Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 1 Страница 69

Совершенно по-другому отнесся к ирландскому восстанию Джон Уэст: он видел в нем помеху военным усилиям союзников и не замедлил высказать это. В последнее время он стал еще более рьяным патриотом. Только в первые часы, дни и недели после попытки ограбить Дом профсоюзов деятельность его в помощь войне временно отошла на задний план.

Газеты описывали ограбление в самых драматических тонах. Джон Уэст прочел первые сообщения об этом за завтраком. Между тремя полицейскими и тремя взломщиками произошла перестрелка — вот что значили слышанные им выстрелы. Первый полицейский вбежал на лестницу и крикнул: «Кто там? Сдавайтесь, полиция!» В ответ раздались выстрелы, и полицейский упал замертво. Второй полицейский включил на первом этаже свет и тоже побежал наверх. Боров и Дик Брэдли в темноте проскользнули мимо него и помчались по коридору, рассчитывая удрать в машине Тэннера (которая, кстати сказать, уже уехала), но наткнулись на третьего полицейского. Началась перестрелка. Брэдли получил две пулевые раны и, истекая кровью, пополз вверх по лестнице. Тем временем к полицейским прибыло подкрепление, и троих незадачливых взломщиков окружили. Брэдли и Боров, оба тяжело раненные, были отправлены в больницу. Вуд забрался на узкий балкончик второго этажа и притаился, надеясь пробраться оттуда к месту, где, по уговору, должен был ждать Ласситер со второй машиной; на этом балкончике его и схватили полицейские.

Голос Нелли заставил Джона Уэста оторваться от газеты:

— Где ты пропадал всю ночь?

— Нигде я не пропадал. Запомни это! Я не выходил из дому.

В то же утро Арти явился в контору сам не свой от страха, что Брэдли умрет; Арти твердо решил во что бы то ни стало помочь ему выпутаться. Да, Брэдли выстрелил первым и убил полицейского, сказал Арти, но пусть за это отдувается не он, а кто-нибудь другой. Арти презрительно отверг предположение о том, что Тэннера, Ласситера, Джона Уэста или его самого могут заподозрить в соучастии. Тем не менее Джон Уэст не желал рисковать. Когда троим арестованным предъявили обвинение в убийстве и в намерении совершить уголовное преступление, он, чтобы заткнуть рот обвиняемым, обещал им свое покровительство и взялся оплатить адвокатов. С тех пор он оказывал влияние на дело через посредство Фрэнка Лэмменса и Артура. Дэвид Гарсайд умер четыре года назад, поэтому ведение дела было передано лучшему после него адвокату.

Защита превратилась в дьявольский заговор против Борова. На предварительном следствии Брэдли и Вуд отрицали свою причастность к убийству полицейского. Правда, все шесть гнезд барабана револьвера Брэдли оказались пустыми, но он заявил, что стрелял просто для того, чтобы отвлечь внимание. Боров, которого уверили, будто с присяжными «договорятся», признал, что, защищаясь, выстрелил в полицейского. Ввиду этого признания, на которое Борова вынудили «покровители», его судили отдельно.

Два состава присяжных никак не могли решить вопрос — виновны ли Брэдли и Вуд в убийстве или нет и кто из них стрелял. Поэтому суд признал их виновными в покушении на кражу со взломом и приговорил одного к пяти, другого к шести годам тюремного заключения. Спор по поводу виновности подсудимых в убийстве возник между присяжными по той причине, что трое из них получили солидные взятки.

Не успел Боров опомниться, как его признали виновным в убийстве и приговорили к смертной казни; его предупредили, чтобы он не беспокоился, если ему вынесут такой приговор — это сущие пустяки, ибо Джон Уэст уже договорился, что будет подана апелляция. Непоколебимая вера Борова в способность Уэста повернуть по-своему любое судебное дело на сей раз не оправдалась: в помиловании было отказано, и Боров угодил на виселицу, так и не поняв, что сыграл роль козла отпущения. Так окончилась карьера человека, который двадцать пять лет назад угрожал Джону Уэсту, что «переломает ему все кости». Смерть его вызвала у Джона Уэста только чувство облегчения.

Брэдли и Вуд сидели в Пентриджской тюрьме, куда Артур заботливо носил Брэдли передачу — сигареты и еду.

Через месяц после пасхи Нелли напомнила Джону Уэсту, что он до сих пор не сделал обычного пасхального пожертвования на церковь. Он проворчал что-то насчет того, что из него выжимают все соки, и неохотно выписал чек. Увидев сумму — пять фунтов, — Нелли запротестовала:

— Что ты, Джон! Мы же всегда даем не меньше пятидесяти!

