Филип Дик - Голоса с улицы Страница 67

– Вот мы и приехали, – сказал он.

Перед ними высилась светящаяся красная вывеска мотеля. Он переключился на вторую и медленно пополз по подъездной дорожке мимо первого кольца коттеджей и черного прямоугольника лужайки – к домику с надписью «КОНТОРА». Вывеска «МЕСТ НЕТ» была выключена: Хедли остановился и поставил машину на ручник.

– Тут всегда есть свободные места, – не спеша пояснил он. – Слишком далеко от шоссе: его построили, когда большинство домов еще только выставили на продажу и люди приезжали из Сан-Франциско на них смотреть. Ну, а теперь из этого предприятия не выжмешь ни цента.

Из конторы мотеля вразвалку вышел человек в плотной шинели. Ворча и вглядываясь, он приблизился к машине и посветил фонариком в салон.

– Добрый вечер, – подозрительно сказал человек, рассматривая лица двух незнакомцев. – Вам повезло – один остался.

Хедли широко ухмыльнулся и потянулся за бумажником.

– Хорошее местечко для нас. Сколько стоит?

– Четыре пятьдесят, – буркнул человек: на его обрюзгшем красном лице вспыхнули и забегали глазки. – Оплата вперед?

– Конечно, – Хедли протянул пятидолларовую банкноту. – Какой коттедж?

– А какая разница? – смиренно сказал человек. – Надеюсь, без детей, – он нашарил в кармане шинели квитанционную книжку. – Ага, приходится брать деньги заранее, – он взял бумажку. – Некоторые просыпаются раньше меня.

Огрызком простого карандаша человек выписал квитанцию, скопировав имена с документов, лежавших в бумажнике Хедли.

– Ладно, мистер и миссис Хедли, – он оторвал квитанцию и протянул им. – Третий коттедж справа, – вручив им ключи, человек угрюмо поковылял обратно к своей конторе. – Приятных снов, – пожелал он и скрылся внутри.

Хедли живо завел машину.

– Эти места более уединенные, – пояснил он. – Главное, чтоб тебя впустили.

Через минуту они припарковались перед темным коттеджиком. Хедли засунул ключи от машины в карман, выключил фары и ступил на гравийную дорожку. Пока он поднимался по ступеням в дом, Марша медленно шла следом с кульками еды. Дверь распахнулась, и оба вошли: Хедли опередил Маршу на шаг и ощупью поискал выключатель.

Крошечная комнатка, похожая на монашескую келью, внезапно озарилась. Голая, спартанская каморка без какого-либо убранства резко заблестела в белом электрическом освещении. Хедли с гордым видом обошел ее по кругу: осмотрел туалет и закуток, служивший душем. Место было безупречно чистым и аскетичным в своей простоте. Хедли оно понравилось. Таким он его и запомнил: много лет назад он водил в этот мотель девушек… одной из них оказалась Эллен. Он бросил пиджак на спинку стула и вернулся, чтобы закрыть дверь.

– А здесь трудно было бы согрешить, – сказал Хедли, опустив жалюзи.

– Да, они, конечно, следят за порядком, – согласилась Марша и, поежившись, принялась капризно бродить вокруг. – Тут холодно, не могли бы вы зажечь обогреватель?

Хедли поднес спичку к карликовому газовому обогревателю, и комната вмиг запотела от тепла. Он включил напольную лампу и выключил слепящую лампочку под потолком. В более мягком освещении внимание Хедли привлек цвет женской одежды: он впервые обратил внимание, что Марша была не в слаксах, а в яркой ситцевой блузке и твидовой юбке.

Стюарт с приятным удивлением заметил:

– А вас не узнать.

Марша застенчиво поднесла руки к груди.

– Почему вы так говорите?

– Вы выглядите почти женственно. Вам идет – элегантный получился костюм, – Хедли плюхнулся на жесткий стул с прямой спинкой и взял у нее два кулька с едой. Разложив пакеты и белые картонки, он сказал: – Готов поспорить, мы тут единственные постояльцы. Я не заметил никаких других машин: возможно, все остальные лачуги пусты.

– Не говорите так, – испугалась Марша. – Это звучит так зловеще: по-моему, я видела в некоторых свет.

– Привидения, – произнес Хедли.

– Перестаньте! – Длинноногая, грациозная Марша принялась натянуто мерить шагами комнату. – У вас есть сигареты? Я оставила свои в машине.

Хедли швырнул ей пачку. Он осторожно открыл крышку картонной коробки с ледяным грейпфрутовым соком (единственным видом, который смог найти) и с наслаждением его отхлебнул. Вскоре Марша уселась и изысканным жестом развернула сандвич с куриным салатом.

