Макар Троичанин - Вот мы и встретились Страница 74

А вечером вдруг звонок.

- Иван Всеволодович?

- Вы?

Она рассмеялась, услышав привычное восклицание, но смех был нерадостным, глухим и натужным.

- Услышала по телеку, что сегодня День геолога и вспомнила, что у меня есть хороший знакомый геолог, вот и решила поздравить. Так что примите наше вам с кисточкой и с пожеланием успехов на трудных таёжных тропах.

- Спасибо. – Он не знал, как отнестись к её звонку, к напоминанию о себе, не знал, как и о чём вести разговор, когда есть Вера и нет веры в том, что его опять не поведут за нос. – Что-то случилось?

- Почему вы так решили? – не удивилась она его догадке, но голос был вялым, с хрипотцой и болью. – Иван Всеволодович, мне плохо, очень плохо, сделайте что-нибудь, скажите, ведь вы волшебник. Во мне осталась только ша-энергия, и та с каждым днём тает.

А в нём почему-то зрела, разрастаясь, неприязнь: «Актриса! Играет! Всегда в роли!»

- К сожалению, я знаю только одно лекарство: работа и своё маленькое дело.

Она там натужно вздохнула.

- Я знала, что вы так ответите. У вас-то как?

- Прекрасно! – ответил бодро. – Представьте себе, последовал вашему примеру и женился.

- Вот как! – она закашлялась, словно проглотив что-то колкое и горькое, и с трудом выговорила: - Извините, я, кажется, набрала не тот номер, - и отключилась.

А отключив, с остервенением засунула мобильник под подушку и легла на неё, плотно прижавшись разгорячённой щекой. Облегчающих слёз не было, они давно уже кончились, ещё в тот день, когда «Опель» спас её от гибели, и она затаилась в своей берлоге, не отвечая ни на какие звонки ни по телефону, ни в дверь. Часто рано утром выезжала за город, и там спаситель грелся на солнышке, а она бесцельно бродила в каком-нибудь перелеске, пиная мусор, слушала птиц, шум ветра и дышала полной грудью, наслаждаясь одиночеством и избавляясь от ноющей тоски. Несколько раз пыталась навестить братика, но мать строго-настрого запретила бывать наездом и ранить неокрепшую душу малыша. «Если хочешь», говорила, «можешь жить у нас постоянно, но приезжать и уезжать, когда вздумается, не смей». Её не тревожило состояние души дочери, испоганенной, искромсанной, отравленной ядом высокого искусства. Мария Сергеевна искала исцеления, и только один человек в состоянии был помочь ей, и вот она позвонила…

А неудачливый лекарь, отвлечённый срочными организационными неурядицами, быстро запамятовал о страдалице и погрузился в ворох неотложных предсезонных дел, торопясь собрать и организовать всё необходимое до мая. Если задержаться дольше, то после пролетарского праздника бичей не собрать ещё две недели, и эти недели придётся компенсировать задержкой на позднюю осень, а то и на зиму. Ненадолго отвлёк звонок Веры. Она тоже поздравила, но спокойным, полным силы голосом, ей, здоровячке, не нужны были душевные примочки и припарки, и Иван Всеволодович снова порадовался тому, что у них сладилось.

До мая удалось многое. Главное – вывез бичей и полевое хозяйство на Марьинское и на обустройство лагеря для геосъёмки. На базе оставил только одного Самарина, но его и бичом-то назвать язык не поворачивался. Этот парень попал к ним два года назад и сразу поразил работоспособностью и особенно тем, что не был дружен с водкой, но зато склочничал за каждый рубль, дотошно проверяя наряды и требуя пусть и тяжёлой, но хлебной работы. Потом уже прояснилось, что в автокатастрофе потерял жену и дочь – и за рулём-то был сам, да вот выпендривался: выехал, обгоняя фуру, на встречную полосу, где и врезался с маху в массивный джип. Чудом остался жив, а семья отошла к богу. Отсидел, как полагается, четыре долгих года, вернулся, попытался устроиться на работу, но нигде с зэковской отметиной не брали, пришлось пойти в сторожа-дворники детдома в соседнем пристанском посёлке. Там подружился с ребятнёй, став для них свойским внештатным воспитателем, привязался душой, тогда и пошёл в геологию, решив весь заработок в память о дочери отдавать брошенным огольцам. За это его прозвали Спонсором. И что удивительно, заскорузлые бичи с проржавевшими душами тоже без упрашиваний стали вкладываться в своеобразную гуманитарную помощь, нередко наведываясь к пацанам с подарками и под хмелём. А ИТРы, как ни странно, жмотились, но Иван Всеволодович никогда не отлынивал и часто понуждал профсоюз помогать убогому дому всевозможным скарбом и продуктами. Вот этого-то Сергея и оставил Иван Всеволодович на базе, всё чаще используя честнейшего мужика в роли надёжного хозяйственного помощника, закрывая на него дополнительные фиктивные наряды на всякие не выполненные вспомогательные работы.

