Михаил Вершовский - А другого глобуса у вас нет?.. Страница 68

Вышли мальчонки эти из здания суда. И тут раз уж судья сказал «домой» – домой они и собрались ехать. По карманам своим полезли – пусто. (На автобусный билет судья Зейтлин им почему-то не выделил – его судейское упущение.) В общем, денег на автобус нет – а ехать надо. И состоялся в этой ситуации угон номер двадцать шесть – причем за рулем оказавшись, не могли детишки себе в удовольствии отказать с ветерком прокатиться. Ну и расшмякали спертый автомобиль благополучно через всего-то сорок пять минут после сурового приговора.

И, между прочим, страшно мне даже и подумать, какой им теперь-то, на двадцать шестой раз, судья Зейтлин выговор вкатит. Прежде чем отправить домой.

Понятно, что если даже детишки так в этом деле упорствуют, то взрослые дяди уж как минимум отставать не должны. Что и имеет место. В 1996 году в городе Джанкшен Сити, штат Канзас, вышел на волю Дэвид Белл, оттянувший свое за черт уже знает какой там по счету угон автомобиля. Шагнул он, значит, за ворота тюрьмы, вдохнул воздух свободы полной грудью – и, узрев какое-то авто безхозное (в ДЕСЯТИ метрах от тюремных ворот!), тут же его и спер. Чтобы домой уже как положено – с ветерком. (Да и обратно, как я понимаю, тоже не на общественном транспорте.)

И другой такой же, в том же году из тюрьмы в Белтоне, штат Монтана, выпущенный. Этот, Уильям Синглтон срок свой за воровство тянувший, и за ворота даже не выходил – а взломал прямо в холле тюремного офиса автомат, шоколадками торгующий. Заработав на этом деле кой-какую мелочь разнокалиберными монетками, пару аппетитных шоколадных плиток – и, соответственно, новый срок.

Но это все так, мелочи. Штрихи к общей картине. А у меня вот какой вопрос свербит – и вопросом этим с тобой, читатель, я непременно поделиться желаю, чтобы уж не у одного меня зудело. Вот, значит, судили детишек этих, что выше, за двадцать пятую кражу. После чего угнали они очередной им не принадлежащий автомобиль в двадцать шестой раз. И вопрос этот такой: как ты, дорогой мой читатель, искушенный уже прочитанным – а вдобавок еще и прожитым – считаешь? Пойдут они на свое двадцать седьмое дело? Или все-таки и так случиться может, что не пойдут?

Ответ твой я, конечно, предполагаю. Но торопиться с ним не следует, пока не определились мы с граничными, так сказать, условиями задачи. А они, как ты понимаешь, могут и варьироваться.

Так вот, если – теоретически, конечно – предположить, что двадцать пять краж (а двадцать шесть и того, понятно, более) автоматически переводят воришку в разряд злостных, закоренелых и вряд ли исправимых рецидивистов, и если затем предположить, что таковых рецидивистов следует за решеткой держать чем дольше, тем лучше (и речь тут не о неделях, а о годах), то ответ получится один. Никакой двадцать седьмой кражи произойти не может до тех пор, пока они там – за решеткой, то есть – и обретаются. Очень, как видишь, незамысловатая теоретическая конструкция получилась, которую даже иной социолог при некотором усилии понять способен.

А вот ежели – и это уже сугубо практически – процветает догма, что во всей этой катавасии главная задача не общество от преступника оградить, а создать ему же, преступнику, максимально благоприятные условия для реализации его человеческого потенциала – тогда в задачке этой ответ получается совсем даже противоположного знака.

То, что она догма, а не, скажем, гипотеза или тем паче теория – тут понятно, поскольку взялась она не из каких-то там наблюдений за природой окружающей нас реальности, а была высосана все из того же грязного социологического пальца. В одном, однако, пункте с догмой этой спорить даже я не возьмусь. Это насчет того, что либеральный подход к преступнику – в том числе и к рецидивисту – дает ему возможность максимально реализовать его, преступника, потенциал. И как еще реализовать…

Потому что даже по мелочи – и то ведь количество в качество рано или поздно переползает. Вот недавно совсем арестовали такую бабушку-старушку, Ирен Лаби. Взяли ее за кражу в магазине – популярное в Америке занятие под названием «шоплифтинг», когда человек, на гривенник чего-то набрав, к кассе идет. При том, что в другой сумке у него не на один червонец лежит. Очень, повторяю, популярное занятие – во всех без исключения социальных слоях.

