Филип Дик - Голоса с улицы Страница 65

Марша прыснула сухим, нервным, невеселым, прерывистым смешком.

– Вы буржуй – это напоминает вам о сексе. Вы боитесь, что это приведет к плотским отношениям.

– Не обольщайтесь, – Хедли повернулся и внимательно уставился на Маршу. Пока он рассматривал ее, Марша застенчиво и нерешительно съежилась и непроизвольно окинула взглядом свою блузку и юбку. – Нет, дело не в этом. Реальность меня не беспокоит: я не стараюсь избегать того, что существует в жизни. А вы?

Марша начала было говорить, но передумала.

– Вы уникальная, – сказал Хедли. – Вы боитесь: вот почему вы так говорите… Вот почему пускаетесь в подобные фальшивые разговоры. На самом деле вы не чувствуете любви, а чувствуете то же, что и я. Но вы не можете в этом признаться: не можете об этом сказать. Вы – такая же, как все: они говорят так, потому что боятся говорить о реальных вещах.

– Каких еще реальных вещах? Вы о чем? – На щеках Марши вспыхнул яркий румянец. – Вы не верите, что я говорила серьезно?

Хедли нетерпеливо отмахнулся от ее слов.

– Вы знаете, что на самом деле существует между нами: то же самое, что между любыми мужчиной и женщиной, сидящими так же, как мы. Это единственный вид отношений: все остальное – пустое сотрясение воздуха. Между нами… – Он повернулся к ней. – Что это? Что там на самом деле?

Марша опасливо ждала и слушала.

– Вы можете сколько угодно это облагораживать, но в действительности все это сводится к простой биологической реальности, – Хедли потянулся и схватил женщину за твидовую юбку, сжав ее в кулаке. – Мне просто хочется того, что находится внизу. Хочется добраться туда: я здесь только за этим, да и вы тоже. Ради этого мы и приходим на землю… Так что я могу задрать на вас юбку и залезть в вашу утробу.

– Ясно, – ровным голосом сказала Марша. – Именно это… вы всегда и чувствовали?

Чуть помедлив, Хедли признался:

– Нет, у меня была куча пустопорожних идей, куча радужных иллюзий, как и у всех остальных. Но я пришел к тому, чтобы смотреть на вещи более реалистично.

Марша нашла сигарету и вставила между губами, закурила и принялась машинально царапать пуговицу на рукаве. Наконец она проговорила:

– Хотите, чтобы я рассказала, почему ушла от Теда?

– Если хотите потрепаться об этом.

Марша передернулась.

– Я… не знаю, смогу ли это выдержать.

– Хотите, чтобы я вышел сейчас?

Марша задумалась.

– Нет, – живо сказала она. – Что ж, вернусь к началу: мне лучше, когда я могу говорить об этом. Я не верю вашему выражению лица: по-моему, вы меня слушаете. Я права?

– Да.

Прикладывая страшные усилия, Марша продолжила:

– Я ушла от Теда сразу же… Вернулась лишь на пару дней. Это было ужасно – хуже, чем все, что было раньше. Он ничего не сказал: просто продолжил работать, – выпустив сквозь узкие ноздри серый дым, она сказала: – Я считаю его лучшим человеком на свете. Он добрый в полном смысле слова. Не такой, как другие люди, когда они добрые: это совсем не одно и то же. Он просто не способен причинять зло… Доброта – неотъемлемая часть его физического тела. Она пронизывает его насквозь.

– Именно поэтому вы стали с ним жить?

Марша немного помолчала.

– Он пленил меня. Когда я впервые его увидела и услышала его речь… я поняла, что он уникальный человек. Он обладает властью – каким-то магнетизмом, наподобие силы притяжения. Он притягивает к себе людей. Он притянул и вас… так ведь? Он просто обращается к нам и вбирает всех внутрь себя. Я пришла, как и все остальные. Мне захотелось быть рядом с ним. Хотелось дотронуться до него и стать его частью. Все случилось так естественно… это не было запланировано. Не какой-нибудь там заговор, а что-то стихийное, – Марша тревожно и хмуро посмотрела поверх Стюарта. – Но знаете, даже когда я жила и спала с ним, я так и не приблизилась к нему. Он где-то далеко: всегда прислушивается к тому, чего я не слышу, и видит то, чего я не вижу. Его разум… – Она пожала плечами. – Вы же знаете: вы пытались достучаться до него – и не смогли. Он недоступен ни для кого из нас.

– Знаю, – сказал Хедли. – Я тоже снаружи.