Иван Всеволодович с Антониной – вот молодцы! – успели-таки смотаться в Управление и защититься на «отлично». И напрасно он беспокоился - отчёт, благодаря Марьинскому, прошёл как по маслу. И вопросы были в основном по новому рудопроявлению, и никто не зациклился на кляксе в северо-западном уголке геологической карты. Особенно воодушевлён был глава Управы, настойчиво внушавший присутствующим, что Марьинское – успех всего вверенного ему Управления. Естественно, никто и не заикнулся об общей геологической помарке. Хвалили Романова за прозорливость, за нюх, за инициативу, за разворотливость, для фамилии Ивана Всеволодовича места в дифирамбах как-то не нашлось. Ну, да и не важно. Зато под марку удачного отчёта он быстренько, без существенных замечаний, протолкнул проект на геологическую съёмку и на два дня подзадержался с оформлением, а когда вернулся в партию, письменный стол Алёшиной сиял чистотой и пустотой, а её самой не было. На краткий вопрос «Где?» получил краткий ответ: «У Казанова». Иван Всеволодович не знал, то ли радоваться ему, что избавился от балластного специалиста на сносях, то ли огорчаться от потери давнего и надёжного помощника. Остановился на первом, тем более что получил от Романова, расщедрившегося, наверное, от успехов с Марьинским, сразу двух геологов и двух техников, к тому же – мужиков, и эта компенсация вполне оправдывала потерю. Себе на съёмку он оставил самого молодого и самого голенастого, с курчавой шкиперской бородкой и звучным позывным – Яхонтов Жорж. Жорик – назвал его Спонсор. В последнее время парень пылился в лабораторном комплексе соседней экспедиции и неудачно прижал в полутьме смазливую лаборантку. Жена немедленно была осведомлена участливыми подругами, и пришлось ему спасаться бегством в поле, где, как известно, алиментов с полевых надбавок не берут. Парень по первому знакомству показался смышлёным, профессионально подготовленным и оптимистом по натуре, несмотря на болезненный щелчок судьбы. Геолог постарше достался Николаю, а техников они поделили пополам. Рабочими на съёмку пошли по согласию Диджей и Травилов Сашок.

Вера поразила Ивана Всеволодовича предмайским звонком. На стандартном уроке по Шолохову у них в классе вдруг возникла дискуссия о смысле жизни и распалилась до того, что в ход в качестве аргументов пошли учебники, рукопашные стычки и чуть ли не свалка. Разгорячённые ученики к удивлению учительницы очень близко приняли на себя тему, казалось бы, далеко отстоящую от них, ещё не вставших на рельсы практической жизни. Мнения и определения оказались самыми разбродными: тут были и карьера, и семья, и подвиг, и барахло, и власть, и слава, и ещё многое. Но всех удивил и озадачил Гуга. Он долго и сосредоточенно молчал, прислушиваясь к воплям одноклассников, и вдруг выдал: «Никакого смысла жизни нет и никогда не было». Ребята замолчали, удивлённо уставившись на классного вундеркинда. «Как нет?» - спросил кто-то. – «Отчего же лучшие умы человечества бьются всю жизнь над установлением её смысла?» «Оттого и бьются напрасно», - отвечает, - «много тысяч лет, что его нет, потому что это всемирная тайна, самая тайная тайна человечества, которую не дано разгадать никому». Все и рты раззявили. «Вы представляете себе, что произойдёт», - продолжал он, - «если кто-то сдуру всё же разгадает ёё и протреплется вслух? Кому будет интересно тогда жить? Никому! Жизнь остановится, замрёт, не имея смысла. Так что не старайтесь, олухи, не ломайте неокрепшие мозги – смысла жизни нет, а есть только величайшая тайна жизни». Иван Всеволодович долго думал потом над замечательным открытием пацана и не мог не признать, что недоросль тысячу раз прав: смысла жизни нет, а есть только цель, у каждого разная, изменчивая, может быть, даже не одна, и ведёт к цели судьба, запечатлённая в генах, а потому – не трепыхайся и, если занесло тебя не туда, выбирайся без шума. И вообще, нет понятия смысла жизни для одного человека, оно – глобальное, для всего человечества, для всего живого. Бессмысленно разгадывать, зачем зародилась жизнь на Земле, кому и для чего она нужна, живи и радуйся жизни, вот и всё, что от тебя требуется.

Наступили майские каникулы весны, труда на дачах, в садах и огородах и забывающейся Победы. Вертолётчики, забухарив, отказались лететь до просыхания, пришлось поневоле унять трудовой зуд, подчищая огрехи на базе. Вечерами лениво, от нечего делать, просматривал материалы к диссертации, отложенной из-за недостатка времени до пенсии. Веру не стал уведомлять о задержке, попытался читать Хемингуэя, но, окосев от частых вливаний его героев, отложил в сторону и вдруг позвонил: