Григорий Ряжский - Наркокурьер Лариосик Страница 8

Третью, и наиболее простую в описательном смысле, наглухо отделенную от парализованного деда Романа, часть его сознания, можно охарактеризовать как абсолютнейший провал по части узнавания близких родственников и знакомых. Павлик для деда навсегда заделался младшим братом Юликом, а родная дочь его, Павликова мама, автоматически заняла место его матери, Павликовой прабабки, Розы Марковны, упокоенной сразу после войны, в Москве, на Немецком кладбище.

Всякий же приходящий в дом посторонний, допущенный по какой-либо причине до деда, в случае, если он не был ребенком или не принадлежал к прекрасному полу, естественно, тут же становился строгим, но справедливым отцом Хаимом Исааковичем. В такие минуты у дедушки начинал мелко дрожать живот под одеялом, он улыбался жалостливой улыбкой, моргая часто-часто, и всегда говорил одно и то же:

— Папочка, мы с Юликом на Астре с Венгеркой покатаемся, ладно?

Любой ответ, честный или обманный, всегда заканчивался одним и тем же — сменой под дедом мокрой пеленки на сухую, и поэтому за годы дедовой болезни мама привыкла разговаривать дома шепотом, стараясь не допустить до дедовых ушей никаких ответов, на всякий случай… Неизвестно сколько пролежал бы Роман Ефимович в подобном, законсервированном мозговым недомоганием состоянии, если бы, к удивлению близких, не начал внезапно желтеть кожей. Сначала с лица, затем дальше и ниже… Приглашенный знакомыми врач, молодой и немногословный зав. отделением из Первой Градской, мимолетно взглянул на деда, откинул одеяло и двумя короткими движениями пальпировал живот.

— Папочка, — начал дед Роман, — мы с Юликом…

Доктор встал и вышел из комнаты.

— В лучшем случае — месяц, — бросил он, надевая пальто.

— Предел… Метастазы в печени… Денег не надо, — добавил он, не дожидаясь робкого маминого захода насчет «отблагодарить». — Всего хорошего…

Дед Роман тихо умер точно в соответствии с назначенным ему доктором пределом. Это произошло под утро, ровно на тридцатый день после печального диагноза.

Заморозчик, скорбных дел специалист из районной службы похоронных услуг, прибыл на следующий день после обеда. Это был тихий и очень вежливый старичок-азиат, смуглый, с раскосыми, чуть-чуть испуганными глазами и небольшим чемоданчиком в руках.

— Как вас зовут? — тихо, по привычке, спросила мама. Глаза у нее были красные, и выступили некрасивые мешки под глазами.

— Моя фамилия Шин, — тоже тихо ответил старичок. — Расценки наши вы знаете?.. Где покойный?

Он прошел в дедову комнату, не глядя на покойника, откинул плед и тихо сказал:

— Подстелите что-нибудь, а то замараю… — Далее он вынул из чемоданчика инструменты и аккуратно разложил рядом на клеенке. — Можно приступать? — спросил он.

Мама кивнула, закрыла лицо руками и вышла из комнаты. Павел остался рядом.

Шин надел резиновые перчатки, взял в правую руку скальпель, левой оттянул кожу на левом бедре, с внутренней стороны ноги, и сделал глубокий, длинный разрез. Раздвинув его, он запустил туда большой палец и приподнял толстую бедренную вену. Взял ножницы, не специальные, а обычные, портновские, приподнял вену повыше и одним движением перерезал ее в толстой части. Потекла густая черная кровь. Шин ловко перехватил вену зажимом и внезапно весело сказал:

— А мы туда сейчас формалинчику… — Он набрал полный шприц прозрачной жидкости и воткнул его в вену. Напрямую, без иглы…

Павлу стало дурно, он отошел в сторону и распахнул окно. Удушающая июльская жара ворвалась в комнату, прихватив по пути раскаленный дрожащий воздух, нависший над асфальтом, что вплотную подступал под окно их первого этажа.

Старичок тем временем завершал жуткую процедуру.

— Сейчас подошьем — и порядок… — снова бодро сообщил он.

— Я… хотел спросить. Нам хоронить через два дня, — обратился к нему Павел. — Продержимся?.. Как вы думаете? При такой жаре… — Внезапно до него дошел смысл сказанных им слов. Он смутился. — Я хотел сказать, нельзя ли как-нибудь… покрепче… заморозить дедушку?

— Отчего же нельзя? — почему-то обрадовался старичок. — Очень даже можно. Только, сами понимаете… Двойной формалин, все же…

— Мы заплатим, — ответил Павел. «Заплачу из стипухи, — подумал он. — Для мамы никаких подробностей…»

— Ну, тогда я добавляю? — Шин вопросительно посмотрел на Павла.

