Евгений Шкловский - Фата-моргана Страница 65

Ох!

Меж тем уверенность в том, что с ним в конечном счете все будет в порядке (к тому же и лекарство, похоже, стало действовать) не покидала уродливо раздувшегося в разных местах С.

Он лежал на кушетке, положив одну руку на лоб, и печально глядел в засиженный мухами потолок старого дачного домика. Жена то заходила к нему, то, повинуясь его отстраняющему жесту (мол, оставьте меня), выходила, а С. думал, что действительно любящая женщина в такой ситуации никогда бы не вышла, даже если бы ее об этом настоятельно просили. Либо она, переживая, стояла бы под дверью, напряженно прислушиваясь к тому, что происходит в комнате, – на случай экстренной помощи. Не говоря уже о том, что непременно бы, несмотря на его протесты, вызвала доктора…

Жена же проявляла просто-таки подозрительную пассивность: нет, не относилась она особенно серьезно ни к его состоянию, ни к ситуации в целом. А ведь действительно он в любую минуту мог окочуриться – именно по ее вине: все ее любимая природа, закаты– рассветы, лютики-цветочки, птички-букашки!..

А оса – разве не природа?

А эта ужасная аллергия?

Но печальные мысли С. простирались еще дальше: человеку, даже близкому, никогда не постичь чужой души. Правда в том, что каждый умирает в одиночку.

Да что говорить!

Когда жена в очередной раз показалась на пороге комнаты, он, держась одной рукой за горло, другой сделал жест в сторону стоящего неподалеку стула. С трудом ворочая кадыком, замирающим шепотом он пробормотал, что, похоже, все это для него может кончиться плачевно…

«Ну что ты городишь? – жена возмущенно взмахнула руками. – Так можно себя довести до…»

Тут она осеклась, поскольку С. молча отвернулся к стене и затих.

Нет, не понимала жена или не хотела понимать. А ведь, несмотря на его потаенную уверенность, что все обойдется, действительно становилось все хуже. Он проглотил еще пару таблеток и теперь с надеждой ждал результата. С другой стороны, ухудшение его состояния по-своему даже было ему на руку: в конце концов, как еще заставить оказавшуюся такой толстокожей супругу понять, что все не так просто?

Известно, что долгая совместная жизнь притупляет чувства: непонятно вообще, что испытывает к тебе (и в какой мере?) близкий человек и вообще испытывает ли. А хотелось бы, между прочим… чего-то другого, эдакого романтического, ну что бы трепет там, волнение, а не только вздохи…

Так, видимо, следовало понимать терзания ужаленного С.

Лежал он лицом к деревянной, старыми пожелтевшими обоями прикрытой стенке и все сокрушался, что нет, не может один человек войти в состояние другого, не дано это никому, а значит, ни настоящая близость, ни сочувствие невозможны, увы…

Тут тропка сюжета раздваивается, как язычок змеи, и автор начинает томиться в неуверенности относительно будущего героя.

В принципе с таким вот глобальным разочарованием в возможностях человеческого взаимопонимания один лишь шаг до самого печального, трагического, можно сказать, исхода, плюс сюда же и мстительное желание доказать, что со стороны героя нет никакого преувеличения, и тем самым на миг (а там и на всю оставшуюся жизнь – жены, имеется в виду) утвердить свою правоту.

Впрочем, автор с присущим ему жизнеутверждающим пафосом предпочел бы другой исход, более оптимистический.

Нет, не надо никакого коллапса, никакого шока, никаких трагедий и ужасов! То же самое разочарование, способное отвратить человека от жизни и лишить его душевных сил к дальнейшему существованию, тем самым потворствуя разрушительным силам в его организме, способно подвигнуть его и на прямо противоположное. А именно вселить жажду жизни вопреки всему, в том числе и этой печальной правде. Раз так, то и пусть…

Вот и в С. неожиданно просыпается веселое упрямство (тем более что лекарство, кажется, все-таки возымело свое действие): если жену все равно не переубедить, то и не надо вовсе. Совсем уж глупо отдать концы ради доказательства, что ты можешь умереть от такого пустяка, как осиное жало. Даже неприлично как-то.

А посему С. медленно свешивает ноги с дивана и встает. Распрямляет спину. Мнет пальцами затекшую от лежания шею. С сардонической усмешкой смотрит на растревоженную супругу и выходит мимо нее на крыльцо домика.

Почему-то босиком выходит…

И тут вдруг чувствует болезненный укол, теперь уже в левой ступне.

Встречный ход

Старше, младше – экая важность!

