Майкл Чабон - Вундеркинды Страница 63

— И все как один порядочные люди. У вас в Питсбурге совсем нет геев?

— Почему, есть. Я сейчас им позвоню.

— Да еще ты, как последняя сволочь, исчез, не сказав ни слова, и увез мой саквояж со всеми лекарствами.

— Неужели? Кто бы мог подумать, что у тебя в саквояже лежат лекарства?

— Лежат. Во всяком случае, лежали до вчерашнего вечера, пока ты не начал шарить по моим сумкам.

— Извини. Правда, мне очень жаль. Крабтри, пойдем со мной.

Он сложил руки на груди и с чопорным видом уставился на меня.

— У меня нет настроения глотать разную дрянь.

— Никакой дряни мы глотать не собираемся.

Он окинул меня взглядом с головы до ног.

— Ты уже под кайфом.

— Я знаю.

— Трипп, ты ужасно выглядишь.

— Крабтри, пожалуйста, пойдем со мной. Послушай, старина, мне действительно очень надо, чтобы ты пошел со мной.

— Пошел куда?

— Эй, дружище, — я вдруг поймал себя на том, что невольно копирую Ханну, когда она уговаривала меня остаться. Засунув палец ему за ремень, я попытался подтащить Крабтри к выходу. Он уперся каблуками в пол и не сдвинулся с места. — Черт подери, неужели ты не можешь просто пойти со мной, не задавая никаких вопросов? — возмущенно спросил я. — Или тебе обязательно нужно объяснять куда?

— Нет, не нужно. — Он отцепил мой палец от своего ремня, перевернул мою руку ладонью вверх, взглянул на нее и резко оттолкнул, словно, отвечая на вызов, вернул брошенную ему перчатку. Очевидно, Крабтри достаточно соскучился, чтобы забыть о своей роли обиженного друга. — Ты ведь так и не рассказал, почему сбежал сегодня утром?

— Да, я знаю, знаю. Я ужасный кусок дерьма. — Я понимал, почему он сердится, и не винил его за это. Я сам пригласил его на конференцию, сказал, что мы сможем побыть вместе, впервые за многие месяцы — за многие годы, — и исчез, заставив его посещать скучные семинары и развлекаться в одиночестве, устраивая вечеринку с толпой отвратительно добропорядочных людей. — Извини. Мне очень, очень жаль.

— Ну, хотя бы скажи, как ты съездил.

— Отлично. Ужасно.

— Эмили все еще собирается от тебя уходить?

— Да, скорее всего. — Я замотал головой. — О, по правде говоря, это был полный кошмар. Джеймс…

— Джеймс? Мой Джеймс?! — Лицо Крабтри озарилось улыбкой. Он ткнул себя в грудь уверенным жестом собственника. — Он ездил с тобой? И сейчас он тоже здесь? Где он?!

— Нет, его здесь нет. Собственно, поэтому ты мне и нужен. — Я понизил голос и зашептал ему в ухо: — Он попал в неприятную историю…

— Его арестовали? — завопил Крабтри.

— Ш-ш, тихо. Нет, его похитили.

— Похитили? Кто?

Я выдержал эффектную паузу.

— Родители.

Отец Крабтри проповедовал учение пятидесятников в Миссури, мать работала главным редактором журнала, посвященного проблемам машинного вязания. «Она может сделать все, что угодно» — была любимая фраза отца. «Она сделала из меня гея», — говорил Крабтри. Он попал в лапы сатаны в ранней юности и уже много лет не видел родителей.

— Родители? — Страшнее участи Крабтри представить не мог.

— У него на запястье нацарапано «Франк Капра», — добавил я жутким шепотом.

— Идем. Только возьму пальто.

Как пловец, бросающийся в воду со стартовой тумбочки, Крабтри рванул на кухню, сгреб в охапку свой оливковый плащ, висящий на спинке стула, схватил со стола початую бутылку «Джима Бима» и глотнул прямо из горлышка. Потом натянул плащ, завязал пояс, закурил сигарету и пихнул бутылку в левый карман. Проходя мимо холодильника, он прихватил пару банок пива и засунул их в правый карман. Когда Терри Крабтри вернулся в холл, от его мрачного настроения не осталось и следа: глаза сияли, губы сами собой расползались в счастливой улыбке.

— Давай купим пистолет, — радостным голосом сказал он.

Мы подошли к машине, я уже открыл дверцу, собираясь нырнуть внутрь, когда у меня за спиной раздалось вопросительное «эй?».

Крабтри стоял позади машины, барабаня пальцами по крышке багажника.

— В чем дело? — спросил я, хотя отлично понимал, о чем идет речь. — О, извини, — я нехотя обошел машину, — мне показалось, ты сказал, что не хочешь глотать разную дрянь.

— Я врал.

— Я так и думал.

— Открой багажник.

— Послушай, может быть, не стоит прямо сейчас…

— Открывай.

— Серьезно, Краб…

— Открывай немедленно.

Я открыл багажник.

— Фу-у! — Вонь была неописуемой — сочетание обычных автомобильных запахов и естественного запаха крови и смерти создало потрясающий букет: сладковатый, как залежавшиеся пищевые отходы, и резкий, как разлитый по асфальту бензин, в целом напоминающий запах тысячи резиновых покрышек, которые сначала долго катали по куриному дерьму, а потом сложили в огромную кучу и подожгли. — Что это? — Крабтри отскочил на безопасное расстояние и, вытянув шею, уставился в темные глубины моего багажника. Он поводил головой направо и налево, словно это была телекамера, укрепленная на очень длинном и гибком проводе. Изучив обстановку, Крабтри втянул голову в плечи и уставился на меня, вопросительно поблескивая стеклами очков. — Это змея? — спросил он.

— Это часть змеи, — сказал я и надавил на крышку, собираясь захлопнуть багажник. — Поехали, я все объясню по дороге.

— Эй, приятель, не так быстро. — Он ухватил меня за запястье. — Я еще не получил мои таблетки. — После небольшой борьбы ему удалось оттеснить меня в сторону. — И я до них доберусь, даже если там лежит дохлый скунс. — Крабтри осторожно запустил руку в дальний угол багажника и, сморщив нос, начал на ощупь искать свой саквояж.

Мы подкатили к Суикли-Хайтс около трех часов ночи и начали медленно кружить по его темным извилистым улицам. Вдоль тротуаров росли гигантские платаны, нависшие над дорогой ветви деревьев создавали ощущение, что вы двигаетесь по длинной галерее. По обеим сторонам улиц тянулись высоченные живые изгороди, за которыми скрывались роскошные особняки. Крабтри водил пальцем по карте Питсбурга и задумчиво жевал уголок открытки-извещения: университетская библиотека напоминала своему нерадивому читателю Джеймсу Селуину Лиру, проживающему по адресу Бакстер-драйв, 262, что он нарушает сроки пользования книгой. Заскочив на автозаправочную станцию, мы перелистали телефонный справочник и не обнаружили там никаких Лиров. Однако умница Крабтри, у которого никогда не было недостатка в идеях, порылся в рюкзаке Джеймса и отыскал между страниц биографии Эррола Флинна извещение, присланное две недели назад.

— Интересно, на рукописи указан другой адрес. — Крабтри схватил обеими руками карту и повернул так, чтобы тусклый свет от лампочки в глубине бардачка падал на бумагу. — Харрингтон, 5225.

— Это дом его тети, на Маунтан-Лебанон.

— Я смотрю по алфавитному указателю. Здесь нет такой улицы.

— Удивительно. Прямо загадка какая-то.

По дороге я рассказал Крабтри о событиях, произошедших со мной и с Джеймсом, с того момента как я вытащил из его потной ладони крошечный серебристый пистолет с перламутровой рукояткой, и о тех новых открытиях, которые я сделал за последние сутки. Однако я пропустил эпизод с жакетом Мэрилин Монро. Я убеждал себя, что реликвия, свернутая в аккуратный узелок, в целости и сохранности лежит у меня на заднем сиденье машины; завтра утром мы вместе с Джеймсом отправимся в дом ректора и вернем ее законным владельцам. Но на самом деле я молчал, потому что мне было стыдно. Я не хотел рассказывать Крабтри, с чего вдруг мне вздумалось тащить Джеймса в спальню Гаскеллов и что мы там делали до того, как на нас напал Доктор Ди. Я просто сказал, что убийство собаки было чистой случайностью. Слушая меня, Крабтри с каждой минутой проникался все большей и большей уверенностью не только в том, что Джеймс неплохой писатель, — его зоркому редакторскому глазу хватило нескольких минут, чтобы при тусклом свете автомобильной лампочки просмотреть «Парад любви» и прийти к подобному заключению, — но и в том, что именно он, Терри Крабтри, король Хаоса, и есть та катастрофа, к которой неумолимо приближался поезд Джеймса Лира. Я также рассказал ему обо всех печальных подробностях моей встречи с семьей Воршоу, однако Крабтри не проявил особого интереса к моим проблемам или, по крайней мере, делал вид, что слушает меня вполуха. Он все еще злился на меня. Что же касается «Вундеркиндов», то он ни словом не обмолвился о книге, я тоже боялся задавать вопросы. Если он видел рукопись и молчал, его молчание и было самым красноречивым ответом на все мои вопросы.

— Следующий поворот — Бакстер-драйв, — сказал Крабтри, поднимая глаза от карты.

Я свернул налево. Нумерация домов начиналась с цифры 230. Я погасил фары. Когда мы приблизились к номеру 262, я выключил мотор, и автомобиль покатился по инерции. Мы беззвучно подкрались к особняку Лиров и затормозили у начала широкой подъездной аллеи. Ворота были сделаны в виде двух массивных колонн, увенчанных здоровенными каменными ананасами. Справа и слева от них возвышалась ограда из остро отточенных железных пик, которые, устрашающе сияя позолоченными наконечниками, уходили куда-то в темноту. Мы вылезли из машины, дождались, пока дверцы сами мягко захлопнутся, и сделали несколько осторожных шагов по дорожке. Перед нами расстилалась извилистая река из отборного гравия — круглых, идеально отполированных камушков, похожих на россыпи самоцветов. Сотня ярдов ленивых излучин отделяла нас от парадного крыльца, которое широким полукругом охватывало весь фасад особняка — причудливого нагромождения серых валунов, ощетинившихся колоннами, портиками и заостренными арочными окнами. Сверху его придавливала череда двускатных крыш. Яркие прожекторы, установленные по периметру живой изгороди, освещали крыльцо и большую часть фасада.