Степан Чепмэн - Тройка Страница 8

Но ведь она жила среди этих людей всю жизнь. Они учили ее ходить. Они учили ее думать. И вот теперь они просто хотят вырезать кусок ее тела, а остальное выбросить за ненадобностью. В этом заключается их работа. Возможно, с ней самой что-то не так, но Ева не хотела умирать.

— Теперь уже недолго, — заметила прилипала на ее плече.

— Замолчи, — огрызнулась Ева. — Ты все равно ничего не знаешь.

Медсестра с лососевым лицом наклонила обсидиановую плиту и прижала голую спину Евы к холодному камню, а затем вновь вернула плиту на место, но уже вместе с Евой.

Медицинские датчики на черном камне яростно затрещали. Вращающиеся платиновые иглы воткнулись со всех сторон в ее тело, и оно налилось свинцовой тяжестью. Медсестра затянула на ее поясе кожаный ремень и защелкнула пряжку.

Ева видела свое отражение в зеркальных стенах купола, смыкавшихся над ней. Огни в амфитеатре погасли, красный пульсирующий конус высвечивал только жертвенную плиту.

Хирурги-скаты собрались вокруг Евы, на них были белые халаты и латексные перчатки. Их внутренние голоса зазвучали у Евы в голове.

— Ну-ка, милое дитя, расслабься. Не надо нервничать, мы все так в тебя верим.

— Что опять за хрень! Зуб даю, что чертов пень-нарколог опять облажается с дозой!

— Кетцаль! Ну и бараны собрались вокруг! А самый напыщенный — та глыба жира, что зовется Императором.

— Детка, ты должна открыть свое сердце Лазерному лучу. Ты должна добровольно отдать себя.

Голоса гудели, заманивая Еву в ловушку неуверенности. Она начала плакать и взмолилась: «Помоги мне, Мать! Я пропала! Я потеряла твою милость!»

— Кретины! Опять не та доза! Я им повыдеру их сучьи глазенки! Да чтоб им жариться в масле кальмара! Они хотят сорвать мне операцию!

Сердце Евы было маленькое, слепое существо, которое жило в ее груди, с удовольствием дыша кровью. Оно вдыхало алых змей и выплевывало их из четырех ртов в боковые ответвления ее легких. Ему ничто не грозило. Хирурги о нем позаботятся. Они просто перенесут его в другое место.

Конус красного света сузился. Лазер парил над Евой в темноте.

Не пугайтесь сужающегося луча света, цитировала заученные наставления Ева, представляйте, что это часть Благого Сияния. Не бойтесь сгущающейся тьмы, представляйте себе, что это летние тучки заслонили от вас солнышко.

После операции Ева должна была продержаться на ногах еще час с помощью подключенного аппарата искусственного сердца-легкого. Она должна появиться на балконе перед поклоняющейся ей толпой в белом терновом венце и белой кружевной накидке, украшенной цветами. Если бы она не смогла произнести речь, ее бы заменила звукозапись.

Потом они должны были вытатуировать на ее щеке узор смерти, отвезти ее в катакомбы, отсоединить искусственное сердце и оставить там среди тех, кто прошел обряд до нее. Все шло бы так, как полагается.

Синяя вода хлынула из решеточных отверстий в полу и начала затоплять операционную, поднимаясь к базальтовой плите. Медсестры надели на хирургов кислородные маски. Жидкость уже лизала пятки Евы. Одна из медсестер сунула ей в рот какую-то трубку.

— Прикуси зубами. Вдыхай. Глубоко вдохни. Отлично.

Вода облизывала ее ноги. Стол с инструментами скрылся под водой. Ева закрыла глаза.

Рыба-прилипала вцепилась в ее шею множеством крошечных острых зубов. Ей казалось, что она кричит: «Да что с тобой? Разве я ничему тебя не научила? Ты что, так и будешь лежать и позволишь им тебя зарезать?»

«Отстань от меня», — подумала Ева, обращаясь к проклятой черной рыбе.

«Это так просто, — продолжала ремора. — Если ты толкнешь секретный рычаг, то отодвинется фальшивая панель и откроется тайный ход. Ты сможешь убежать.

Ты сможешь бежать быстрее ветра и убежишь от всего этого! Всего одно маленькое усилие!»

«Но я хочу умереть, — ответила Ева. — Это мое собственное желание. И чего ты пыжишься, стремясь все испортить?»

— Она сопротивляется.

— Она пробует говорить.

— Подтяните главный ремень!

— Еще успокоительного!

Ева успокоилась и скоро уже легко задышала сквозь дыхательную трубку.

Лежа под водой в конусе красного свечения на обсидиановой плите, она открыла глаза. Связанная и с заткнутым трубкой ртом. С платиновыми иглами, поворачивающимися в ее плоти. А к ней уже неумолимо приближаются хирурги, в резиновых фартуках и в резиновых масках, с ножами в руках.

