Зуфар Гареев - Ее горячая мамочка Страница 7

– Мне надо чего-нибудь съесть, Ангел. – Галкина смотрит в окно. – Тут есть устойчивый Вай Макс, как думаете?

Движение уже неплотное. Ангел подруливает к кафе. Выходя, Галкина прихватывает нетбук.

Связь хорошая, Скайп не сбоит, оттенки высокого нервного голоса господина Еремеев (неопрятного полного мужика в вечной толстовке) прослушиваются хорошо.

Еремеев говорит грустно и мягко, время от времени беспокойно почесывая плешь. Ангел почтительно топчется сзади, принимая на телефон Галкиной звонки и смс-ки Дины.

– В общем, Вы чувствуете себя загнанным зверьком, Елена Андреевна…

– Да, зверьком. Ощущение возраста и конца всего не покидает меня. Я боюсь себя как боятся трупа… Я боюсь каждый день… каждый час… каждую секунду…

Ангел отрывается от мобильного, подает записку.

«Позвонить Дине. Она пьяная, избила Стаса как в тот раз, из носа кровь».

– Поэтому Вы много пьете. Вы перестали думать, что надо хотя бы раз… А лучше два, три раза… сделать с собой или над собой что-то необычное.

Галкина иронична:

– Чтобы почувствовать себя царицей?

Еремеева начинает колбасить:

– Да, черт возьми, да!

Он хватается за голову:

– О, если я был женщиной, как бы я куролесил! Если не женщины в этом мире царицы, то кто? Кто, я Вас спрашиваю!

Галкина пугается. «Как бы его не хватила кондрашка…»

– Я… Видимо я…

– Снимите трусы! – грохочет Еремеев. – Приказываю: снимите трусы!

– Что-о-о? Прямо здесь?

– Будем плодиться и размножаться! Будем лечить Вашу закомплексованную задницу!

Ангел подает записку.

«Позвонить Дине, она пьяная и плачет. Жалеет себя, а не Стаса».

– Да, здесь! Прямо здесь! Плодиться и размножаться!

– Может быть я лучше дома?

– Дома снимают все, на то он и дом!

– Вы не личный психолог, Максим Юрьевич. Вы такой же сумасшедший, как и я. Просто мой личный сумасшедший.

– Разумеется. Но меня не надо лечить, а вас надо. У меня нет проблем с задницей. Она жирная и все.

Галкина от такой постановки вопроса вдруг растерялась не по-детски.

– И все? Жирная и все? А как же… Как же… Неужели это все?

– Все – жирная и все! Точка, я сказал!

«Господи, а вдруг он лопнет от крика… Какие страшные глаза навыкате…»

– О, если б я был дамой! – воздевает руки психотерапевт. – Я бы такого… Я бы так вздыбил мозги всему свету!

Галкина уныло соглашается:

– Ну, хорошо, я готова наконец… Видимо пора… Мы целый год стоим на месте.

Еремеев грохочет:

– Не год, голубушка, уже полтора!

– Ну, хорошо, я готова. Что мне делать?

– Снять трусы! Нагло бросить их на стол! В трусах Вы увидите серую мышку, которая жалобно запищит, понимая что умирает отныне раз и навсегда!

Ангел отрывается от мобильного, подает записку.

«Я могу этого урода пнуть в яйца, но говорят, что мужчины после этого умирают. Это правда?»

– Нет, только не это. Все что угодно, только не это.

– А что, например?

– Ну, не знаю. Я много чего на свете не знаю…

– Я знаю. Например, нарисовать кубик на салфетке!

Грозно:

– Вы готовы?

– Да.

– Это будет очень смело. Попробуйте нарисовать кубик и показать его мужчине, который все время маячит у Вас там за спиной.

– Это Ангел.

– Да лучше бы черт с хвостом! Не ко времени Вы затеяли ангела. Итак, дорогая, рисуем кубик. Не забудьте, четырехквадратный.

– Почему четырехквадратный?

– Откуда я знаю почему? Это традиционный вопрос женщин. Когда их просишь нарисовать кубик, они всегда спрашивают: а кубик четырехквадратный?

Галкина рисует на салфетке квадрат, протягивает рисунок Ангелу. Ангел с великим почтением берет в руки в рисунок.

– Итак, что Вы нарисовали?

– Кубик… Четырехквадратный…

– Вы почувствовали себя царицей, правящей миром?

– Пока я почувствовала себя идиоткой.

Еремеев грохочет и дает отбой:

– Так Вам и надо!

Ангел подает записку.

«Стас будет жить, потому что козлы не умирают».

– Нет! Я – царица! Царица! Я правлю миром – и пофигу мне все! Ангел, я царица?

– Да. Можно этот рисунок я оставлю себе?

Официант приносит яичницу. Галкина тупо смотрит в блюдо. Шепчет с ненавистью:

– С этой яичницей я должна сделать что-то необычное… что-то удивительное… Царица я или не царица в конце концов?

Она тупо опрокидывает тарелку на себя и размазывает, постанывая от боли, ибо горячо. Яичница стекает на глаза, на губы…

За соседними столиками гул то ли одобрения, то ли негодования. Многие начинают снимать на телефон.

