вы с ума сошли! Это ж не в вашем возрасте!

– У меня получится, получится, не бойся, – приговаривал черный старичок, – с другими не получалось, а с тобой получится. Ты на меня влияешь! Посмотри –

Он начал расстегивать штаны.

Тамара бросилась к своей сумочке и достала нож.

Дедушка остановился; с его губ капала слюна.

– Ну что тебе стоит, – сказал он, – у меня же получится.

Тамара протянула нож как можно дальше вперед.

– Ты меня будешь убивать?

– Да, – сказала Тамара.

– А я тогда уеду и брошу тебя здесь. Здесь людей нет; здесь тебя волки сьедят. Давай жить вместе – я скоро помру, а тебе хату оставлю. Ты потом молодого заведешь, детей народишь. Ну давай!

– Уезжай, дедушка, уезжай, – сказала Тамара, – ты молодец, у тебя бы получилось, я видела.

– Волков не боишься?

– Люди страшнее.

Она никогда не видела живого волка, хотя слышала рассказы о них, о том, как гибли люди, особенно в одиночку, особенно, поздней осенью. Летом волки не страшны, наверное.

Черный старичок сел в машину, отъехал до поворота.