Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2004) Страница 63

27 «Осип Мандельштам и его время», стр. 305.

28 Флоренский Павел. Имена, стр. 35.

29 Мандельштам Надежда. Вторая книга, стр. 561 — 562.

30 Микушевич В. Ось. (Звукосимвол О. Мандельштама). — В сб.: «Сохрани мою речь…» Мандельштамовский сборник. М., 1991, стр. 72.

31 См. об этом: Капинос Е. В. О «Рождественской звезде» у Мандельштама. — В сб.: «Пушкин в XXI веке: вопросы поэтики, онтологии, историцизма». Сборник статей к 80-летию профессора Ю. Н. Чумакова. Новосибирск, 2003, стр. 72 — 73.

 32 Аверинцев С. С. София — Логос. Словарь. Киев, 2001, стр. 94.

 33 Булгаков Сергей. Философия имени. — В кн.: Булгаков Сергей. Первообраз и образ. Соч. в 2-х томах, т. 2. СПб. — М. 1999, стр. 145.

 34 См.: Микушевич В. Ось. (Звукосимвол О. Мандельштама). — В сб.: «Сохрани мою речь…» Мандельштамовский сборник, стр. 69 — 74.

 35 См. у К. Ф. Тарановского: «Образы поэтов-пчел и поэзии-меда у Мандельштама не новы; они тоже имеют свои литературные источники». — В его кн.: «О поэзии и поэтике». М., 2000, стр. 126 и далее.

 36 «Сестры тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы…» (1920).

 37 Мандельштам О. Э. Собрание сочинений в 4-х томах, т. 3. М., 1991, стр. 34.

 38 Там же, стр. 549 — 550.

39 Кузин Б. С. Воспоминания. Произведения. Переписка. Мандельштам Н. Я. 192 письма к Б. С. Кузину. СПб., 1999, стр. 554 — 555.

40 «Может быть, это точка безумия…» (1937).

41 О «связи образа [мирового] древа с мировой осью» см.: Гаспаров М. Л. О. Мандельштам. Гражданская лирика 1937 года. — В сб.: «Чтения по истории и теории мировой культуры». Вып. 17. М., 1996, стр. 91.

42 Лекманов О. А. Жизнь Осипа Мандельштама. СПб., 2003, стр. 11.

43 «Толковая Библия». Под ред. А. П. Лопухина. Т. 1. Пб., 1904, стр. 546.

44 «Толковая Библия». Т. 6. Пб., 1909, стр. 15.

45 Белый Андрей. Жезл Аарона. (О слове в поэзии). — «Скифы». Сб. 1. Пг., 1917, стр. 158.

46 Аверинцев С. С. Судьба и весть Осипа Мандельштама. — В кн.: Мандельштам Осип. Сочинения в 2-х томах, т. 1, стр. 31.

47 Цит. по кн.: Лекманов О. А. Жизнь Осипа Мандельштама, стр. 158.

48 Там же, стр. 159.

49 См. очерк «Шуба» (1922) и сквозную тему шубы у Мандельштама.

50 См. на эту тему: Флоренский П. А. У водоразделов мысли, стр. 267; Флорен­ский Павел, свящ. Имена, стр. 34 — 35.

51 Мандельштам Осип. Собрание произведений. Стихотворения. М., 1992, стр. 446.

 52 С. Н. Булгаков писал, что имя, отчество и фамилия человека составляют «аккорд имен» (Булгаков Сергей. Первообраз и образ, стр. 131).

53 См.: Мандельштам Надежда. Воспоминания, стр. 61 — 64.

54 «За гремучую доблесть грядущих веков…», 1931.

55 См. статью М. Б. Мейлаха «„Внутри горы бездействует кумир…” К сталинской теме в поэзии Мандельштама». — В сб.: «Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама». Воронеж, 1990, стр. 416 — 426.

56 О традиции давать близнецам одинаковые имена см.: Успенский Ф. Б. Имя и власть. Выбор имени как инструмент династической борьбы в средневековой Скандинавии. М., 2001, стр. 109 — 110.

57 Микушевич В. Ось. (Звукосимвол О. Мандельштама), стр. 73.

58 Там же.

 59 В стихотворениях: «С примесью ворона — голуби…», «Если б меня наши враги взяли…», «Стансы».

 60 Булгаков Сергей. Первообраз и образ, стр. 141.

 61 См. об этом: Мандельштам Надежда. Вторая книга, стр. 455.

 62 См. об этом: Гаспаров М. Л. О. Мандельштам. Гражданская лирика 1937 года, стр. 94 — 97.

 63 Флоренский Павел. Имена, стр. 64.

 64 Об этом см.: там же, стр. 85 — 86.

 65 Ср. у вдовы поэта: «Здесь я впервые услышала, что Сталина в народе называют „рябым”» (Мандельштам Надежда. Воспоминания, стр. 409).

ГУЛАГ. До востр

Евгений Федоров. Проклятие. М., “Практика”, 2003, 475 стр.;

Евгений Федоров. Поэма о первой любви. Исповедь бывшего диссидента. —

“Континент”, 2003, № 3 (117);

Евгений Федоров. Поэма о первой любви (исповедь диссидента). — “День и ночь”,

Красноярск, 2003, № 6-7.

Евгений Федоров без конца пишет и переписывает собственную жизнь. Пересказывает, пересочиняет, договаривает и выговаривается.

Евгений Федоров рассказывает нам о нас самих. …Кому это — нам? Ясно кому: болтунам и бражникам, а если выражаться высоким штилем — свободным интеллектуалам извечно (увечно) несвободной страны. Ё-мое: Бог и быт, эрос и его сублиматы, власть и воля, политика и мистика, еврейский вопрос, черная сотня, диссида и лабуда. Непременность этих сюжетов представлена у Федорова и как итог пути из никуда в никуда, и как неостановимый процесс, способ жизни духа, объективировавшегося на Русской равнине. Стол накрыт, вкушайте яства.

Такой уж это писатель. И к такому Федорову мы уже привыкли. К его раскованному балагурству и почти беспрецедентной в современной русской словесности эрудиции, к играм его ума и ветвистому строению его фразы.

В нашей литературе его проза — явление, безусловно, примечательное и незаурядное. Я с начала 90-х, когда только стали появляться в печати его занятные сочинения, считал Федорова интеллектуалом высокой пробы и одним из крупнейших современных русских писателей. Федоровский “Бунт” (М., Изд. фирма Soba, 1998, в 2-х томах: т.1 — 301 стр., т. 2 — 335 стр.) — это редкостное событие современного русского философского романа — роман-симпозиум, грандиозный полилог, оригинально эксплицирующий примерно то, что думал, быть может, Бахтин о романной полифонии в своей когда-то жутко модной книжке. Не зря, может статься, фамилия Федорова соотносится с именем Достоевского! К тому же “Бунт” является еще и лирической исповедью, и романом воспитания, замечательным экстрактом жизненного опыта, культурных накоплений и творческой свободы.

И вот новость с сорочьего хвоста: Евгений Федоров изменил святому знамени и в последние годы сделался крайним государственником. Может ли так быть вообще? И что означает этот замысловатый творческий зигзаг? О таком и спрашивать-то скучно, не то что собирать на сей счет досье и вести об этом прю. Тем более что Федоров — хитрый, травленый лис — ни за что нам не признается в своей измене. И лишь причудливые скрещения смысловых теней, лишь замысловатая игра мотивов в последних его вещах скажут нам нечто о случившейся смене вех. Кстати, исчерпывающая документация по этому поводу удачно собрана в его последней большой книге повестей.

Само собой, попала туда и “Поэма о первой любви”. Скандальная, в принципе, вещь. Так мне и сказал один ее читатель: скандальная повесть. И добавил: автор был обделен общественным признанием в минувшие пятнадцать лет и теперь, очевидно, решил наверстать упущенное.

Едва ли это вполне справедливо. Но факт есть факт: упрямый, гадина, как моя кошурка Мася. На “Поэму о первой любви” Федоров поставил. Достаточно указать, что за год он распечатал ее в двух журналах — московско-парижском и сибирском1 — и почти одновременно в сборнике своей прозы. Не хило, правда?

…Громкого скандала после публикаций федоровской повести, однако, кажется, не случилось. Не знаю, право, почему. Вероятно, те, кто потенциально могли бы приветствовать этот опус, не читают сочинений Федорова. А если читают, то боятся его бесконтрольной внутренней свободы, с которой, подними его, голубчика, на щит, еще наживешь себе хлопот.

Всяко бывает. Знавали мы людей, от которых осталась одна плесень. Даже и мракобесие мракобесию — рознь. К тому же ты и сам себя иной раз ловишь на противоречиях, безуспешно совмещающим романтико-анархический строй духа с волей к гармонической форме, каковая на плоскости общественного благоустроения испытанным маршрутом доводит у нас в исхилившемся Отечестве до цезарепапизма и прочих прелестей сугубой византийщины. Чем же Федоров хуже? Мало ли чего можно предположить в горячке спора, в угаре политического разболтая! Но всему есть мера. От писателя мы ждем не сумбурных восклицаний, а мудрого понимания истинной ценности вещей. И странно же и нелепо ему вставать во фрунт и петь михалковские гимны лагерной охране, будто страна не исчезла лишь потому, что ее хорошо караулили. Ведь слишком часто не благодаря, а вопреки разномастному вертухайству существовала Россия — и состоялась она в истории человечества именно как Россия творческого духа: не тесными формами государственности, не мундиром и формуляром, а совершенными явлениями искусства, событиями экзистенциальной и художественной аскезы.