– Мы прожили вместе около месяца. Вряд ли кто-нибудь знал: Гоулды уж точно не знали. Я никогда не ездила с ним слишком далеко… Жила у себя на квартире. Он переехал туда, и это стало местом его жительства. Я открыла ему двери, и он свободно вошел… так же, как вошел ко мне, когда я открылась ему сама. Он просто вошел и взял… Взял точно так же, как отдает. Словно ребенок. Доверчиво протянув руку. А затем, когда его радушно примут, он уходит. Но… – Марша усмехнулась. – Вы же видели, как он ест? Прием пищи для него ничего не значит: он просто засовывает еду между зубами и пережевывает, будто машина. То же самое с любыми физическими проявлениями… он проделывает это, доводит до завершения, и дело с концом. Но это никогда его по-настоящему не увлекает, не затрагивает и не проникает внутрь.

– Он не против секса? – поинтересовался Хедли.

– Между нами почти не было сексуальных отношений, – Марша готова была говорить об этом открыто, почти буднично. Хедли ранил ее до глубины души: видимо дальше идти было некуда, и терять больше нечего. Так она, видимо, думала. – Первый раз, – сказала Марша, – мы сделали это тогда, а затем еще пару раз – от случая к случаю. Забыла, сколько. Он приходил на квартиру, мылся, переодевался, раскладывал свою работу на столе и трудился. А затем приходил ко мне в постель, вот и все. Потом он шел спать. Я смутно все помню… – Она безрадостно покачала головой. – Наверное, он считал, что я думаю то же самое, что для меня это точно так же несущественно. Но мне хотелось, чтобы это имело больше значения.

– Для женщин это всегда очень важно, – сказал Хедли.

– Полагаю, он был прав, – продолжила Марша, сурово проигнорировав его слова. – Я старалась думать так же: я понимала, что неправа. Я чересчур это идеализировала, как и все остальные. Но так же, как вы, я не могла от этого избавиться. Это было неотъемлемой моей частью: я родилась здесь, и меня воспитал этот мир. Мне хотелось идти за Тедом и смотреть на вещи его глазами, но я не могу, – она веско добавила: – Он слишком хороший, Стюарт. Я терпела это, пока могла, но потом порвала с ним. Это было сущим адом, ведь он такой добрый. Просто отпустил меня и не стал ничего требовать. Будь он проклят, – Марша подняла глаза. – И будьте прокляты вы. Вы тоже в этом виноваты.

– Только не надо грешить на меня.

– Нет, надо. В ту ночь, когда вы это сказали… когда вы назвали его ниггером. Я не смогла этого вынести, потому что это была правда. Он и впрямь негр: я не могу об этом забыть, да и вы тоже.

– Я ведь уже извинился! – сердито сказал Хедли.

– Слишком поздно. Именно это я и хочу сказать… мы оба не подходим. Мы оба не ровня ему – недостойны его. Разве не так? Когда вы сказали то слово и когда я отреагировала, я поняла, что мы не можем находиться рядом с ним.

Хедли неохотно кивнул.

– Ну и ладно.

– Это правда? – настаивала она.

– Да.

Марша продолжила:

– Значит, мы с вами в одной упряжке, Стюарт Хедли. Я поехала обратно в Сан-Франциско, зная, что у нас с Тедом все кончено. Он вынуждает меня стыдиться самой себя, но в то же время я чувствую беспокойство и неудовлетворенность. Та жизнь, к которой я стремлюсь, она какая-то уродливая… С ним я никогда не буду так жить. Точнее, она не уродливая – даже не знаю, как ее назвать. Когда я увидела вас, то поняла, что вы – мой тип: я осознала, что смогу понять вас и ваш образ жизни. К тому же вы очень привлекательны. Я всегда обожала тип приятных скандинавских блондинов. Вы притягивали меня физически с самого начала, – Марша нервно рассмеялась. – Так что, как видите, в нашем разрыве виноваты вы сами. Вы ответственны за это… так же, как я ответственна за вашу исковерканную жизнь.

– Вы бы все равно его бросили, – сказал Хедли.

– Разумеется. Но не сразу – не так скоро.

– Сколько у вас было до этого мужчин?

– Мне тридцать два, – ответила Марша. – Вы видели двух моих детей: еще у меня дочь в Орегоне, учится в частной школе. Ей четырнадцать. Вас это шокирует? Я только что окончила среднюю школу – мне было восемнадцать – и жила в Денвере. Сельская девушка со Среднего Запада. Я мечтала работать журналистом в газете. Шарлотта – моя первая дочь – родилась в 1936-м.

– Боже, мне было всего десять лет.

– Ее отец был замечательным человеком, молодым инженером. Дон Фрейзьер погиб на Второй мировой. Вам будет интересно узнать, что позже мы поженились – в 1940-м, как раз перед войной. Во время войны их было много: я потеряла счет. Некоторое время я жила в Англии: служила в Женском вспомогательном корпусе – меня прикомандировали к Министерству военной информации. Там я познакомилась с Освальдом Мосли. Тогда-то, собственно, и сформировались мои политические убеждения. Я разочаровалась в войне… Слишком многого насмотрелась.