Алексей Козырев - Трансплантация (сборник) Страница 7

— Нажмите на кнопку, сволочь! — Нефедов пытается встать, но, схватившись за сердце, опускается на кровать.

— Да и хрен с ней, с кнопкой этой, — пробует успокоить юношу Гуреев. — Пусть Маракину останется личный катафалк заказывать. Ой, блин, больно-то как! Слышь, Маракин, сделай телевизор погромче. Неохота мне пацана пугать. Я громко стонать буду. Очень громко. Мешать всем буду. Уж очень больно. Помираю я.

Маракин демонстративно делает звук телевизора тише.

— Ну ты и сука, Маракин! — машет кулаком в сторону занавески Гуреев. — Сашенька, спой мне чего-нибудь.

— Я плохо пою, дядя Коля. У меня и голоса нет.

— А я тебе подпевать буду. Шепотом. В голос у меня уже не выйдет. «Катюшу» знаешь?

— Помню немного.

— Жаль, я тебя с моей Катюшей познакомить не успел. Очень жаль. — Гуреев чуть приподнимается с подушки и тихо начинает петь:

Расцветали яблони и груши,Поплыли туманы над рекой.Выходила на берег Катюша,На высокий берег на крутой.

Довольно чисто вступает Саша, и уже в два голоса:

Выходила, песню заводилаПро степного сизого орла,Про того, которого любила…

Песню на свой, блатной манер подхватывает и Маракин:

Про того, чьи письма берегла…

Песня становится громче, разносится по всей больнице. «Катюша» звучит трогательно и печально на фоне рассказа мэра об успехах здравоохранения в вечернем эфире местного телевизионного канала.

Кабинет главного врача. В кабинете Лисин и Петр Михайлович Бубукин — чиновник райздрава. Оба взвинчены. — Ты, Степан, ведаешь, что творишь? — Бубукин предельно зол. — Кольцов у него, видите ли, оперировать отказался. Если у тебя голова лишняя, то мне она дорога. Как память, хотя бы. Впрочем, какие тут шутки? Кольцов что, не понимает, чем рискует? Ему домой, в Москву, что, не хочется? — Всё он прекрасно понимает. Упёртый как бык. Не пробьёшь. — Тогда разъясни мне толком, что с почкой этой долбаной делать?

— Мне Кольцов уже популярно объяснил, чего с ней делать. — От не самых приятных воспоминаний главврач поморщился. — Но это ситуацию не облегчает. Не знаю, Пётр Михалыч. Деньги отдадим, почку в наш Мухосранск привезём. А дальше?

— Деньги-то уже выложили. — Бубукин нервно бьёт себя по карманам брюк в поисках сигарет. — Что, на Кольцове этом свет клином сошёлся? Один такой во вселенной? У тебя же полный штат. В прошлом квартале еще семь ставок тебе выделил. Оторвал у гинекологии. Куда их дел? — Берёт со стола лист бумаги. — Тёщу твою незабвенную вот в зарплатной ведомости вижу, племянника тоже. А остальные пять где?

— А ваша тёща? — Палец Лисина останавливается на одной из строчек в ведомости.

— Да, забыл про тёщу родную, — чуть остывает Бубукин. — Прости, тёщенька, виноват. Хорошо, а четыре куда дел?

— Слушай, Михалыч. Тёщи, даже если они на ставках, всё одно Маракина не прооперируют. Особенно наши. Моя бывший культработник, твоя — ваще парикмахер. Хрен с ними, с тёщами, хрен с ними, со ставками. Потом разберёмся. Что с почкой-то делаем?

— Какие варианты? — Бубукин наконец находит сигареты. Закуривает.

— Не знаю, — разводит руками Лисин.

Откуда-то из недр бубукинских карманов раздается громкая трель звонка мобильника.

— Погоди секунду, Лисин. — Бубукин извлекает из кармана навороченный мобильник. — Сам Кручилин на связи. Наверное, по этому вопросу.

Далее приглушенно слышны лишь обрывки разговора чиновника с начальством: «Но… Анатолий Ильич… А чего вам ехать, я как раз тут… Я это Лисину говорил… не знаю… да не оправдываюсь я… понимаю… Анатолий Ильич… хорошо… а что я могу сделать… а тут без разницы — Маракин не Маракин… понял… понял… что идиот… понял, Достоевский ни при чем… не обижаюсь… до свидания, Фёдор Михайлович… извините, Анатолий Ильич…»

Короткие телефонные гудки сменяет тишина.

— И что? — с довольно глупой улыбкой вопрошает Лисин.

— И всё! — Бубукин пытается раскурить затухшую сигарету.

— Кому всё?

— Пока мне. Возможно, тебе. И Маракину ещё.

— А Маракину-то каким местом?

— Почки не будет, — не выдержав, срывается Бубукин. — Вот каким местом! Ждали до шестнадцати, как договаривались. От тебя ни да, ни нет. Подождали ещё час. От тебя ни два ни полтора. Теперь самолетом нашу почку везут из Саратова в Пермь, что ли.

