Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста Страница 70

К тому же, может, и нет никаких неприятностей. Вот он, например, все время ездил к подруге жены с женой, а как-то пару раз заехал без жены.

Это же не значило, что с его Наташкой что-то случилось.

Тьфу, черт. Опять не то вспомнилось. Да еще в подробностях. Вот же память! Нет, уж лучше склероз. Было — и прошло. Чего теперь вспоминать?

Да, сегодня точно был не его день, Береславский нутром это чувствовал. Он пошел вниз, в салон, — как, явно льстя себе, называл это место шкипер. Здесь он снял свой модный и дорогой пиджак — Наташка привезла из самого Парижа, — скатал его в аккуратную трубочку и примерил под голову.

Не понравилось.

Ефим раскатал пиджак обратно, сложил вдвое, потом еще вдвое. Подумал и сложил еще раз — габариты позволяли.

Вот теперь получилось удачно. Он примостился на двух диванчиках сразу, положил под голову пиджакоподушку, поставил на пол кейс и, не выпуская его ручки из своей ладони, провалился в приятный полуденный сон.

Давненько я так не отрывался.

Здесь всё не как у людей, и всё — чудесно.

Остров — Змеиный, а змей нет. Мы его весь облазили. Красоты — необыкновенные.

Далее — океан. Теоретически холодный. Но наш капитан-наставник, Александр Веденьевич, нашел нам такую бухточку, что не купался только Ефим. И то, по-моему, не из-за температуры, а из-за самурайских рассказов про смертоносных медуз.

Правда, Самурай пожалел нашего главаря, объяснил тому, что в теплой воде закрытой бухты медузы не водятся, но тот все равно в воду не полез.

Ефим сегодня даже меня удивил. Поехать на пляж в галстуке и с кейсом — это только он может. Хотя с учетом содержимого кейса, может, он и прав.

Однако по мне — солнце, воздух и вода — тоже счастье.

Я даже попробовал нырнуть с аквалангом — дед-шкипер обещал меня научить.

Что забавно — не удалось.

Все наши легко научились, кроме Самурая, который, по-моему, и без скафандра под водой может жить. Остальных проинструктировали — и сразу в воду: на корме специальный сход предусмотрен. Становишься ластами на доску — и сальто назад.

Когда дошла моя очередь, — у нас было три гидрокостюма и акваланга, для двух учеников и тренера-спасателя, — я поступил так же.

Сальто, правда, не получилось — просто плюхнулся на спину. Но не это было самым ужасным.

Самым ужасным было то, что я так и не смог погрузиться под воду.

До меня все обучаемые исчезали с поверхности сразу. А я болтался сверху, сам себе напоминая большую черную жабу.

Шкипер объяснил, что не хватает грузов.

Мне привязали дополнительные грузы — без какого-либо результата.

Тогда он велел дожидаться выхода второго аквалангиста — нашего Василия, — чтоб снять грузы с него.

В итоге на меня надели все грузы, что были, — и опять ничего! Док не только не сгорел в огне, когда упал с вертолетом, но теперь и не тонул!

Впрочем, не все сочли это антинаучное обстоятельство достоинством. Я старался не слушать, как мою сверхплавучесть комментировал Береславский. Но вполне мог догадаться. Уж чего-чего, а пропустить возможность почесать язык насчет того, что никогда не тонет, профессор вряд ли сможет.

Короче, в подводном плавании меня постигло полное фиаско. Которое, правда, ничуть не испортило моего чудесного настроения, несмотря на все профессорские шуточки.

Теперь по второму текущему моменту.

Жалко ли мне было — вчера и теперь — пол-лимона? Как ни странно, нет.

Когда Самурай объяснил, что найденные бандитские баксы для него важнее жизни — и это правда, — я легко отдал ему свою долю.

А что я терял? Голодать — не голодаю. Более того, собираюсь в очередную загранку, которая сильно изменит мое и без того не поганое материальное положение. Да и за пробег мне наши парни тоже вот-вот должны заплатить.

Единственная штука, которая меня материально в последнее время будоражила, — это тот самый набор инструментов, который и так мне купил проницательный Береславский. На те же, кстати, бандитские деньги.

Я вот подумал — эти пятьсот тысяч никак не изменили бы моей жизни. Даже на квартиру, которую хотел бы, — с кабинетом, с гостевой комнатой, с огромной столовой, — не хватит. А снова размениваться на промежуточный вариант — да еще с ремонтами, переездами, — пропади оно пропадом.

Видно, не так уж хочу улучшать свои жилищные условия: квартиру, в которой живу, когда получал — такое счастье было. Второе такое счастье и за десять миллионов не купишь.

А что еще мне нужно?