Хирурги переговаривались друг с другом через миниатюрные микрофоны. От их респираторов вверх поднимались пузырьки воздуха. Они приближались, чтобы ее убить.

Когда к ней приблизился главный хирург и протянул церемониальный деревянный кинжал с резной рукоятью, руки Евы поднялись помимо ее воли. Ритуальный нож был остро заточен, его лезвие было острее, чем стекло. Действуя будто сами по себе, ее руки ухватили рукоять кинжала, которую продолжал держать хирург-скат. В четыре руки они приблизили острие кинжала к маленькому белому рубцу на коже Еве.

По ритуалу она должна была сама сделать первый надрез. Хирург должен лишь помогать ей.

Незнакомые голоса вихрем закружились в ее голове, они о чем-то спорили, их речь была быстрой и неразборчивой, как щебетанье дельфинов. Колеса беззвучного спора крутились так стремительно, как мечется стайка мелкой рыбешки, переговаривающаяся на ультразвуковых частотах, которые Ева не улавливала.

Лица скатов и лососей глядели на нее сквозь прорези резиновых масок. Точнее, смотрели их маленькие черные мертвые глаза, более похожие на раны от раскаленной кочерги. Ева сделала надрез. Темно-красное облако крови заклубилось над острием кинжала. Главный хирург усилил захват на рукоятке. Но его руки были слабы.

Ева сделала глубокий вдох и с силой выплюнула изо рта мундштук от воздушной трубки. Она вырвала деревянный кинжал из рук хирурга, взмахнула деревянным клинком и резко вонзила его в шею хирурга. Сегодня хирург уже ни у кого не сумеет вырезать сердце.

Ева расстегнула ремень на талии и подтянула к себе ноги сгруппировавшись. Медсестру, которая пыталась схватить ее за ногу, она резко отпихнула.

Потом нацелилась пяткой в беззубую белую морду ассистента хирурга — бац! Его лицо окрасилось густым темно-оранжевым цветом.

Другая медсестра попыталась подобраться к Еве сзади, но Ева уже оттолкнулась от гладкой хирургической плиты и поплыла сквозь продезинфицированную красную воду вверх, к куполу операционной.

Подплыв к зеркальному стеклу, она прижалась к нему ладонями и приблизила лицо вплотную к его поверхности. Сквозь толщу стекла она увидела ряды людей, сидящих в амфитеатре, все они глазели на нее.

У этих людей был воздух, которым они могли дышать, а у нее — нет. Она в ярости ударила по стеклу кулаком и только затем вдруг осознала, что в зубах у нее зажат кинжал. Ева сжала его рукоятку и изо всех сил ударила ей по зеркальному стеклу.

Она вновь и вновь отчаянно била по зеркалу, пока по стеклу не разбежалась сеть трещин. Когда вода начала просачиваться сквозь трещины в куполе, зрители в панике поднялись со своих мест и бросились в проходы. Но Еве все еще нечем было дышать.

Тогда она прицелилась и, вонзив острие деревянного кинжала в точку, откуда расходились трещины, со всей силы провернула рукоятку.

Купол громко хрястнул, как разломившаяся по швам черепная коробка, и обрушился, разбрызгивая свое содержимое.

Соленая вода затопила амфитеатр. Еву вместе с потоком воды вынесло наружу.

Она приземлилась на четвереньки на зеленый ковер. Она снова могла дышать.

— Что ты наделала? — заверещал ее наставник.

Ева оторвала прилипалу от своего плеча и швырнула ее головой об пол.

Возможно, она какой-то дегенеративный мутант. Но Ева хотела жить, а не умирать.

И она продолжала жить. Пока не превратилась в нелепую неопрятную старуху.

Ну вот и все о ней. Теперь очередь Наоми рассказывать.

— Эй, Наоми! Проснись! Расскажи нам что-нибудь свое.

Глава 4

Кто слово сеет, а не дело,Тот сорняки растит умело.Сажать сорняк что сеять снег,Хлопот — сугроб, а пользы нет.

Появились звезды. Все в этой дурацкой пустыне уснуло. Уснула мама. Уснул папа. Они спали и видели сны. А я не спала. Я никогда не сплю.

И пустыня эта — тоже сон. Сон, что вложил в наши головы Мейзер. Я знаю, он мне сам об этом говорил.

А я почти не вижу снов. Только иногда мне удается прогнать туман из головы, и я вспоминаю всякие вещи, которые происходят сейчас или которые произошли уже давным-давно.

Вот и сегодня, пока мама рассказывала свой сон, я перенеслась в прошлое, в тот вечер, когда съела папу. Я его съела в кегельбане, в Британской Колумбии, и было это в 1990 году.