Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас Страница 63

Пожалуй, нельзя не остановиться на одной частности. Вот упомянул я, как вторая Лена клюнула на идею сходить в музей на слайд-показ. Мелочь? Мелочь. А вот чорта с два оно мелочь оказалось!

В музее вдруг собралось много старых знакомых, часть из которых я не видел десятилетия. И как выяснилось, многих из них вдруг пробило на интуицию. Вдруг увидели, чем дело пахнет и что примерно должно вскорости произойти. Увидели многое из того, к чему я уже подошёл вплотную, но ещё не сделал решающего шага. Кто-то даже попытался сразу меня остановить. А кто-то смолчал, чтобы высказаться потом. Вот, пожалуй, пара примеров:

– Володя, а сколько лет мы не виделись? Двадцать? Тридцать?

Это Таня, начальница первой в моей жизни настоящей геологической экспедиции.

– Скорее тридцать. Слушай, а ты не изменилась, на улице бы узнал!

– Зато ты изменился. Рассказывай!

– Что рассказывать?

– Рассказывай, почему ты такой замотанный. Прямо-таки ходячий скелет. И глаза у тебя очень усталые.

Вот ведь. А что? Была не была. Почему бы и нет, в конце концов? Оставляю Лену общаться с прочим народом, а сам с Таней в курилку. Выливаю на неё всю фигню последних трёх лет. Вылив — обозреваю обстановку.

Таня сидит на подоконнике, вжавшись в угол. Вид — испуганный предельно.

– Теперь понятно про замотанность? Кстати, что с тобой, почему с лица спала?

– Володя, остановись.

– То есть?

– Володя, у тебя с этими девушками неправильное происходит. Остановись. Быть беде.

– Так и сам знаю. Что я, не огребаю всякий раз полной мерою? Не понимаю, что ещё несколько подобных романов — и изношусь до нуля? Но как-то не привык себя жалеть.

– Себя не жалеешь — их пожалей. Ты не только сам в беду попадёшь. Их — тоже до беды доведёшь.

– Почему?

– Почему — не знаю. Но что доведёшь — знаю точно. Прошу — остановись.

Телефонный разговор чуть более полугода спустя. С присутствовавшим тогда же в музее Витей. Тоже давным-давно потерявшимся из виду. Человеком очень странной и очень неоднозначной судьбы, блестящим учёным, блестящим художником, бывшим наркоманом, бывшим контрабандистом, бывшим сектантом, а теперь — глубоко религиозным человеком, философом и инвалидом.

– Володь, это Витя. Слушай, ты мне не напишешь предисловие к новому альбому?

– Нет, Вить. Я сейчас ничего не могу.

– Что-то случилось?

– Да вот с Ленкой у меня большой бедой закончилось, никакой я, ничем разумным не могу заниматься, даже не знаю, выживу ли.

– Володь, извини, но я не решился.

– При чём тут ты?

– Но ведь я её видел, ты её в музей приводил, я хотел тебе сказать, что именно этим и кончится, но не решился. Ты бы всё равно не поверил.

– Так это не она была, а её подружка! Но что ты мог видеть, вы же почти не общались?

– Володь, я очень хорошо чувствую ауру человека. Так вот, настолько чёрной, настолько плохой, настолько опасной ауры, как у этой девушки, я не видел никогда и ни у кого.

– Вить, а ведь ты походу прав. Ведь именно она нас и предала.

– Володь, ну я же знаю, о чём говорю.

Наверное, правильно было, что сошлись мы с Леной — только после первой совместной поездки. Когда вдруг стало понятно, что она для меня действительно идеальная спутница и что этот роман — уже всерьёз. Я так и не уловил момента, когда сам это понял. Туда ехали просто друзьями, обратно ещё не любовниками, но уже людьми, знающими твердо, что это — судьба.