— Ну, и пусть себе везут, — в отличие от своего начальника Лисин пока спокоен. — Скатертью дорога! Другой донор появится. Не в Саратове, так в Хабаровске или в Опочке. Сам за ней слетаю. Если пошлёте, конечно. А пока буду Кольцова обламывать либо другого найду.

— Можешь не искать, Лисин. Почки больше нам не будет. А вот мэр завтра, возможно, тебя и проведает. Вот так! Слетает он! Если пошлёте! В Опочку за почкой. Как бы Кручилин тебя завтра в Херсон не послал. Догадайся с пятого раза за чем.

— Да, дела не сахар, — начинает врубаться Лисин. — А с баксами тоже Херсон?

— Успеют довезти почку живой — баксы вернут. Не успеют… Херес в Херсоне. Впрочем, баксы — это уже не самое главное. Голова дороже. Думай, Лисин, как Маракина вытащить. Думай! Иначе хана нам. — Бубукин смотрит на часы. — Хотя какие теперь варианты, когда почка уже к Перми подлетает. Тьфу.

— Есть тут один вариантик! — Лисин что-то нервно рисует на оборотной стороне зарплатной ведомости.

— Вариантик?

— Как посмотреть, — разглядывает получившийся рисунок Лисин. — Может, и вариантище целый. Соотношение девяносто пять к пяти в нашу пользу.

— Не понял! — Бубукин привстал с пуфика и уставился глазами в каракули Лисина. — Рассказывай.

— Всё просто. Пацан у меня наверху лежит. Там практически шансов нет. Тяжелейшая травма сердца. Да я вам рассказывал.

— Да, — морщит лоб Бубукин. — Припоминаю. С ДТП что-то связано. Ну и что?

— А то, что у него тоже четвертая, резус отрицательный и по изоантигену совпадают. И почки в полном революционном состоянии. Понял, Михалыч?

— А что это меняет? — Бубукин сокрушённо машет рукой. — Кольцов при таком раскладе тем более нас пошлёт. Подальше Херсона этого. И правильно сделает. А пока мы другого Кольцова найдем, ни пацана, ни Маракина на этом свете уже не будет. Царство им небесное! И нам тоже.

— Не пошлет Кольцов. Не пошлет!

— Мне бы твою уверенность, Лисин!

— Потому что послать — это уже не в его интересах будет. Короче, даёте добро, и всё будет тип-топ! Гарантирую! — Лисин зачем-то крестится. — Девяносто пять маракинских процентов и всего лишь пять нефёдовских. Математика — точная наука. А если почка наша до Перми долетит, не стухнув, то и неплохие дивиденды получатся. Почка Нефёдова денег не стоит! Смекаете?

— Ладно, — Бубукин медленно поднимается с пуфика, подходит к окну, — действуй. В случае чего, прикрою. И разберись ты, в конце концов, с этой помойкой. Кручилин, конечно, скорее всего, на пушку берёт. Ну а что, если вдруг на самом деле приедет? Чем чёрт не шутит! Ему ведь и больничные голоса не помешают. Короче, чтобы завтра порядок во дворе навёл. Понял? Всё. Двинул я. Надо в горздрав заскочить.

— Понял, наведу порядок. До свидания, — протягивает руку Лисин.

— Сообщи заранее, во сколько операция, подъеду. Всё! Удачи! — Забыв пожать Лисину руку, Бубукин выходит из кабинета. — Провожать не надо, — раздается из коридора его голос.

Ординаторская. За столом Кольцов с рентгеновским снимком в руках. Лисин нервно ходит из угла в угол. Воротничок рубашки расстегнут. Волосы растрепаны. Всё говорит о том, что разговор идет тяжелый и долгий.

— Вот и всё, — Лисин ослабляет узел галстука. — Маракина зашиваете и спокойно, с чувством исполненного долга занимаетесь сердцем Нефедова. Разрешение на операцию вы получите. Да и над душой я стоять не буду. Вы же этого хотели. Пять процентов ваши. Соглашайтесь. Вот у меня весь план операций. Вечером набросал. — Передает Кольцову листок бумаги.

— Ну в операционной вас во всех случаях не будет. — Кольцов бегло читает бумагу и, скомкав, бросает в урну. — И этого тоже не будет, Степан Андреевич. Никогда! Нам никто не дал и, надеюсь, не даст разрешения на забор у живого Нефёдова почки. Ему шестнадцати нет. Значит, забор вообще запрещён. Даже у мёртвого. Но это не главное. Главное то, что пациенты и со здоровым сердцем могут двух таких операций не перенести. А с его, израненным, какие, к чёрту, пять процентов? Шансы вообще равны нулю. Ради чего? Чтобы вытащить какого-то бандита. Не понимаю!

— А вам понимать и необязательно. Для этого главврач в больнице предусмотрен.

— Так скальпель в руки, Степан Андреевич! И вперёд!

— Что вы предлагаете? — сдаётся Лисин.

— Вот моя схема. — Кольцов передает Лисину исписанный лист бумаги.