Майкл Чабон - Вундеркинды Страница 64

— Бог ты мой, — прошептал я, — да тут не меньше пятидесяти окон, как мы узнаем, которое из них его.

— Не забывай, они держат его прикованным цепью к замшелой стене погреба. Надо просто найти вход в подземелье.

— Угу, при условии, что он говорил правду про подземелье, цепи с кандалами и про все остальное тоже.

— Если все это неправда, то какого черта мы вообще сюда приехали.

— Разумная мысль, — согласился я.

Когда мы подходили к замку, я заметил тонкий луч света, падающий на кроны деревьев. Где-то на верхнем этаже в левой части дома горел свет.

— Смотри, — я дернул Крабтри за рукав, — родители не спят.

— Наверное, точат свои вставные челюсти, — фыркнул Крабтри. Несмотря на растущее желание заполучить Джеймса, ему все же удалось сохранить чувство юмора. — Идем.

Он направился к ближайшему углу дома. Казалось, Крабтри знает, что делает. Я послушно следовал за ним, с замирающим сердцем прислушиваясь к громкому скрипу гравия у меня под ногами. Я старался ступать с пятки на носок, двигаясь крадущейся походкой индейца, но с моими лодыжками — укушенной и вывихнутой — это оказалось не так-то просто. В результате я просто прибавил шаг, надеясь как можно скорее оказаться в тени дома.

Никакого входа в подземелье нам обнаружить не удалось, как и ничего похожего на подземелье, однако в доме был высокий цокольный этаж, в торце здания мы заметили застекленную дверь и два окна. Из-за тюлевых занавесок с вытканными на них зелеными горошинами пробивался яркий свет и доносилось протяжное пение, какая-то женщина выводила унылым голосом:

Почему я страдать должна,Потому что сказал — я ему не нужна?Почему я плакать должна — не пойму, и, вздыхая,спрашивать — почему?И спрашивать — почему?

— Дорис Дэй [40], — сказал Крабтри.

Я улыбнулся ему. Он понимающе кивнул.

— Джеймс Лир, — сказали мы хором.

Я пару раз осторожно стукнул по стеклу указательным пальцем. Через мгновение Джеймс Лир открыл дверь. На нем была красная пижама, из рукавов куртки торчали тощие запястья, слишком короткие мешковатые штаны едва прикрывали бледные лодыжки, костюм писателя украшали чернильные разводы и большие прорехи на локтях и коленях. Волосы Джеймса были всклокочены, глаза сияли огнем вдохновения, но почему-то казалось, что, увидев нас, он не особенно удивился. Джеймс поскреб затылок кончиком остро отточенного карандаша.

— Привет, парни. — Он тряхнул головой, как человек, внезапно очнувшийся после долгих раздумий. — А что вы тут делаете?

— Лир, мы явились, чтобы вывести тебя из темницы, — торжественно объявил Крабтри. — Надевай штаны.

— Джеймс, — заметил я, — мой халат не тема для пародий.

Отодвинув его, мы прошли в комнату, которая в моем воображении представлялась чем-то вроде тюремной камеры: свисающая с потолка тусклая лампочка, железная кровать, накрытая ветхим одеялом, и серые каменные стены с облупившейся краской. На самом деле мы оказались в просторной комнате, переделанной из подвала, где приятно пахло речной тиной, старыми книгами и влажной плесенью. Массивные дубовые балки поддерживали низкий потолок, на деревянном полу, сохранившемся с тех времен, когда считалось модным украшать помещения для слуг расписными узорами, был нарисован персидский ковер. В центре комнаты этот ложный ковер почти стерся, но вдоль плинтусов еще виднелись кровавые пятна. Высокие напольные светильники в виде деревьев с витыми стволами из черного кованого чугуна и позолоченными листьями составляли небольшую рощицу, сиявшую ослепительным светом, спутанные провода, как узловатые корни, расползались по углам комнаты, где были установлены электрические розетки. Вдоль стен, действительно оказавшихся серыми, правда, не каменными, а кирпичными, громоздились стопки книг; они напоминали шаткие винтовые лестницы, покосившиеся арки и накренившиеся башни, и над всем этим бумажным городом висели фотографии, афиши, плакаты и другие голливудские реликвии, которые удалось добыть Джеймсу Лиру. Справа от двери под потертым и сильно провисшим балдахином из черного бархата стояла гигантская деревянная кровать в стиле барокко, источенные термитами изогнутые ножки придавали ей невероятное сходство с затонувшим галеоном. Возле кровати притулился изящный ночной столик из розового мрамора, по краю столешницы шли маленькие золоченые перильца. На столике у Джеймса Лира стоял стакан апельсинового сока, лежала пачка бумажных носовых платков и незаменимое средство для занятий онанизмом — тюбик с вазелином. Кровать была застелена: похоже, Джеймс еще не ложился. Голубые джинсы и фланелевую рубашку, которые я дал ему поносить, он аккуратно повесил на спинку кровати. Однако длинного черного плаща нигде не было видно.