– Жаль, что у нас нет ничего горячего, – пробормотала она. – Чтобы взбодриться, – расширив темные глаза, Марша сказала: – Мне так одиноко. Вы просто сидите и пьете этот чертов сок, – и она жалобно продолжила: – Нет, чтобы уделить мне хоть чуточку внимания.

– Сейчас уделю, – рассудительно ответил Хедли.

Он допил сок и открыл свой молочный коктейль. Потягивая его, Хедли принялся безмятежно грызть свой сандвич с ветчиной и сыром. Марша безрадостно щипала картофельные чипсы, которые девушка насыпала на дно кульков.

– В конторе есть платный телефон, – сказал Хедли.

– Кому вы хотите позвонить?

– Жене.

– А, – у Марши загорелись щеки. – Ну, может, вам следовало… – Она смело подняла глаза. – Что вы собираетесь ей сказать?

– Сегодня вечер пятницы, а пятничными вечерами я обычно исчезаю. Ухожу в свой еженедельный загул.

– Она не возражает?

– Возражает, – ответил Хедли, – но не удивляется.

Он встал и подошел к окну. Поднял жалюзи и сел, уставившись в темную пустоту. Мысль о том, чтобы вернуться домой, казалась смутной и нереальной: образ жены уже начал стираться в памяти. Так всегда случалось, когда ее в данный момент не было рядом. Порой Хедли с трудом припоминал, как она выглядит… В первые месяцы супружеской жизни он боялся, что когда-нибудь встретит жену на улице и не узнает.

– Я бы переспал с вами, – сказал Хедли вслух, – хоть и женат – и хотя у меня есть сын. Но вы бы со мной не переспали.

– Нет, – сурово сказала Марша. – Я бы не смогла.

– Вы уже почти это сделали, – он иронично ухмыльнулся. – Если бы я разулся, вы бы переспали.

Тонкие пальцы Марши разворотили сандвич с куриным салатом.

– Возможно. Теперь я уже не знаю. Мне хотелось.

– Посмотрим правде в глаза, – произнес Хедли. – Мы два сапога пара… в каждом из нас нет ни капли верности. Вы бы изменили Бекхайму, а я – своей жене. Именно этим мы сейчас и занимаемся.

– Я не считаю, что изменяю Теду. Я ушла от него: он знает, что между нами все кончено.

– Вы изменили ему, когда впервые заявились в тот день в магазин. А я изменил Эллен давным-давно. Может, с нами что-то не так… Наверное, потому-то мы и не можем нигде укорениться. Мы перерезали свои корни своей неверностью. Кому вы верны? Хоть кому-нибудь?

Марша не ответила.

– Я не верен никому, – сказал Хедли. – Я никогда не думал о верности кому-то – разве что абстрактному идеалу. Я никогда не был предан своему начальнику или жене. Я предавал своих друзей – это хуже всего. Всех… свою родину, общество, в котором родился. И потом я еще удивляюсь, почему я ни во что не верю. Почему никому не доверяю. Я ищу того, в кого можно уверовать… но сам при этом неверен. Я даже не знаю, что значит быть верным. Да, что-то тут не так… и причина во мне.

Марша сказала:

– Но мы же бунтари, Стюарт. Мы пытаемся изменить мир.

– Никакие мы не бунтари – мы изменники.

Повисла тишина.

– К тому же, – подытожил Хедли, опустив жалюзи на окне, – мы не верны даже друг другу. Вы доверяете мне? Я вам абсолютно не доверяю: я знаю, что вы предадите меня точно так же, как предали Бекхайма, если вам стукнет в голову какая-то блажь. Нам обоим грош цена в базарный день.

– Не говорите так, – возразила Марша и порывисто потянулась к нему. – Вот, возьмите немного моего сандвича: не могу доесть.

Хедли расхохотался.

– Ладно, – сказала она. – Возможно, это все изменит. Я должна отметить постижение моей собственной сущности. Будь у нас какая-то выпивка, это был бы хороший повод.

Отдав ему сандвич, Марша добавила:

– Схожу к машине – сейчас вернусь.

Она открыла дверь и вскоре скрылась в темноте. Хедли слышал, как под ее ногами быстро заскрипел гравий, как она открыла машину и принялась там рыться.

Минуту спустя Марша вернулась с литровым виски «хейг энд хейг». Закрыв за собой дверь, вся запыхавшаяся, с раскрасневшимися щеками, она показала бутылку.

– Идет? – выдохнула Марша.

– Идет, – Хедли взял у нее виски. Руки женщины были ледяные, а сама бутылка – влажная от ночной измороси. – Постойте лучше перед обогревателем, – сказал он Марше. – Я налью.

Хедли вылил остатки молочных коктейлей в унитаз, вымыл картонные чашки и плеснул в них виски. Когда он вернулся в комнату, Марша свернулась клубком на диване: глаза широко раскрыты, ладони сжаты, лицо грустное и поникшее.