— Хватит с них на этот раз. Что я — сам деньги делаю?

В следующее воскресенье Джон и Нелли с двумя старшими детьми отправились к обедне в фешенебельную церковь неподалеку от их дома. Джон Уэст ходил к обедне почти каждое воскресенье, но исповедовался и причащался только раз в год — таков был установленный церковью минимум. Он терпеть не мог исповедоваться: в темной исповедальне он утрачивал ощущение своего могущества.

— Благословите, отец, я грешен — не исповедовался целый год.

Для исповеди он всегда выбирал церковь подальше от дома — из страха, что священник может его узнать. Он признавался только в самых обычных прегрешениях — в нечистых помыслах, сквернословии, неаккуратном посещении церкви и употреблении мяса по пятницам. Он никогда не каялся в подкупах, в жестоких расправах или в мошеннических аферах — да он и не считал все это за грех.

Обедня началась. Священник в красном облачении и мальчики при алтаре в белых с красным одеждах, произнося полагающиеся слова и делая должные движения, совершали службу. Нелли следила за обедней по требнику. Марджори и Мэри ерзали на скамье; Джон Уэст слушал рассеянно, но вместе со всеми вставал, садился и опускался на колени. В конце службы молящиеся гуськом потянулись к решетке алтаря за причастием. Джон Уэст смотрел, как его жена благоговейно закинула голову и открыла рот, чтобы проглотить овальную облатку, в которой, по ее убеждению, были заключены плоть и кровь Христовы.

Кончилось причащение, и священник подошел к кафедре, держа в руках записную книжку. Джон Уэст услышал обычное вступление: «Сегодня, в такое-то воскресенье после пасхи, читается евангелие от такого-то». Священник был новый и, как заметил Джон Уэст, в отличие от своего предшественника говорил с сильным ирландским акцентом. Джона Уэста начинало клонить ко сну — накануне, как обычно, он до поздней ночи просидел на боксерском состязании.

— Возлюбленные братья, сейчас я оглашу список пасхальных пожертвований. С прискорбием должен заметить, что общая сумма гораздо меньше прошлогодней. — Священник быстро прочитал список жертвователей: сначала шли имена тех, кто пожертвовал по пятьдесят фунтов, потом тех, кто дал двадцать, пятнадцать и, наконец, десять фунтов. Затем священник сделал паузу и произнес:

— Мистер Джон Уэст…

Джон Уэст почти не слушал священника, но при упоминании своего имени вздрогнул и выпрямился.

— Джон Уэст — пять фунтов, — объявил священник. — А мог бы дать гораздо больше!

В церкви воцарилась напряженная тишина, от которой звенело в ушах. Джон Уэст вцепился обеими руками в скамью, хотел было что-то сказать, но запнулся. Он встал и пошел к выходу, даже не преклонив колен перед алтарем. Нелли залилась краской до самых ушей, а девочки опустили головы. Священник продолжал свою речь. Молящиеся подталкивали друг друга локтями и перешептывались.

Выходя из церкви, Нелли не смотрела по сторонам. Она была оскорблена и унижена. Подумать только, сказать такую вещь! Нелли играла видную роль в церковных благотворительных обществах, а Джон всегда был более чем щедр.

Когда Нелли подошла к белому особняку, чувство унижения сменилось предчувствием неизбежной ссоры с мужем. Она нашла Джона в гостиной; он сидел в кресле под портретом матери. Нелли подошла было к мужу, но, взглянув на него, прошла мимо. Она поняла, что ярость его улеглась и он успокоился. Сейчас лучше его не трогать — она это знала по опыту.

Они не обменялись ни словом до самого завтрака. Наконец Джон Уэст сказал:

— С нынешнего дня никто из моей семьи не переступит порога этой церкви.

— Но, Джон, должны же мы исполнять свой долг перед богом. Дети…

— Если тебе и детям нужно ходить к обедне, можете выбрать какую-нибудь другую церковь. В последнее время наши святые отцы просто взбесились. Этот поп — ирландец. Он оскорбил меня потому, что я стою за войну и за воинскую повинность. В этом все дело. Ладно, посмотрим, как-то они проживут без моих денег. От меня им больше не получить ни гроша. И никогда в жизни я не войду ни в одну католическую церковь!

Слухи об оскорблении, которому подвергся в церкви Джон Уэст, очень скоро дошли до Мэлона. Архиепископ Конн заявил ему, что этот случай — еще одно доказательство крамольных шинфейнерских настроений, начинающих распространяться в штате Виктория даже среди духовенства. Старый архиепископ встревожился, что католическая церковь может потерять своего виднейшего покровителя.