Зуфар Гареев - Ее горячая мамочка Страница 6

– Ночью же… – не поняла переводчица.

На глаза Галкиной наворачиваются слезы:

– Но ты же говорила это, я помню! Я все помню, доча! Когда мой ребенок скажет такое – я заплачу от счастья!

Корреспондентка с удивлением смотрит на Елену Андреевну:

– Почему Елена плачет? Ведь Елизавета Мироновна жива и готова дать насильнику достойную месть!

Переводчица по-немецки поясняет Наташе:

– Елена Андреевна сказала, что у нее восхитительная огромная задница. И потом заплакала.

Наташа стала суха, теряя интерес:

– У нас в Европе среди прогрессивных женщин так не принято выражаться о себе.

Галкина, завершив второй круг вокруг съемочной площадки, выходит.

– Я просто хочу правильно расставить акценты в этом вопросе, Дина… Без сантиментов…

Вечера молодые влюбленные обычно проводят в ссорах. Как правило, свидетель этих ссор – старый кошак Федор Иваныч, который обычно располагается на ковре перед полуоткрытыми дверями спальни, когда молодые предаются утехам.

Впрочем, его зовут не только Федором Иванычем. Когда Стас его называет Боней, он тоже откликается. На Плесень он тоже отзывается.

Федор Иваныч незлобив, как видим, и добр сердцем. Шевеля ушами при громких вскриках, он чаще сочувствует Стасу, совсем редко – Дине.

– Если ты еще раз скажешь такое про мою маму, я тебя убью! Убери свой дрын, несчастный сексоголик!

– Убрал.

– Зачем ты фантазируешь о моей маме?

– О тебе, и о маме… Вместе… Вы – мои девочки…

– Девочки?! Я не ослышалась, несчастный сексоман?

– Не ослышалась.

– Не целуй меня в губы, это помада с блестками, ее нельзя портить!

– Зачем тебе блеск в постели? Нас никто не видит…

– Как это никто? Я себя прекрасно вижу! Я не могу без блеска… Не гладь волосы потной ладошкой, мне неприятно… Убери дрын!

– Это не дрын.

– Что-о-о? А ну повтори! Повтори! Сделай музыку чуть громче… Вот так я красиво полусижу? Убери дрын!

– Это не дрын… Это половой…

Звук пощечины. При пощечинах Федор Иваныч обычно вздрагивает и вскакивает. Взволнованно начинает ходить туда-сюда. Ни разу в своей жизни Федор Иваныч еще не получал пощечину. А это очень больно.

– Так что половой?

– … Отросток… – робко отвечает Стас.

– Половой отросток… Ладно, зачет. Вот так я красиво полусела? Это какой сок в пачке? Томатный? Я не пью томатный…

Стас в бешенстве орет:

– Это не отросток, а хрен! Это половой хрен!

– Вот именно! – горланит за дверью ошалелый от страха Федор Иваныч. – Давай, Стас, не уступай! Ты же знаешь их!

– Хрен! Хрен! – как заклятье орет Стас.

– Что-о-о-о-о?

– Немытый соленый половой хрен!

– Я долго терпела, блять, котик…

Глухой звук, это на голову Стаса опускается пачка сока.

Федор Иваныч торопится на кухню, подальше от греха. Стас выскакивает из комнаты, – голый, облитый красным.

Он пляшет как полоумный, ликуя:

– Хрен! Хрен!

Дина выскакивает за ним с настольным светильником в руке, с мобильником. Звонит маме.

– Мама, ты слышала? Ты слышала, что он сказал? Ты теперь видишь, какой он?! Мама, ты видишь, что он хочет и тебя, и меня?! Причем, тебя больше!

Автоответчик тоже обделался от страха, торопливо бубнит:

– Абонент временно недоступен.

Дина снова хватает светильник и начинает преследование. Круг по комнате, круг по кухне, удары по голове возле ванной комнаты.

– Бля-а-а-а! – орет Федор Иваныч на кухне. – Стас, нам пришел пиздец!

Наконец Стас заперся в туалете.

Скулит за дверью:

– Дина, прости…

– Хрен, говоришь? Немытый? Вот и сиди там с ним!

– Я принимал душ! Я свеж как никогда!

Дина отчаянно закрывает глаза.

– Подумать только: этот урод хочет мою маму! Он хочет нас вместе! Мама, если бы ты слышала! Если бы слышала!

Дина приносит остатки торта из комнаты. Из туалета доносятся звуки воды: очевидно Стас умывается из сливного бачка.

Голос Дины вдруг наполняется лаской, какой-то запредельной космической нежностью.

– Ты принимаешь душ, киса?

Стас за дверью позитивен и бодр, он готов начать жить сначала:

– Да.

– Ванна не мала?

Молчание.

Голос Дины совсем елейный:

– Ты опять свеж как бутон розы, кисуля? Чистый как умывальник… Открывай скорей, я хочу посмотреть.

– Не верь ей! – вопит из кухни Федор Иваныч. – Это подстава! Стас, это засада, придет пиздец!

Умытый Стас открывает.

– Вау, милый! Я принесла тебе сладости.

– Вау!

Дина впечатывает торт в физиономию Стаса, Стас захлопывает дверь.

– Вот тебе за маму! Чтобы моя мама… Да с таким как ты…

Тишина.

Дина приносит из холодильника три бутылки пива. Залпом высаживает одну, тут же с жадностью другую, задумчиво делает пару глотков из третьей. Звуки воды. Это опять умывается Стас из сливного бачка.

Дина задумчиво произносит:

– Кажется, я стала много пить…

Приносит еще одну.

– Пойду насру ей в туфель! – орет на кухне разгневанный Федор Иваныч. – Она всех достала! Она – мировое зло! Она получит сейчас крутую месть, Стас, не плачь!

…Через полчаса Стас, проклиная все на свете, моет ее туфель в раковине. Второй валяется рядом, он только что погулял по голове Стаса.

– Здорово я ее опустил? – опасливо тянет голову в дверь Федор Иваныч. – Стас, держись меня, мы одна команда. И мы уделаем ее, уделаем!

Совсем уж поздним Стас выходит из лифта на руках с пьяной дремлющей любимой.

– Кажется, я стала пить как лошадь… – бормочет Дина. – Ну а как не пить с такими уродами, мама, как? Ты забыла в какой стране живем?

Еще не было дня, чтобы Надя не плакала. Вот и сегодня она, всхлипывая, тащится вслед за своей начальницей.

– Вы каждый день меня доводите до слез… Называете тупой… Свинюшкой… Омерзительным пончиком… Нет, нам надо прояснить отношения!

Галкина молчит, вызывает дочь.

Надя тверда, она перфекционистка, она всегда замотивирована на успех:

– Вы забываете, что я самостоятельная личность, принимающая ненавязанные решения!

– Надя, ну простите меня, я просто полоумная… Это все подтвердят…

– Да, я тупой пончик, но я счастливая, счастливая!

– Я вижу…

Она сентиментально целует Надю в щечку.

– Не обижайся, пожалуйста, угу? Ты счастливая, а я нет, хотя тоже тупая. Это элементарная зависть. И мои комплексы.

Опять поодаль топчется Вологжанин.

Надя простила все и включилась в дела:

– Опять этот… с блохой…

Галкину и Надю догоняют Ася-Вера и сценаристка. Галкина отмахивается, дозвонилась и надиктовывает на автоответчик.

– Доча, через час выйди в Скайп, мне плохо и одиноко. Мне всегда плохо и одиноко.

Тараторки тараторят тыр-тыр-тыр.

Гаклина вслушивается, различает речь.

– Елена Андреевна, а геи экономят на крупах в кризис?

– Да, конечно. Это электорально.

Сценаристка записывает:

– Нам надо показать, что геи ходят в «Копеечку» и помогают бабушкам донести крупы, правда?

Вологжанин деловит и подтянут.

– Вот блистательная Патриссия Фишер из штата Огайо. – Протягивает фото. – Она была прекрасна в свои 83…

Надя опять всхлипывает, сейчас пойдет речь о том, что кто-то опять помер.

– Фишер? Но тут написано, что это Элизабет … из штата Айова… Восхитительно играла на губной гармони в свои 97…

– А какая разница? Эта Элизабет по косвенным признакам специалистов тоже умерла от горя.

Галкина не может припомнить был ли лимон к коньяку.

– Надя, дайте мне дольку лимона.

Надя отмахивается:

– Ну зачем Вам сейчас лимон, зачем? Мы уже давно вышли из кабинета! Выш-ли! Вы видите – это не кабинет, а коридор! Ко-ри-дор! И попробуйте меня назвать сейчас тупой! Только попробуйте!

– Так она хрипела перед смертью? – спрашивает Галкина.

– Об этом история умалчивает.

Галкина сердится:

– Вы что не знаете как она хрипела перед смертью?

– Конечно, знаю!

Вологжанин закатывает глаза, вываливает язык, складывает руки крестом на груди.

– Кирдык, можно сказать. Пипец бабульке.

– В главную историю к геям пойдете?

– Я уже был геем! Я – нормальный!

Ася-Вера тараторят как с цепи сорвались:

– Ну, все так сначала говорят, потом попривыкните…

Галкина резюмирует:

– Тогда и решим вопрос с блохой. Пока неэлекторально. Девочки, придумайте ему историю. Он полюбил боксера, они хотели пожениться, но боксера затравила родня и он покончил собой. Логлайн: «Его больше нет на свете. А я по-прежнему хочу с ним целоваться».

– И танцевать! – тараторят тараторки. – И танцевать тоже как Амалия!

– Ну, разумеется, какой вопрос.

Ее личный психолог господин Еремеев нынче с утра напомнил о себе по телефону. Она, как водится забыла… И только к вечеру вспомнила, задремав на заднем сиденье своего авто.

– Мне надо чего-нибудь съесть, Ангел. – Галкина смотрит в окно. – Тут есть устойчивый Вай Макс, как думаете?