А поездка была — под землю. В Толпинские ледяные катакомбы. Впервые после поездки трёхлетней давности на Пинегу я взял с собой под землю фотоаппарат. Собственно, приглашал я обеих Лен. И своего друга Сержа. Вторая Лена на этот раз не среагировала. Поехали втроём. Дальше всё пошло само собой. Ещё по дороге, пока спали в электричке, мы услышали, с какой громкостью Серж храпит, на чём идея устраивать на подземном лагере единое лежбище умерла в зародыше. Когда добрались, за вечер первого дня нашли только одну пещеру, относительно пригодную для постановки лагеря — тёплый зал ровно один, и то не особо, а мест под лежбища в нём ровно два. Так мы с Ленкой и оказались рядом. А за полночь, как раз когда наступило тринадцатое марта (читатель, вспомни эту дату!), я почувствовал, что Ленку трясёт от холода. Спальник у неё был весьма символическим. Пришлось объединять утепление. Пока разбирались — сон ушёл. Вот тут-то, ещё ничего не имея в виду, я Ленке и предложил: раз, мол, сон ушёл – так давай хотя бы целоваться. Если честно — предложил просто так. В тот момент у меня и мысли о чём-либо ещё не было. Просто большинство девушек обижаются, если к ним не поприставать хоть немного. Ленка немедленно ко мне повернулась. И уже через несколько минут я понял, что это — начало чего-то большого. Следующие два дня были сказкой. Ничего, кроме поцелуев, у нас не было. Мы гуляли по пещерам и фотографировали. Вокруг горели ледяные кристаллы величиной с ладонь, таинственным светом мерцали ледяные сталагмиты… На стенах висели зимующие бабочки, покрытые алмазной росой, и летучие мыши, покрытые корочкой льда. Но сверкание Ленкиных глаз перекрывало всё. У неё вообще удивительные глаза, я никогда раньше таких не видел. К сожалению — они были такими не случайно, но о том немного дальше. Да и вообще Ленка была абсолютно новым для меня типом женщины. Высокие брюнетки никогда не были в моем вкусе. Грубоватая шершавая кожа у женщины всегда была для меня немалым пороком. Замкнутость в себе и периодически возникающее странное до полной непредсказуемости поведение — тоже. Чего хотя бы стоил тот момент, когда после ужина на второй день Ленка взяла фонарь и сказала, что хочет на десять минут сбегать посмотреть небольшую соседнюю пещеру, а я полтора часа подряд, не найдя её в той пещере, искал ночью по всем окрестностям. Слышал я, и не раз, что в женщине должна быть загадка, что женщина должна быть непредсказуема… Но никогда до Ленки не встречал женщин, в которых бы это было. Словом — всё в ней было не так. Кроме фантастических глаз. Пожалуй — ещё кроме непредставимого азарта при осмотре пещер и при упражнениях фотографических. Скажи мне кто ещё неделю назад, что я могу в Ленку влюбиться, на смех бы поднял. Хотя она, наверное, знала. Некоторые женщины очень многое знают вперёд. За несколько дней до выезда мы устраивали сборище, снаряжение там прикинуть, раскадровку планов… Вот тогда-то Ленка впервые привела ко мне нескольких своих друзей. Типа смотрины устроить. Хорошие ребята. Единственное, чего я решительно не понимаю — зачем одному из них было снабжать меня чужой визитной карточкой. Которая, как ни странно, сыграла колоссальную роль три года спустя!

Дальнейшее было очевидно до банальности. На обратном пути мы договорились, что она приедет через пару дней, как только я плёнки проявлю, но уже на следующий день я не утерпел и позвонил ей на работу, предложив вместе заглянуть в гости к моему отцу, благо как раз рядом с её маршрутом с работы домой. Согласилась. А ещё через два дня — смотрели фотографии. Было человека четыре — вторая Лена, её бойфренд, который сын моего друга Георга, и ещё двое, которых не помню совершенно. Ленка почти сразу сказала, что останется. А когда все стали собираться, вызвалась проводить их до метро. Запретив мне составить всем компанию. И опять, как в Толпино, я полтора часа места себе не находил. Наконец Ленка появилась. Её трясло. На обратном пути от метро ей, оказывается, захотелось полазить по выселенным домам напротив, которые только-только начали ломать. Полчаса она по ним лазила. Пока не нарвалась на компанию, от которой еле сбежала. И полчаса ходила вокруг дома, успокаивая нервы. Зайдя в комнату, плюхнулась рядом на диван, заявив, что еле дотерпела все эти дни, только попросила ещё полчасика на то, чтобы окончательно прийти в себя. На стеснение — ни намёка. Понятно, что после такой встряски ночь была не сказать чтобы феерической. Больше была похожа на привычную, чем на первую. Никакого процесса взаимного узнавания. Как будто мы уже много лет вместе и знаем друг о друге всё. Я даже раза два начинал извиняться за то, что не на должной высоте, на что Ленка, загадочно улыбаясь, говорила, что я полный дурак, ничего не понимаю и вообще всё очень здорово. Утром она сказала, что после работы поедет к маме, а ко мне вернётся через день. Правда, в обеденный перерыв мы договорились сходить на открытие выставки картин и фотографий двух моих друзей. С выставки Ленка опять поехала на работу, а я остался продолжать пьянство. Приехав вечером домой, я обнаружил Ленку там. К матери она таки не поехала. И не могу сказать, чтобы это обстоятельство меня огорчило.

Вторая наша совместная ночь оказалась гораздо более содержательной. Хотя мне опять было неудобно за себя. Странное ощущение. С одной стороны — всё было правильным, всё было настоящим. Было чувство, была нежность, было понимание друг друга. Не было лишь той всепоглощающей и всесжигающей страсти, в которой я растворялся с Анной. Был хороший секс, но не было сексуальных подвигов. И почему-то ни того ни другого не хотелось. Того, что происходило, лично мне было достаточно. Трудно было представить, чтобы после этой ночи, как после ночи с Анной, мне бы пришлось из-за вовсе не фигурально натёртых понятно где мозолей неделю передвигаться странной походкой. Не тот случай. Тут нужно было другое. Но всё равно ощущалось неудобство. Твердо зная, что с другой я был способен на большее, и не будучи в силах продемонстрировать всё это Ленке, я чувствовал себя чуть ли не подлецом. Но Ленка этого так и не поняла. На каждом отдыхе она садилась освежиться грейпфрутом и, вгрызаясь в него так, что сок стекал по ней ручьями, приговаривала, что я супер, что она никогда в жизни и не представляла, что в мире возможен мужчина, с который ей было бы настолько хорошо…