Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение Страница 62

Несколькими кварталами дальше он показал Хольту на окружающие дома.

— Поглядите на эти флаги в окнах — вы на каждом увидите белесое пятно! Так гитлеровский флаг превращают в флаг коммунистический. Словно это все равно что переменить одежду. До чего мы дошли!

— Вы хотите сказать — при Гитлере, — возразил Хольт. — Это при Гитлере мы дошли.

— Безусловно! — подхватил Аренс. — Это самое я и говорю! Все мы, в конце концов, против Гитлера!

Общество Аренса стало вдруг Хольту невыносимо, и он был рад, когда тот откланялся у мебельной фабрики.

Хольт дошел до бульвара и побрел по аллеям в поисках свободной скамьи. Но повсюду торчали только каменные подножия; деревянные сиденья за зиму растащили на топку. Пришлось стоя съесть завтрак, приготовленный заботливой фрау Томас. Он так проголодался, что с удовольствием сжевал бутерброды, которые фрау Томас неизменно мазала растительным маслом, пережаренным с мукой и майораном.

Ему ничего не оставалось, как вернуться домой и сесть за письменный стол. Но, проходя мимо детской площадки, он на низенькой каменной ограде, обрамлявшей ящик с песком, увидел девушку в плиссированной юбке и светлой вязаной кофточке, девушку с длинными темно-русыми косами, и узнал в ней Ангелику.

Он подсел к ней на ограду.

— Помнится, мы договаривались сходить в кино?

Вся вспыхнув, она подняла на него ласковые голубые глаза.

— Да, но ведь вы уехали.

— Зря я уезжал. Мне это особенно ясно, когда я вижу тебя.

— Но теперь вы, слава богу, вернулись.

— Почему же слава богу?

— Может, мы все-таки сходим разочек в кино. А то все школа и школа, да по субботам расчищать развалины, а остальное время сидишь одна… Какая это жизнь!

— Ты тоже немного одинока, верно?

— Мало сказать — немного! Бабушка все дни на работе, а когда не работает, только и знает, что ходит за мной по пятам.

Хольт поднялся. Он взял Ангелику за руку.

— Знаешь что? Пойдем куда-нибудь из города! — Он не выпускал ее руку из своей. — Сегодня мне показалось, что пришла весна. Давай проверим!

Они прошли через весь Менкеберг, через жилые и фабричные кварталы пригорода, потом долго кружили садами и огородами, пока не выбрались на гряду холмов, подступавших к городской окраине. Здесь начинался чахлый низкорослый лесок. Они уселись среди голых кустов на земле, уже подсушенной и пригретой майским солнышком.

Море домов и сегодня было скрыто туманной дымкой. Хольт уже однажды сидел здесь вместе с Гундель. С тех пор прошла целая вечность. Им с Гундель не много пришлось пережить счастливых минут, но этих воспоминаний достанет ему на всю жизнь.

— О чем вы задумались? — Голос Ангелики вывел его из оцепенения.

— Не спрашивай, — сказал Хольт. — И перестань наконец говорить мне «вы»!

Она снова испуганно глянула на него и нерешительно покачала головой.

Он обнял ее.

— Ах, пожалуйста, прошу вас, не надо! — залепетала она растерянно.

Он поцеловал ее, и она блаженно приникла к его груди, отдав ему во власть свои неумелые, но послушные губы.

Он сказал ей:

— Мы будем часто видеться. Будем снова и снова целоваться. Но это чертовски опасная игра, я захочу от тебя все большего и большего.

— Чего захочешь? — спросила она. — Не плохого ведь?

— Нет, не плохого! Но одних губ мне мало. А вдруг я потребую чего-то большего?

— Чего же ты потребуешь, скажи!

— Тебя! — шепнул он ей на ухо. — Тебя целиком, без остатка.

— Скажи, а это плохо, когда хочется знать, какая она, любовь?

Хольт погладил ее по голове.

— Любовь? — отозвался он. — Лучше беги от нее. Прекраснее ожидание любви. Довольствуйся ожиданием. Любовь — как жизнь, она так же противоречива; она и отрезвит тебя и оглушит; того, кто слишком много о ней мечтает, ждет разочарование. Не спеши! Еще успеешь разочароваться. А теперь пошли, я провожу тебя домой.

Уже смеркалось, когда Хольт вернулся на завод. Как и обычно, когда его осаждали мысли, он долго стоял у окна своей мансарды. Он думал об Ангелике, и о Гундель, и снова об Ангелике и пришел к заключению, что ему надо ее избегать.

Так он и поступил на следующее утро. Теперь, встречаясь с Ангеликой в школе и по дороге в школу, он только мельком ей кивал. Хольт видел, что она ждет от него лишь знака или слова, но не говорил этого слова, не подавал знака. Он зарылся в книги. Он чувствовал, что жесток с ней. Но лучше быть жестоким сегодня, чем завтра, когда свершится непоправимое.

С недавнего времени он стал дважды в неделю посещать кружок французского языка, словно ему не хватало обязательной школьной программы. Раз в неделю эти занятия совпадали со спевками школьного хора, и как-то под вечер, когда уже смеркалось, Хольт, выйдя из школы, увидел, что в сквере его ждет Ангелика.

Она крепко схватила его за руку и увлекла за собой к той укромной детской площадке, где они встретились прошлый раз. Они снова присели на каменную ограду.

— Почему ты меня избегаешь? — спросила она. — Ты уже и знать меня не хочешь!