Ну, дача. Ну, хорошая тачка. Но я же не идиот, это ж — разовые деньги. Второго раза — очень надеюсь — не будет. Значит, эти деньги кончатся, следующие — не появятся. А привычки-то буржуйские останутся.

Нет уж, пусть лучше все будет по-старому. Не жаль мне пол-лимона. Честно, не жаль.

А что Береславский не согласился баксы отдать — это легко было предвидеть. Он мужик правильный, но забугорная беда его не торкает. Точнее, не торкает настолько. Попросил бы Самурай тысяч сто-двести — не сомневаюсь, Ефим бы дал.

При условии, что Самурай просит для себя, а не для народа: ну не любит Ефим Аркадьевич абстрактные понятия. Отдельно взятому — поможет, некоей общности — никогда.

А что, нормальная позиция. А то столько бакланов любят нашу Родину и народ в целом, но, откровенно говоря, недолюбливают каждого индивидуально. Так уж лучше подход профессора. Честнее по крайней мере.

…Так. Дошли до вопроса честности.

Что-то мне все это не нравится. И хотя грядущая затея, на мой взгляд, полезна всем без исключения, даже предполагаемой жертве, но вот не нравится, и все. А отступать поздно.

О, вон и жертва. Его величество проснулось, глазки узкие трет, щечки свои толстые гладит. И почему-то без пиджака — в трюме, наверное, забыл. Зато с чемоданом.

Шел бы ты обратно в трюм. И до конца рейса.

Нет, чешет прямо к нам. Ну, значит, судьба.

Настроение Самурая тоже было явно не лучшим — все-таки историю он заварил не вполне симпатичную. И Дока втянул. И шкипера отчасти.

Но выхода другого не видел. Ему нужны полтора миллиона. Кроме того, ему не запретил этого делать Шаман.

Это был главный аргумент в сражении с собственной совестью. Если б совсем ужасное творилось — запретил бы. По крайней мере, Самурай на это очень надеялся.

Катер уже полчаса стоял в открытом море. До берега — метров триста, не меньше. Ждет.

А чего ждет, знают только главный заговорщик да Док. Ну и шкипер в общих чертах.

Остальные восемь пассажиров, во-первых, не знают, во-вторых, уже ничего не ждут.

Самурай долго думал, как бы так сделать, чтоб ребята оставались не в курсе. Даже травки всякие вспоминал, что Шаман показывал — типа использованной днем ранее, но полегче, — чтоб ничего не помнить и без последствий.

Однако все вышло гораздо проще.

Солнце с морским воздухом, а также водка с пивом — и никакая травка не нужна. Даже непьющего Береславского сморило. А остальные, за исключением Соколова, вообще никакие.

И ждут теперь Самурай с Доком своего общего друга, который вот-вот должен проснуться — не может же он пропустить время обеда.

Если не проснется — придется будить.

Впрочем, нет, не придется. Идет Ефим Аркадьевич собственной персоной. Идет и улыбается друзьям.

Хоть бы уж не улыбался. Они и так ощущали себя убийцами какими-то.

Глава 41

Владивосток, море, 13 августа

Чемодан — вниз, валун — вверх

— А чего это вы тут как на похоронах? — спросил Береславский, подойдя к стоящим у борта Самураю и Доку.

Док успел слегка одеться, оставив, правда, живот и плечи под лучами уже серьезно припекающего солнца. Самурай еще был в плавках, подсыхал потихоньку. Этого человека житейские мелочи типа вовсю палящего солнца — равно как, впрочем, и холод или дождь — вообще никак не задевали.

— Тебя ждем, — со вздохом сказал Самурай.

— Не вздумайте меня мочить! — строго, по-профессорски сказал Ефим Аркадьевич.

Самурай аж вздрогнул. Потом, поняв, какой каверзы боялся солидный человек от голых купальщиков — до воды-то рукой дотянуться, — расслабился.

Нет, Самурай реально чувствовал себя убийцей. А «мочить»-таки теперь придется.

— Боишься, сопрут? — спросил он у Береславского, указывая на кейс.

— Ага, — просто ответил Ефим Аркадьевич. — Все руки оттянул, сволочь.

Он поставил кейс рядом с собой и, сморщившись, начал сгибать и разгибать кисть.

— Тут рукой не обойдешься, — грозно сказал Док, подступая к профессору. — Тут надо и туловище сгибать. У тебя ж позвоночник давно окостенел. Сколько раз говорил — давай сделаем пару массажей.

— Не люблю однополых прикосновений, — отбоярился Береславский, по-детски боявшийся любой физической боли. И процитировал: — «Если дядя с дядей нежен — СПИД, конечно, неизбежен».