— Да… — коротко подвел итог Павел и краем глаза засек два веселых, быстро вспыхнувших фиолетовых огонька в азиатских глазах старичка-заморозчика… «Точно завалят меня на соревнованиях… — подумал он. — Как все это некстати…»

После похорон деда Романа Павел впал в депрессию. Хотелось бросить все к чертовой матери. Он проводил маму в санаторий и лег на диван…

«К черту эти тренировки! — подумал он. — Хватит…»

Почему-то вспомнился нетрезвый Ринат из давней южной истории.

— В бокс тебе бы надо… — сказал он…

— Да пошел бы ты! — с необъяснимой злобой вслух произнес Павел…

Это был третий, заключительный раунд поединка за выход в финал. Соперник Павла, боксер из Казахстана, жилистый, с длинными мускулистыми руками, наступал грамотно и целеустремленно. Победитель выходил в финал, а это автоматически означало присвоение звания «Мастера спорта». Павел вяло оборонялся, часто уходя в глухую защиту, и лишь иногда взрывался короткой быстрой серией ударов в ближнем бою, вызывая редкие аплодисменты зрителей. Но длиннорукий был непробиваем. Казалось, он совершенно не чувствовал боли. При этом он двигался по рингу легко и непринужденно, жаля соперника точными и жесткими ударами, постоянно держа его на дистанции.

«Грамотный, гад…» — промелькнула мысль.

Павел начал уставать. Ему хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Ему уже было все равно… Соперники вошли в клинч. Не выдержав обмена ударами, Павел согнулся, отпрянув в угол, и снова ушел в глухую защиту. Длиннорукий продолжал методично расстреливать его своими кувалдами, не давая роздыху. Внезапно Павел разогнулся и нанес ему удар открытой перчаткой сбоку.

Опытный рефери из Джезказгана по фамилии Ли остановил бой.

— Первое предупреждение! — объявил он на весь зал, подняв вертикально вверх большой смуглый палец правой руки и строго глядя на боксера через щелочки своих узких глаз.

«Вот теперь, точно, конец…» — со странным облегчением подумал Павел.

— Бокс! — Ли дал ладонью отмашку к продолжению боя, уже окончательно превратившегося в узаконенное избиение.

Павел нетвердо стоял на ногах, но, кое-как приняв стойку, двинулся навстречу длиннорукому. Последнее, что он успел заметить, было лицо секунданта длиннорукого, на какой-то миг возникшее из-за его спины… Внимательный и доброжелательный взгляд, обращенный к Павлу… многочисленные морщинки, собранные паутинкой вокруг глаз… пушистые седые брови… Хорошо разглядеть его он не успел… Правый кулак соперника, закованный в темную кожу, со свистом прочертил в воздухе прощальный оборот и, не встретив на своем пути никакой преграды, со страшной силой, снизу вверх, воткнулся Павлу в подбородок. Апперкот был великолепен. Павел рухнул на ринг, как подкошенный. Этот последний полет к земле его сознание уже не контролировало…

— Восемь!..

Внезапно он с невероятной легкостью взлетел вверх и, зависнув над рингом, с удивлением осмотрелся. Вернее, осмотреться в привычном смысле этого слова не довелось, поскольку нехитрый процесс этот предполагал, как минимум, поворот головы влево-вправо. Но головы не было, как не было и всего остального. Он просто увидел происходящее вокруг него, охватив все это взором своих несуществующих глаз. «Привет участникам республиканских соревнований по боксу» — слабо колыхался рядом с ним краснобелый сатин транспаранта, подвешенного на тонких канатах. Павел пролетел его насквозь, ничуть не добавив ему колебаний, и поднялся под круговой купол Дворца спорта. Было легко, воздушно и удивительно покойно. Он вгляделся вниз… В красном углу ринга, держась за канаты и подпрыгивая, еще не остыв от боя, находился его длиннорукий соперник с накинутым на плечи полотенцем. Секундант говорил ему что-то с улыбкой, расшнуровывая перчатки, и он слушал, согласно кивая. В центре ринга, лицом вниз, лежал поверженный боксер. Со своей подкупольной высоты он узнал его сразу. Это был он… Павел… Удивления не было. Секундант Павла и врач команды подскочили к бездыханному телу и перевернули его на спину. Секундант брызнул в лицо водой, а врач нащупал пульс. В этот момент он почувствовал, что его неудержимо влечет вверх, к черной вершине купола. Крыша стремительно приближалась. Ближе… еще ближе… Но страха не было… Внизу и сбоку все заволокло белесым туманом. Через мгновение последние краешки оставшихся в видимости предметов исчезли, растворившись без остатка. Перед ним зияла лишь вершина черного купола, устремленная ввысь. Отчетливо видная снизу, она слегка колебалась в безвоздушном пространстве, то приближаясь, то снова удаляясь, и, словно наблюдаемая через расстроенный оптический прибор с подвижными линзами, принимала самые причудливые очертания, как будто пыталась пробить себе дальнейший путь в черную неизвестность. «Дно…» — внезапная мысль пронеслась где-то рядом… Неожиданно купол надвинулся черным шлемом, окружив со всех сторон его невесомое бестелесное облачко… Внутри облачка стало страшно…