Салман Рушди - Земля под ее ногами Страница 78

— У Али крыша поехала, — говорит Готорн Кроссли. — Должно быть, недосып.

— Это всё шляпа, — считает Уолдо. — А он случайно не нелегал?

— Если бы он был нелегальным иммигрантом, они бы давно уже нас закрыли, — рассуждает Готорн.

Ормус воздерживается от каких бы то ни было высказываний по поводу последнего стиха. Он понимает, что послание Ино адресовано именно ему. Содержащаяся в нем критика больно задевает его, и он пытается заглянуть инженеру в глаза. Но у Ино абсолютно отсутствующий вид.

Пройдет много лет, прежде чем Ормус узнает, что создателем этих длинных строк был не Ино Барбер, а Еврипид. Авторство более коротких текстов, однако, принадлежит самому Ино.

Берегите свои задницы. Берегите головы. А эти послания? Кому предназначены они?

В «Ведьме» Ормус тоже получает послания. Она, повинуясь капризу, все еще иногда приходит к нему в постель. Диалог закончен, они больше не разговаривают. Они здороваются, трахаются и молча расстаются: совокупление призраков. Но иногда она тоже оставляет ему записки. Некоторые из них меланхоличны, туманны. Если бы музыка могла излечивать печаль, она была бы бесценна. Но никому еще не приходило в голову использовать песни и струны, чтобы избавиться от горечи и боли. Большинство посланий, однако, об Антуанетт, чья властная натура, похоже, полностью подчинила Ее себе. Трудная жизнь Антуанетт, ее тяжелые времена. Сначала ее богатая семья отказалась от нее из-за того, что она вышла замуж за хромоногого Стэндиша, а потом этот ублюдок бросил ее с двумя маленькими детьми без всяких средств к существованию. Она смогла выжить и не опуститься только благодаря своим талантам и круглосуточной работе. Она страшная женщина; ни одному ее врагу не удастся одержать над ней легкую победу.

Записки противоречивы. Иногда в них звучит страх перед яростью Антуанетт, иногда в них восхваляется ее щедрая любовь. Они неизменно сверх всякой меры враждебны по отношению к Томми Джину, с его космами начесанных рыжих волос, его цветастыми жилетками, его самолюбованием и фанатизмом. Он считает, что это он придумал ее; он считает, что он изобрел всё: одежду, музыку, аттитюд, марши протеста, символ мира, женское движение, лозунг «Черное красиво», наркотики, книги, журналы, целое поколение. Похоже, что, если бы не он, мы были бы совсем пустоголовыми. Но на самом деле он не имеет никакого значения, он просто ничтожное дерьмо, которое умеет обратить на себя внимание, а она — настоящий художник, ей нет никакого дела до всего этого мусора, создаваемая ею красота возникает из глубин ее раненой души; и вот посмотрите, она не сегодня завтра порвет с ним, она вычеркнет его из своей жизни, Ведьме не нужен Волшебник; а когда она пошлет его подальше, он скукожится и отдаст концы, как вампир на солнце. Похоже, что Она, молчаливая, скопила внутри себя немало слов. Там скрыт Аполлон. За темными дионисийскими облаками, окутывающими эту молодую женщину, бог солнца, источающий свет, пытается вырваться наружу. Ормус быстро понимает, что Она глубоко влюблена в свою хозяйку. Мужчины приходят и уходят, а эти две смуглые леди, одна большая, яркая, наверху, и вторая маленькая, накачавшаяся наркотиков, обитающая в лиловой темноте внизу, — они здесь надолго.

Сбитый с толку этим своим открытием, Ормус, возможно, не улавливает смысла того, что ему говорят, на суше — Она, на море — Ино Барбер. Он не видит, что возникла и неуклонно приближается опасность. Что земля под ногами начинает дрожать. Как большинство главных действующих лиц, он глух к предупреждениям хора. Даже увидев кошмарный сон, в котором мальчишки скатываются в доме с лестницы и головы у них взрываются, словно консервные банки, он не придает особого значения этому дурному знаку. Он пытается сдерживать свою склонность к предвидению, в окружении этой каббалистической чепухи он старается не замечать страшных предзнаменований и держаться за реальность, концентрируясь на музыке и живя сегодняшним днем этой английской жизни.

Он пытается удержать в себе ощущение восторга, принесенную с собой радость, чувство обновления.

Его мысли все чаще и чаще обращаются к Вине. Существующая лишь в его воображении Вина ближе ему, чем любое другое живое существо, но в его же воображении она сталкивается с другой Виной, с ее взрослой, незнакомой ему сестрой-близнецом. Прожитая ею жизнь превратила ее в незнакомку. Новая жизнь — и вечно преследующее ее прошлое. Погибшая семья, забитые козы, мать-убийца, висящая под потолком в хлеву. Пилу, Чикабум — они тоже, но самое главное — мертвая, висящая мать и Нисси, сидящая рядом, не зовущая на помощь, в страхе, что это настоящее станет предсказанием ее будущего. Болтающиеся колени, длинные голые икры — копия ее собственных.

