Иван Зорин - Рассказы о любви Страница 7

— Завидуешь?

— Безумию? — вскинулся он, и я понял, что угодил в десятку. — Эх, Елизарчик, жизнь всё равно своё возьмёт, это вначале весело, а после женщина скажет: «На в лоб, болван!» А ты прочитаешь наоборот — тоже самое получается… Так стоит ли начинать?

— Не философствуй — не тянешь, — огрызнулся я.

Елисей оскалился.

— Да пойми, чудак-человек, сначала встреч больше, чем расставаний, потом — наоборот… В конце концов, кто из нас буддист? А молодым сегодня переспать, что воды пригубить, — гнул он своё. — Поверь, я лысину протёр на чужих подушках, и тебя заклинаю: «Трахать — трахай, а любить — не люби!»

— Не знал, что у меня появился опекун.

Елисей похлопал по плечу.

— Ну, зачем так, я же школу на год раньше закончил, так что на правах старшего брата…

А потом сказал гадость. И мы чуть не подрались.

Показала матери фото Елизара. Она съехидничала:

— Не могла найти моложе?

— А ты нашла, да не удержала, — огрызнулась я.

И на глазах поцеловала фотографию. С тех пор мать шипит по каждому поводу. Ну и пусть, главное, Елизар — мо-о-о-й!..

Ничего не могу делать. Постоянно думаю о Лизе, о её бывших поклонниках, и не могу преодолеть мальчишеского желания быть лучшим. Опять был Елисей. С порога протянул письмо. Вот, говорит, почитай на досуге, полюбуйся на себя со стороны.

«Елизар со школы не от мира сего. Идеалист, мечтатель. А теперь ещё и влюбился! „Женщина окрыляет“, — подтруниваю я. А он принимает всё за чистую монету! Начинаю по-дружески увещевать. Какой там! Слеп, как крот, глух, как тетерев. Ладно, думаю, зайду с другого конца. И посоветовал: „А чтобы в грязь не ударить, прими виагру.“ Думал, он меня убьёт! Вот и верь, что буддисты мухи не обидят.

Взлетать приятно — падать больно. А Елизар, как все влюбленные, этого не понимает. Эх, дурья башка, кто тебя защитит? Кто убережёт от женского коварства? Елизавета, иду на вы! Может мне, как Цезарю и Наполеону, писать о себе в третьем лице?»

Сложив листок вчетверо, я позвонил Елисею:

— Извинения принимаются.

— Значит, прочитал, — вздохнул он. — Ладно, Елизарчик, мир… Люби себе на здоровье, только учти, современные девушки прилипчивы — потом ложкой не отскребёшь. Их учат за своё счастье драться… — Он заржал. — С нами.

И повесил трубку.

Во сне я читаю вслух о дзэне Будды: «Положение царей и правителей считаю я пылью. Сокровища из золота и драгоценностей вижу я грудами кирпича и булыжника. На тонкие шёлковые одежды смотрю я, как на рваные лохмотья. Мириады миров вижу я крошечными плодовыми семечками, а величайшее озеро Индии — капелькой масла у себя на ноге. Мировые учения воспринимаю я, как магические иллюзии, нирвану — как страшный сон среди дня. На суждения о зле и добре я смотрю, как на змеиный танец дракона, а на подъём и падение вероучений — как на смену времён года».

Подняв голову, я замечаю, что вокруг собралась толпа.

«А разве сам дзэн не иллюзия? — слышится мне насмешливый голос Елисея. — Выделить одну из иллюзий, назвать её отсутствием иллюзий — вот и всё твоё просветление… Нет, брат, всё — ложь!»

И, просыпаясь, понимаю, что Елисей больше буддист, чем я.

Вчера произошло странное знакомство. По дороге в университет меня обогнал чёрный мерседес. «Знакомиться на улице неприлично, — мягко улыбнулся вышедший из него мужчина, — не ставьте меня в глупое положение, скажите, где вас искать?» Было холодно, у меня мёрзли уши, а изо рта шёл пар. Я прошла мимо, но спиной чувствовала, как мерседес медленно едет за мной. У дверей университета не выдержала, обернулась и покрутила у виска. А после занятий мужчина встретил меня с охапкой свежих роз. Я опять прошла мимо. Он бросил цветы в снег. И тогда мне стало жаль. Не знаю, кого больше: его или себя — хочу одного, а делаю другое.

В суши, куда мы пошли, было пусто. Елисей, так он представился, заказал острые блюда с непроизносимыми японскими названиями, и коньяку, который я выпила залпом. У Елисея нос, как заснувший на козлах извозчик, и большие печальные глаза.

— Вы — еврей?

Он неопределённо махнул:

— К старости все делаются немного евреями.

Кокетничает, он не старше Елизара. Сколько ему? Впрочем, какая разница, нам детей не крестить. А всё же интересно.

К выходу опять подкатил мерседес с шофёром. Выскочил, открыл дверцу. От коньяка я слегка опьянела, Елисей подставил руку, и, разгоряченные, мы опустились на заднее сиденье.

Елисей вызывающе богат, когда я намекнула на это, отмахнулся:

— Разве с голоду не пухну.

— Нет, вы прямо королевич Елисей из сказки, можно я вас так буду называть?

— Вы любую сказку превратите в быль, — откланялся он. — А быль — в сказку.

Лиза не приходит второй день. Звонит, говорит, экзамены. У меня тяжело на душе. Валяясь в постели, перечитываю буддистскую притчу: «Прячась от тигра, человек ухватился за корни дикой виноградной лозы, растущей над пропастью. Дрожа от страха, глянул вниз, а там его поджидает крокодил. А тут ещё две мыши, чёрная и белая, потихоньку подгрызают лозу. И вдруг висящий над бездной человек заметил рядом спелую, сочную землянику. Протянув руку, сорвал её. Как же вкусна она была!»

Прекрасно, только где найти такого человека?

Елисей — холостяк.

— Сколько женился — столько же разводился, — бесшабашно подвёл он черту под историей своей семейной жизни.

И погладил небритый подбородок, заставляя вспомнить о семи жёнах Синей Бороды.

— Значит, серебряная свадьба не для вас?

В глазах у него заплясали чёртики.

— Знаете, как говорят про такие пары? — наклонился он. И, округляя ладонь у рта, прошептал с деланной серьёзностью: — «Их обитель в тихом вое: любовь ушла — остались двое…»

Всю неделю Елисей водит меня по ночным клубам, и я потом целый день разбитая. Да и в клубах — скука смертная, шум, гам, везде одно и то же. Если бы ни Елисей, умерла бы с тоски. Правда, и он иногда перегибает.

— Люди, девочка моя, ужасны, — закинув ногу на ногу, вещает густым басом, — упал — затопчут…

Будто сама не знаю!

— Надо больше «зажигать», — отворачиваюсь я к танцующим. И чувствую спиной, как его передёргивает. У Елисея такая культура речи, что, по-моему, с соотечественниками его скоро будет разделять языковый барьер.

Зима на исходе, на прогалинах чернеет земля, уныло торчат деревья.

Лиза стала бывать реже. Подозреваю, тут не обошлось без Елисея. Но что делать? В конце концов, искушений много, от всех не убережёшь. К тому же они — внутри, так что пускай всё идёт своим чередом.

Хожу по комнате и, сцепив руки, твержу: «Не желай, чего не имеешь, а не имеешь ты ничего…»

Сегодня Елисей, подарив букет, который не уместился у меня в руках, сделал предложение. Я сказала, что люблю другого. Он остался невозмутим. Точно ждал отказа. Только и сказал: «Отчего, Лиза, всё бывает не так, как думаешь?» Неужели все взрослые выражаются одинаково? Но Елисей упрямый, чувствую, ещё не раз вернётся к разговору.

А с Елизаром мы стали ссориться. По пустякам. Дуемся, обижаемся. Что это? Борьба характеров? Вчера он, угрюмо насупившись, залепил: «Тебя надо содержать и терпеть. А я не могу ни того, ни другого…» Глупый, думает, мы расстанемся. Нет, Елизарушка, я тебя не брошу! У меня такого ни с кем не было. Прямо африканские страсти! Елизар говорит, что в постели я — генерал…

Наш роман длится уже вечность. Мы едим, разговариваем, занимаемся любовью, но Лиза далека от меня, будто в первый день.

«Не желай окружающего мира — он тебе не принадлежит», — учат мастера дзэна.

«Не старайся понять и ближнего», — всё чаще думаю я.

За окном серо, всё утро валит снег. Настроение не из лучших. На носу диплом, а что дальше? Бегать с высунутым языком? Елизар говорит, лёгкого хлеба не бывает. Но я ещё так молода! Собралась переехать к нему. К тому же мать пилит. Но как работать? Елизар старомодный, у него ни компьютера, ни интернета. Да и квартирка — с ноготь, а дома у меня своя комната.

Лиза от меня всё дальше. Не удержался, позвонил Елисею. Он выслушал с холодным равнодушием.

— Что ты хочешь, это жизнь…

— А ты, случайно, не вмешиваешься? — затаил я дыхание.

Он промолчал.

— Пойми, я её люблю…

Он опять промолчал. Тогда я вышел из себя.

— К чему столько слов? — перебил он. — Ты сказал — я поверил, ты повторил — я засомневался, ты стал настаивать — я понял, что ты лжёшь. Себе, Елизарчик, себе.

В его словах была какая-то правда, и я сменил тон.

— А помнишь, как ты был влюблен в одноклассницу, как рассказывал, что провёл с ней ночь за разговором, будто в постели вас разделял меч?