— Мне нравится, как ты обставил комнату, — сказал Крабтри. Он остановился под сенью одного из чугунных деревьев и огляделся по сторонам. Раскиданные по ветвям лампочки мерцали, изображая пламя свечей. — Когда ожидается прибытие капитана Немо?

Джеймс покраснел. Я не понял, чем было вызвано его смущение — самим вопросом или неожиданной близостью Крабтри, вдруг ввалившегося в его комнату. Мне казалось, что он слегка побаивается Крабтри, и, надо признать, со стороны Джеймса это была вполне разумная осторожность.

— Просто старый хлам. — Джеймс отступил в сторону. — Бабушка хотела все это выкинуть на помойку.

— Бабушка? — переспросил я. — Та леди, которая приезжала в Киншип?

Джеймс промолчал.

— Эй, парень, я знаю твою историю, и про родителей, и про бабушку с дедушкой, и я тебе верю, — сказал Крабтри, в его голосе звучала обычная неискренность, которая почему-то всегда вызывала доверие. — Поэтому мы здесь. — Он кинул взгляд на рабочее место Джеймса: необъятный письменный стол с выдвижной крышкой и множеством ящиков с золотыми ручками, и высокое кожаное кресло с дубовыми подлокотниками. На столе стояла механическая машинка «Ундервуд», из каретки торчал лист бумаги, напечатанная на нем фраза была оборвана на полуслове. Слева от машинки лежала аккуратная стопка чистой бумаги, справа — листок, наполовину заполненный убористым текстом. — Что ты пишешь?

— Рассказ. — Джеймс метнулся к столу и, выдвинув ящик, смахнул в него листок. — Так, ничего особенного.

— Неси его сюда. — Крабтри поманил Джеймса пальцем. — Я хочу посмотреть.

— Что? — Джеймс покосился на висящие над кроватью круглые электронные часы. На циферблате была приклеена черно-белая фотография человека с толстыми щеками, дико вытаращенными глазами и пышными усами. Лицо человека показалось мне смутно знакомым — это был какой-то известный актер тридцатых годов. — Прямо сейчас? Но уже поздно.

— Ха, приятель, сейчас уже рано, — заметил Крабтри и уставился на Джеймса светлым взглядом, перед которым я сам столько раз безмолвно отступал, когда в три тридцать утра Крабтри вдруг решал, что настало время начать развлекаться по настоящему. — Если не ошибаюсь, Грэди говорил, что ты не хотел возвращаться к родителям.

— Не хотел. — Джеймс безмолвно отступил. — И сейчас не хочу.

— Ну и отлично.

Джеймс расплылся в улыбке:

— Отлично. Я пошел одеваться.

— Эй, подожди-ка минутку, — сказал я. Они оба обернулись и вопросительно уставились на меня.

— В чем дело? — спросил Крабтри.

— Извини, Джеймс, но у меня такое ощущение, что ты снова врешь.

— Почему? — Он тревожно огляделся по сторонам. — Теперь-то что не так?

— Ты же говорил, что родители привезут тебя домой и бросят в ужасный сырой подвал, откуда тебе уже никогда не выбраться. Но знаешь, дружище, ты не очень похож на узника, а твой замок вряд ли можно назвать сырым подвалом.

Джеймс потупился.

— Джеймс, — строгим голосом начал Крабтри, — ты говорил Грэди, что твои родители…

— Они мне не родители. — Он вскинул голову и посмотрел мне прямо в глаза. — Это правда, они мои бабушка и дедушка.

— Да, конечно. — Крабтри растянул губы в тонкой улыбке. — Ты говорил, что бабушка и дедушка собираются бросить тебя в сырой подвал?

— Нет, ничего такого я не говорил.

— Ну и хорошо. — Крабтри ущипнул меня за руку, словно хотел сказать: «Вот видишь, все и разъяснилось». — Иди, одевайся.

— Ладно. — Он пересек комнату и, подойдя к кровати, сгреб в охапку голубые джинсы и фланелевую рубашку. — Можно… хм… профессор Трипп, можно я надену эти вещи?

— А-а, какого черта, — я махнул рукой, — делай, что хочешь.

Он вздрогнул. Я понял, что снова чем-то обидел его. Джеймс медленно кивнул и опустил голову. Он постоял, задумчиво теребя ворот моей фланелевой рубашки, потом повернулся и, слегка приволакивая ноги, направился к двери в дальнем конце комнаты. Через мгновение из ванны донесся шум бегущей воды.