Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник) Страница 61

– Ой, ну как же это я? Господи. Извините. Значит, так. Оно у нас всегда находилось в дружественных отношениях с дружественными странами.

Комиссия на меня тамбовскими товарищами уже не глядит, а сверлит меня тамбовской стаей в четыре зрачка. Вытребовали они у меня зачетку. Озвучили фамилию. И со мной уже, как с декабристкой: пройдите, мол, на эшафот. Сдайте зачетку... сорвать, значит, эполеты – выйти из аудитории. И в Сибирь, на вечное поселение. Придете на следующий год. И все это, заметьте, за дружественные отношения. Я чуть не зарыдала. Правда ведь тоже на моей стороне. Но кто же ты такой, КПСС? – возопила я к Небесам.

Просто угореть можно без подготовки. Но ежели КПСС – не он и не оно, неужели это – она?.. Черепаха Тортилла на лотосе в пруду? Замерла я в полном недоумении. Но из аудитории пока не вышла. Еще борюсь за жизнь, за высшее образование. Ухватилась за край стола, как Ломоносов за телегу с мороженой рыбой, упираюсь. Не хочу на следующий год приходить. И тут один из моих молоточков, самый слабенький, мне в ухо раздельно пискнул тоненьким голоском:

– Коммунистическая партия Советского Союза.

Ой, я чуть на колени не грохнулась:

– Она это, она. Товарищи, не погубите. Затмение вышло...

Не стала со мной комиссия связываться. Не стала и дослушивать, в каких таких отношениях наша партия состоит с дружественными странами. Черкнули тамбовские гуманисты мне в зачетку росчерк. Главное – чтобы духу моего глумливого в университетском здании не было. А я даже за котлетой обгорелой в тот раз не завернула, и – мимо буфета, мимо «психодрома», Ломоносову только кивнула – домой, спать. Заспать это высшее образование.

УЛЕЙ

– Наталья, это тебя.

– Кто?

– Откуда я знаю?

– Скажи, что меня нет.

– Сама скажи.

– Але, да. Слушаю... Алик? Привет. Давно в Москве? Нет, не хочу. В другой раз. Сегодня нет. Просто так. Слушай, я вроде тебе уже ответила. Пока, пока...

– Лен, сколько раз я тебя просила не звать меня к телефону, особенно если Алик.

– Тебя к телефону. Не делай страшные глаза. Это, кажется, из вашей же редакции – Высоковский.

– Але! Димуля? Да, все хорошо, просто прекрасно. Подработать? Конечно. А что конкретно? Перевести статью про спорт, конечно, смогу. А с кем говорить? Подожди, ручку возьму записать. Так, как они называются? Редакция «Советский спорт»? Кажется, они где-то поблизости от нас, спросить Николая Борисенко? Да, да, пишу. Спасибо. Ты один обо мне только и думаешь. Гонорар, конечно, отметим, какие разговоры.

– Алло. Редакция «Советский спорт»? Попросите, пожалуйста, Николая Борисенко из общего отдела. Николай, здравствуйте, мне ваш телефон дал Дмитрий, я с ним – из одной редакции. Да, язык знаю, хорошо. Конечно, переведем. В двух словах о чем там? Знаменитая итальянская прыгунья в высоту, чемпионка Олимпийских игр? Нет, не слышала о такой, но это неважно. К какому сроку? Когда можно зайти взять перевод? Завтра к одиннадцати часам удобно? Диктуйте адрес. Да, спасибо. Всего хорошего. До завтра.

– Лена, мне вчера никто не звонил, когда я выходила? Ты уверена? Нет, ты мне просто скажи, звонил мне кто-нибудь, ну там из редакции «Советский спорт»? Это точно? Точно, точно, что нет, или ты не уверена? Знаешь, если ты не уверена, то лучше так и скажи. Ты могла быть в ванной или спускалась за сигаретами. С балкона, между прочим, вообще ничего не слышно, когда у нас в квартире звонят. Я к тебе не пристаю, ради бога. Ответить, что ли, трудно?

– Лен, мне сегодня звонил кто-нибудь, когда я была на работе? Никто не звонил? То есть абсолютно и точно, что нет, да? Нет, я перевод ему уже отнесла два дня назад. Конечно, заплатил. В общем, не звонил. Ладно, нормально, переживем.

– Ален, я сейчас ухожу в гости, если мне кто-нибудь позвонит, да любой, кто бы ни позвонил, ты по голосу можешь ошибиться, дашь вот этот номер. Скажи, Наташа находится по этому телефону, и можешь еще добавить, что к десяти часам вечера я буду дома. Покажи, как ты переписала, чтобы правильно. Да, к десяти буду. А что там сидеть? Мы за три часа с девчонками все обговорим. Значит, с десяти часов мне спокойно могут звонить сюда, домой. Поняла? Я знаю, что ты не дура, ну давай, пока...

– Да, понятно. Да. Слышала. Можешь не орать... мне никто не звонил. Успокойся, сама припадочная... пойди перекури, от такой же и слышу.

– Але, дядя Ваня? Иван Петрович? Как вы там? Да я... а у меня отгул сегодня, я к вам завтра зайду чай пить. Да все прекрасно, я что звоню... в общем, только вы, дядя Ваня, мне можете пособить. Да нет, ничего страшного. Просто тут одна в некотором роде история. Представьте, один сотрудник редакции «Советский спорт» привез и оставил у меня на балконе улей с пчелами. Нет, еще не покусали. Странно, что он сказал, что на следующий день их заберет. А прошло уже два дня. А он не забирает. И все бы ничего, но пчелы летают, сами понимаете. А я не могу выйти на балкон полить цветы. Не могли бы вы перезвонить к ним в редакцию, попросить их завхоза, ну да, соартельника вашего, чтобы он навел порядок. Пусть бы он обязал своего сотрудника, Борисенко его фамилия, чтобы он приехал и забрал с моего балкона свой улей с пчелами или по крайней мере перезвонил мне. Да, дядя Ваня, только на вас одного и надежда. Да, хорошо бы поскорее, они же летают.

– Да, але! Кто? Борис Петрович? Брат Ивана Петровича. А! У вас пасека. Забрать пчел? Ой, нет, спасибо, пока не беспокойтесь. Нет, ну конечно, мешают, но мы этот вопрос решаем. Да, если что, я скажу дяде Ване... непременно. Спасибо большое.

– Да, кто? Не слышу... плохо слышно? Это – я. Да. Откуда? Штаб пчеловодческого хозяйства Московской области? Нет, у меня не два улья, у меня один. И один готовы забрать?.. Очень любезно с вашей стороны. Знаете, хозяин вроде обещался за ними приехать, но если сегодня к вечеру не заберут, я вам сама перезвоню. Оставьте ваш номер телефона, да, да записала. Наберу, не беспокойтесь.

– Да, але. Коля? Это вы? А вы что, испугались даже? Подождите, я сигарету возьму. Да. А что же вы третий день не звоните? Я еще и не такое придумать могу. Встретиться? Сегодня?.. Ну, вообще-то свободна. А на этой станции один выход или два? Значит, через час, лучше полтора, на Таганке у последнего вагона из центра. О’кей, договорились.

– Лен, я – в душ. Если мне кто позвонит, меня дома нет, особенно если Алик.

АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ И МИХАИЛ ЮРЬЕВИЧ

Как и персонаж булгаковского романа о мастере, который Пушкина не читал, но знал его лично («а за квартиру Пушкин платить будет?»), мы в нашей семье также знали Пушкина лично. Но почитывали, конечно. Мама знала еще лично и Михаила Юрьевича Лермонтова и любила последнего верной женской любовью. Частному знакомству с поэтами мы во многом были обязаны маме, которая, ценя их творчество, не могла спокойно обойти факты их личных биографий, а именно столь раннюю гибель обоих. Всю жизнь она сокрушалась о Пушкине, о дуэли, о неотвратимости, неизбежности ее. «А что ж ты хочешь при таком темпераменте?!» В сущности, оба поэта – и Пушкин, и Лермонтов – входили в состав нашей семьи. Разговор о них начинался спонтанно в любое время и по любому поводу. Типа того: Вася-то наш чего учудил. Если, бывало, мама на кухне бросала реплику: «Подумай, такой молодой – и „Демона“», – мы с сестрой, отложив другие дела, спешили на кухню, чтобы вместе с ней за блинчиками поразиться этому факту и, запив блинчики компотом, разделить восторг и удивление от наличия столь необыкновенного таланта. Как истинная актриса, мама всегда имела чем поразить наше воображение под занавес: «А „Маскарад“ в двадцать шесть лет!» В ответ, с набитым ртом, мы только мычали.

Мой первый Пушкин из «Сказки о мертвой царевне и семи богатырях» – королевич Елисей на гривастом Бурке, с запрокинутой головой в небо. Белобокий сивка на задние ноги приседает, старается... Повыше королевичу в стременах приподняться надо, чтобы заглянуть в лицо месяцу. Когда в глаза глядишь, только тогда тебе и откликаются. «Месяц, месяц, мой дружок! Позолоченный рожок! Ты встаешь во тьме глубокой, круглолицый, светлоокий, и, обычай твой любя, звезды смотрят на тебя». Так и влюбилась я тогда еще, в свои шесть лет, в эту пушкинскую запрокинутость, в месяц, ветер, звезды. Как Марина Цветаева написала: «...влюбилась, как дура, в Татьяну с Онегиным». И я, как дура, – в запрокинутость... и в кинутость Пушкина. А королевич-то оказался непрост. Собрал все свои силы, расколотил стеклянный гроб. «И о гроб невесты милой он ударился всей силой». Через страсть новую природу себе стяжал. А силы откуда взял? А вот когда на месяц глядел, звезды, лучами их одевался.

Моя прабабушка Наталья, не умевшая много грамоте, тем не менее, всю жизнь читала одну книжку – «Евгений Онегин». Умерла во сне. На постели, где умерла, рядом лежал томик, дешевое издание для всех, «Евгений Онегин».