К Ормусу постепенно возвращаются его старые страхи, он представляет себе, как Вина смотрит на него пустым взглядом, говоря: Нет, теперь и это — прошлое, и уходит в какой-то чужой закат, опустошив его жизнь, лишив ее смысла. Но этим темным фантазиям не удается овладеть им. Он полон света, радуется открывшимся возможностям. Он опустился на самое дно во «Вселенском танцоре» и узрел свой путь наверх. Теперь он парит в небесах, его корабли не подведут и в назначенный срок он отыщет ее, возьмет за руку, и они полетят вдвоем над ярким сиянием ночного города. Как эльфы, как длиннохвостые кометы. Как звезды. Это его история, написанная им для себя, и реальность должна ей подчиниться, она не имеет права его подвести.

Но сегодня он оказался частью другой истории. Говорят, что новая галактика сейчас вторгается в Млечный Путь, цепляясь своей чуждостью за наше знакомое окружение и вплетая свою историю в нашу. Она мала, мы — относительно — велики; мы разнесем ее в мелкие кусочки, уничтожим ее солнца, разрушим ее атомы. Прощай, малая галактика, всего хорошего, малышка, аминь.

История Ормуса тоже переплетается с историей Ведьмы, Летающей Высоко. Какая из них разорвет другую на части?

Или еще хуже: превратятся ли они в конечном итоге в одно и то же?

Я раздумываю над тем, что можно было бы определить как «проблема Медеи». Я имею ввиду г-жу Коринф — даму, в которой бесспорно есть что-то от ведьмы; сыновья и покинувший их отец тоже наличествуют. Невозможно отрицать сходство, особенно учитывая то, что Антуанетт сама решила подчеркнуть его, отказавшись от фамилии Кроссли в пользу Коринф. Чего она хочет? Напугать людей? Или только Малла Стэндиша? Она и в самом деле способна на трагедию, способна выйти так далеко за пределы материнства и перешагнуть границы безумия, что ее поступки возвысятся до судьбы? Она во власти рока? Антуанетт сначала показалась Ормусу злобной, но постепенно стала видеться не то фальшивой позеркой, не то чокнутой экстремисткой, скорее нематериальной, чем исполненной темного содержания, ведьмой-модельером, использующей нумерологию для выбора любовников, а оккультные знаки — для украшения своих кошмарных черных детско-кукольных платьев, и вовсе не для общения с демонами. В отличие от авторов посланий, Ее и Ино, он на это не купится. К тому же эти двое, добровольно давшие обет молчания, — личности, собственное странное существование которых подрывает доверие к ним как к аналитикам. И в конце концов, Ормус Кама не может поверить, что он вышел на сцену, где представляют некую страшную современную «козлиную песнь». Антуанетт Коринф не может, не будет влиять на его судьбу.

Мы недооцениваем своих собратьев, потому что мы недооцениваем самих себя. Они — мы — способны на гораздо большее, чем кажется. Многие из нас в состоянии ответить на самые темные вопросы жизни. Мы просто не знаем, сможем ли найти ответ на загадку, пока нам ее не загадают.

Трагедия произойдет. Антуанетт Коринф не будет признана виновной.

Малл Стэндиш не отступается от своего намерения завоевать расположение детей, и Готорн и Уолдо понемногу сдаются. По мере того как сменяющиеся циклы их пиратского существования складываются в год жизни, а затем в два года, их добродушное подтрунивание над ним приобретает черты настоящей привязанности. Жесты любви обнаруживают себя: рука на плече, игривый сыновний щипок за щеку, переходящий в быстрое поглаживание кончиками пальцев. Зов крови сближает их. Наступает день, когда один из них, Уолдо, — конечно же, наименее защищенный из двух — случайно называет Стэндиша «папа», и, несмотря на то что Готорн еще долго потом уничтожает его насмешками за это непроизвольно вырвавшееся слово, Стэндиш тронут до слез. Да и Готорн вовсе не сердится. «Папа» кажется вполне подходящим словом даже для него. После всех этих долгих лет.

Невзгоды тоже, разумеется, играют в этом свою роль. Вступают в силу законы, заставляющие свернуть пиратскую деятельность. Непогода, когда-то разгромившая и превратившая в обломки Непобедимую армаду, столь же безжалостна и к пиратскому флоту Стэндиша. Это старые и дыряввые посудины. Побитые штормами, они угрожают пойти ко дну. Возникают проблемы со страховкой. Корабли, вне всякого сомнения, ненадежны.