– Я – царица? Клеопатра?

– Да, – подтверждает Ангел. Ангел никогда не подведет.

Официант:

– Еще яичницу? Также с беконом?

Ужин ее заканчивается через полтора часа. На столе практически пустая коньячная бутылка. Ангел погружает Галкину на плечо, идет к выходу.

– Куда мы едем?

– За Диной.

…Поздней ночью Ангел завершает добрую миссию. Добрый Терминатор, тебя так любят женщины!

Ангел открывает квартиру.

На правом плече спящая Дина, на левом – спящая Галкина. Четыре женских руки вцепились в туфлю, Дина и Галкина лениво пытаются тащить ее каждая к себе.

Дамы бормочут сквозь сон.

– Наглая… Ну какая же ты наглая…

– Как ты так можешь разговаривать с матерью…

– Старая калоша…

– Ты просто молодая тупая дрянь… Как я тебя ненавижу…

– Посмотри мне в глаза… Что ты видишь?

О, если бы Ангел умел качать головой, он бы обязательно ею покачал.

Инспектор Михайлов на своем посту неумолим ни ранним утром, ни поздним утром.

Собирается дождь. Знакомый, как приветствие, взмах палочки. Эта палочка почему-то называется жезлом.

– Серьезно превышаете, Елена Андреевна, серьезно… Снова задумались о своем?

«О, как я нынче мрачна…»

– Ну садитесь, чего огород городить.

В салоне Михайлова вдруг покидает прежняя разговорчивость и уверенная улыбчивость. Копошится, смущенно достает из-за пазухи помятую розу, протягивает.

– Это штраф? Что это?

– Ну… Понимаете… – Вдруг. – Это настоящее лицо ГИБДД!

«А по-моему это настоящий спермотоксикоз ГИБДД… Ох, Галкина, любишь ты хамить…»

– Итак, о чем я задумалась… кажется в двадцать восьмой раз, так?

– Нет… Вы сказали, что Вам хочется уйти босиком куда-нибудь…

– Вы тоже сказали.

Михайлов сбивчиво объясняется:

– Это очень интересная мысль, я считаю. Очень…

– Разовьем ее дальше?

Она выходит из машины, сбрасывает туфли.

– Я готова. Я готова убить в себе серую мышку. Будем плодиться и размножаться?

Михайлов опешил.

– Вот так сразу… Может быть после работы?

– Почему после работы? Нет, сейчас, именно сейчас! Ибо серая мышка уже проела мне мозг, теперь грызет позвоночник.

Она сбросила платье, поежилась, та как начинает накрапывать дождичек.

– Подайте мне Вашу розу, так веселее… Так Вы говорите что это настоящее лицо ГИБДД?

Михайлов испуган.

– Настоящее… Без обмана.

Галкина-блин-Палкина прижимает цветок к груди:

– Хороша дама? Тоже без обмана.

– Прямо сейчас? Вот так? Без базара?

– Конечно. Базар оставим лохам.

Как ни странно это имеет продолжение – а вы думали как? В натуре, без обмана.

На Проспекте Мира по тротуару идет босая Галкина (да еще без платья – плодиться так плодиться). За ней Михайлов (в трусах, на голом торсе – ремень с кобурой). Галкина вышагивает впереди, взяв робеющего мужчинку за руку.

Это всем нравится – отупевшим от пробок да и вообще от городской жизни. На проезжей части ревут восторженные клаксоны. Сзади подтягивается еще пара-тройка раздетых пар, подражая.

– Это флешмоб? Точно, флешмоб? Рустик, тусанемся? – интересуется кто-то.

На балконах машут флагами РФ. На одном балконе группа ребят выставила настоящий деревянный бочонок пива. Бьют по бочонку как в бубен, приплясывают, передавая друг другу бинокль. Потом запускают эффектную дымовую шашку.

– Эй, сексоголики! Россия вперед! Эй, к нам идите! К нам идите зажигать!

Сзади смелой пары плетется испуганный напарник, жалобно упрашивая.

– Санек, посадят же… С работы точно турнут, Санек…

– Куда мы идем?

– Далеко, как и договаривались… Санек, пивас?

– Да запросто!

Подходят к киоску.

– Дайте, пожалуйста, в долг две бутылки пива.

Продавщица высовывает голову в окно.

– У вас денег нету, что ли?

Выставляет две бутылки пива.

– Я тебя запомню… С кобурой…

Другие обнаженные пары, пританцовывая под музыку, тоже приближаются к киоску под крики из машин:

– Эй, сексоголики! Россия, вперед!

За голыми спешат те, кто снимает их на мобильник.

Галкина убрала со лба мокрые от дождя волосы.

– Я уже забыла, что в этом мире бывает дождь… А вы, Александр Евгеньевич, вспомнили?

– Да.

– Мне кажется, эти минуты прекрасны. Они не зря. Вы не смотрите на мою задницу?

– Нет.

– Правильно, я тоже. Это тягостное зрелище. Но я, к сожалению должна показать ее миру. Иначе я сойду с ума от ужаса.