Так вот, миссис Лаби. Семьдесят пять годов бабушке было, а уже висело на ней – и это с 1989 года только – СТО СОРОК ПЯТЬ арестов все за ту же магазинную деятельность. С одной стороны, конечно, жалко. Но с другой – все-таки полторы сотни раз под микитки брали. А сколько еще и вчистую уходила? И насчет «не от жизни хорошей» – оно бы может быть и так, кабы не вполне грамотная подготовка и прилично сработанные «левые» документы в сумчонке – чтобы не под своей фамилией в протоколе фигурировать. Причем и документов этих тоже не убывало – потому что за всю свою бурную деятельность последних нескольких лет подсовывала старушенция полиции ШЕСТЬДЕСЯТ различных удостоверений личности (тоже ведь еще вопрос – где она ими обзаводилась).

Ну, скажете, ладно, бабушка-старушка. Да и палку там колбасы, мол, или пару видеокассет из магазина попереть – тоже не такая уж разбойная деятельность. (Напомню я вам чуть позже об этом «шоплифтинге», не зарадуетесь – но ладно, мы здесь не о том пока.) Не самый, мол, убедительный для нашего случая пример.

Хорошо, черт с ней, с бабушкой. Вот вам другая история, опять-таки из довольно-таки свежих либеральных наших времен. Взяли в 1992 году на вокзале города Джерси Сити (в штате Нью-Джерси) с поличным карманника, Денниса Пейна. За руку, с кошельком – все как положено, по полной программе. Ну, в отделение приволокли, принялись компьютер запрашивать. А когда принтер простыню с подвигами мистера Пейна стал ПОЛЧАСА выпечатывать (никакого тут преувеличения – желающие могут справиться в газетах), тут даже полицейские вспотели. Оказался это его сто тридцать пятый арест – с 1978 года.

И вот первый-то раз арестовали его в неполные шестнадцать лет. Ну и влепил ему, видимо, судья – не знаю, был ли то уже знакомый нам Ларри Зейдлин – страшный словесный разнос. Да и отправил домой. Может, и второй да третий раз по той же схеме прошло. Чтобы вылиться через четырнадцать лет в такую впечатляющую статистику.

Если мало – так вот вам еще более яркий экземпляр, мистер Уильям Джеймс Силва. Этот уже даже и не карманник, а более прозаический – и более опасный – уличный грабитель, да и вообще, как выяснилось, тип, к насилию склонный. Арестовали его в феврале 1994 года в городе Сан-Хосе, в Калифорнии. При довольно, кстати, интересных обстоятельствах.

Там, в Америке, они иногда очень небанальными способами с преступностью борются. Один из таких способов – «приманка». И вот как она работает.

Если, скажем, в каком-то отдельно взятом районе вдруг резко идет вверх кривая, допустим, изнасилований, то полиция запускает в такой неблагополучный район парочку своих же сотрудниц из посимпатичнее, укоротив им, конечное дело, юбки и наложив самый вызывающий макияж. И вот они, значит, туда и сюда по этому району дефилируют, а негодяй-насильник на них и выскакивает – с самыми неприятными для себя последствиями.

Так же вот и тут произошло. Только боролась на сей раз полиция с грубыми уличными ограблениями, выставив там и сям своих одетых в штатское барахло сотрудников. Вот на одного из таких и вышел Силва с товарищем своим.

Стоит, значит, эта «приманка» полицейская – крепко загулявшего вида, покачивается. Бутылка недопитая из кармана торчит. Хрестоматийная вполне картинка. Так, то есть, и напрашивается на то, чтобы его почистить.

На что товарищ внимание Силвы и обратил. На хрестоматийность. Уж совсем, сказал, как в кино. Все прямо на месте. И бутылка, и небритость, и качается, сказал, прямо-таки без передоху. Не иначе, как «подсадка». Ну его, сказал, к черту. Так они, в общем, какое-то там время препирались, а потом Силва все эти психологические экзерсисы к черту послал – да и ограбил «пьянчугу». В смысле, конечно, попытался.

Принтер в полицейском участке, который с компьютера данные на арестованного Силву выпечатывать стал, разогрелся всерьез – едва ли и не добела. Вылезло из бедного принтера ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ метров простыни с описанием подвигов Уильяма Джеймса Силвы и с указанием всех его ПЯТИСОТ ПЯТИДЕСЯТИ арестов. И все ведь как на подбор – ограбление, изнасилование, причинение телесных повреждений. Не говоря об обязательном букете отягчающих обстоятельств.

И тут не получается не вспомнить о той либеральной догме (что заинтересованными сторонами по сей день за теорию выдается), о которой речь выше была. В том смысле, что не о наказании речь должна идти, а о том, чтобы наиболее полной реализации потенциала способствовать. И, дескать, зона – не то место, которое. Там, дескать, никак человеку во всей красе не раскрыться.

С этим тезисом я спорить, как и сказал, не возьмусь. Святая потому что правда. Если бы за каждый свой – из пятисот пятидесяти – подвиг схлопотал Силва хотя бы по году (а любой из них по справедливости на гораздо большее тянул), какой бы общий счет у него получиться мог, при собственном его возрасте в сорок четыре?