Скажем, двадцать пять и пятнадцать – разница в десять лет, а словно все тридцать: взрослый и ребенок. А еще лет через десять – почти как ровесники. Условны все эти возрастные мерки, главное – как сам себя ощущаешь. Сложнее, правда, с физическими изменениями, когда человек уже далеко не молод. Вот тут-то, бывает, и… настигает.

Больше, пожалуй, подвержены этому женщины, отчасти даже по причине внешности: физическая привлекательность – вроде некоей гарантии счастливой жизни. И вообще, молодость есть молодость, пусть у нее ни опыта, ни мудрости, – зато веселей, воздушней: и жизнь впереди, и свобода, и беспечность, и…

А если представить, что женщина в возрасте вдруг… ну как бы это сказать, увлеклась (пусть так) молодым человеком, причем не без взаимности, однако чувствует между тем, что дни ее бесповоротно уходят, а молодой человек таким и остается, свежим и бодрым, – что тогда?

Силой молодого человека не удержишь: юные прелестницы беззаботно порхают вокруг, даже не отдавая себе отчета в своем естественном магнетизме, молодые женщины ходят неутоленные, с тоской предчувствуя надвигающийся закат своей красоты и оттого только острей ощущая власть своей зрелой женственности, и все это – против нее, чья душа так неосмотрительно попала в капкан запоздалой привязанности.

Впрочем, рассуждать на эти темы – пустое дело. Безрассудство – такой же закон жизни, как и влечение полов друг к другу. Так случилось, что между Н. и Ф. возникло тяготение, а уже дальше – по хорошо известному сценарию. Подобно морским волнам или речным перекатам, то выше, то ниже, то бурно, то вкрадчиво, то в раскате брызг, то в умиротворенном журчании, то в блеске, то в тихом свечении. И так продолжалось энное количество времени, за какое можно наскучить друг другу, а можно и врасти в другого, как корень врастает в землю – попробуй выдерни!

Только спустя сколько-то там Н. вдруг заметила, что Ф. вроде бы меньше и меньше проявляет к ней интерес (женщины это быстро чувствуют), реже звонит и еще реже забегает в гости.

Ничто их и не связывало особенно, кроме свободного трепетного чувства (тоже немало), никаких обещаний никто никому не давал, да и смешно бы, в их-то ситуации, но от этого и не менее болезненно – вот ведь…

Трудно даже понять, что влекло ее к нему.

Допустим, что взгляд – внимательный такой, словно что-то в ней пытающийся разглядеть, сокрытое. Вроде как он на нее смотрит, а видит другую, настоящую. Ее и не ее. И так она привыкла к этому взгляду, казалось, проникающему в самую душу, что теперь уже не представляла себе жизнь без него.

Тогда-то Н. и поняла, что попалась, что не в силах избавиться от сладостного, но и горчайшего из горьких чувства. Когда же поняла, то, как женщина неглупая, решила постыдных сцен не устраивать – от них только еще хуже, унизительней, а предпринять что-то кардинальное, то есть попробовать изменить жизнь.

В смысле – измениться самой. Ведь если основная причина в перемене к ней Ф., как заподозрила Н., в том, что она значительно старше его, то тут дело серьезное и драматическое.

В одну из тягостных бессонных ночей Н. вдруг привиделось (возможно, сон, но, скорее, все-таки нечто вроде грезы): она стоит на пороге некоего помещения, в которое дверь ей открывает не кто иной, как Ф., всматривается в нее пытливо, даже с некоторой-опаской. Мерещится ему знакомое, однако никак не вспомнить, откуда и почему, что-то в лице его проступает – догадка не догадка, но близкое к ошеломленности (память чувства). Однако он и не верит себе, не получается – и это-то вселяет в нее странную бурную радость, почти восторг. Конечно, ему трудно ее узнать – перед ним совершенно другая, молодая, красивая женщина, но это именно она, Н., вот как…

Собственно, на этом вдохновенном мгновении все и прервалось, дальнейшего не последовало – Н. очнулась с твердой уверенностью, что это вовсе не сказка и не беспочвенная фантазия, а вполне реальная возможность. Подсказка ей. Человеку по силам многое, в том числе и омоложение, ведь старение – не что иное, как результат безответственного отношения к своему организму, об этом много написано (кое-что она читала), так что остановить его или даже вернуть утраченное – вполне реально, нужно только найти правильную методику да вооружиться терпением и волей.

С этой будоражащей и одновременно успокаивающей мыслью она заснула и уже во сне ощутила потрясающую легкость и энергию, какие только и возможны в молодости, когда не ходишь, а летаешь и все в жизни кажется достижимым и легкодоступным. Даже одеяние на ней совершенно не имело веса, белоснежное, как свадебное платье, и развевалось, будто на ветру.