— Напротив, очень хочу, — возразил Хольт. — Ты еще этого не понимаешь. Наши встречи к добру не приведут, а я не хочу, чтоб тебе было плохо.

— Если мы любим друг друга, они приведут только к хорошему, — убежденно отвечала она. — Но ты меня, я вижу, обманываешь. Мужчины все обманщики! Тебе, верно, больше нравится другая.

Не рассказать ли ей о Гундель? Обе девушки знали друг друга. Менкебергская группа молодежи была связана со школьной группой. Но Гундель предпочла ему Шнайдерайта, и никто не может поставить Хольту в укор, если он займется Ангеликой. А тем паче — сама Гундель!

— Вот видишь! — воскликнула Ангелика. — Значит, есть другая!

Он закрыл ей рот поцелуем и дал себе волю, забыв свое решение ее избегать.

А затем опомнился.

— А теперь ступай! Тебе пора домой. Мне приходится за тобой присматривать!

— Предоставь это моей бабушке! — сказала она и еще крепче обняла его за шею.

— Да будь же благоразумна! — взмолился он. — Ты слишком молода. Если бабушка что заметит, нам больше нельзя будет встречаться.

— А мы будем с тобой встречаться?

— Непременно! — сказал он решительно.

— В самом деле? Ты меня не обманываешь?

— Раз в неделю, вечером, — обещал он. — Слишком часто, чтобы сохранить ясную голову, но недостаточно, чтобы натворить глупостей.

С тех пор они виделись регулярно. Как-то вместе сходили в кино. В другой раз отправились гулять за город. Хольт предпочитал молчать, и Ангелика приставала к нему с вопросами.

— Скажи, нравлюсь я тебе? Скажи, почему ты со мной так мил?

— Много будешь знать, скоро состаришься.

— Скажи, отчего ты все молчишь? От тебя слова не добьешься!

— Я молчу? Не знаю! Не замечал!

Бывало и так, что он подолгу глядел на нее. Чувствуя, что его все больше к ней тянет, он удрученно говорил:

— Ни к чему хорошему это не приведет!

Но когда спускался по-летнему теплый вечер, каждое такое свидание кончалось поцелуями и ласками.

Наступило лето. Развалины покрылись буйными зарослями сорняков. Над руинами, над деревьями парка и соснами ближайшего леса сияла луна. Там, где река вырывалась из города на простор лугов, вечерами пел соловей в плакучих ивах; они слушали его часами.

И Хольту каждый раз все труднее было от нее оторваться.

Как-то во время большой перемены Готтескнехт отвел его в сторону.

— Надеюсь, Хольт, вы не станете причинять мне новых огорчений. Я недавно видел, как маленькая Баумерт после спевки дожидалась вас в сквере. Это мне не нравится. Девочка слишком для вас молода.

— Девочка, — отрезал ему Хольт в приливе внезапного раздражения, — подчинена вам только в школе. Личная жизнь никого не касается, эти времена, к счастью, миновали! Лучше оставим это, поговорим о чем-нибудь другом!

4

Мюллер и фрау Арнольд по окончании рабочего дня задержались в конторе: Мюллер сидел в кресле. У него был измученный вид, он устал, а возможно, и температурил, глаза покраснели, он дышал прерывисто и трудно.

Фрау Арнольд была в своей синей робе и, несмотря на жаркий июньский вечер, как всегда, в косынке, из-под которой выбивались пышные черные волосы. У нее были темно-синие лучистые глаза. Если б не нарочито невзрачный наряд, всякий назвал бы ее красавицей. Одной рукой она подперла голову, а другой что-то чертила карандашом в блокноте.

— Ни на минуту не забывай, что мы в первую очередь сернокислый завод, — говорил Мюллер. — Нас заедает текучка, ты сразу убедишься, когда будешь работать здесь одна.

— Не надо так говорить! — прервала его фрау Арнольд.

— Да и вообще трудностей не оберешься! — продолжал Мюллер. — Но пусть мелочи не заслоняют тебе главного. По части центрального общегерманского управления вряд ли что выйдет; все упирается в вопрос о Рейне и о Руре — это по существу все та же старая конкуренция между германскими и французскими монополиями. Без центрального управления мы окажемся отрезаны от всех сырьевых ресурсов. — Мюллер чаще обычного утирал лоб. Он продолжал, не выпуская изо рта окурок потухшей сигары: — Я уже говорил, что по сути дела мы производим серную кислоту. Камерным способом. Я показывал тебе, что еще уцелело от наших старых цехов. Доктор Бернгард как-то сострил: «Если б в древнем Египте знали серную кислоту, ее бы вырабатывали этим же камерным способом». А Бернгард свое дело знает. Он что-то все поет про новый способ производства, видно, слышал звон. Но толком ничего не известно. А вдруг это не простая болтовня? А вдруг серную кислоту уже и в самом деле вырабатывают из… постой… Как же это называется? — Он взял со стола какую-то папку. — Кизерит и ангидрид… А этого сырья у нас завались. Я уже повсюду зондировал, нельзя ли из него вырабатывать серную кислоту. — Он снова полистал бумаги. — Вот здесь у меня записан весь процесс. Да и вообще читай внимательно мою переписку и этого дела из виду не упускай, для нас оно в перспективе важнее всего прочего. Как только пройдет референдум, мы наконец приступим к плановой работе. Попроси у профессора, он даст тебе книги, увидишь, какое значение в народном хозяйстве имеет серная кислота. — Минуту он молчал, борясь с приступом удушья, а потом добавил: — Мне скоро придется выключиться из всего этого.