Дэвид Стори - Сэвилл Страница 80

Полчаса спустя он высадил их у дороги, ведущей к поселку, и уехал, громко сигналя.

— Хороший был день, — сказал Риген, когда они вошли в поселок. С каждым шагом к нему возвращалась обычная неловкость. — Только ты не говори, про что я тебе рассказывал — про танцы и оркестр, ну, про все это.

— Конечно, — сказал он.

— Да я так, — сказал Риген. — Ведь, если отец узнает, на этом все кончится.

Зажглись фонари. На тротуары и стены домов легли круги желтоватого газового света. Из низины у шахты поднялся туман и медленно затягивал примыкающие к ней улицы. Их шаги громко отдавались в сгустившейся тьме. Из двери Ригена вырывался свет, озаряя фигуру его матери, костлявой, как он, но не такой высокой. Майкл, увидев мать, сразу замедлил шаг и, если бы она его не окликнула, наверное, перешел бы на другую сторону.

— Это ты?

— Мы сбились с дороги, мама, — сказал он, вступая в полосу света. Его голос, его ссутулившиеся плечи вдруг напомнили Колину тот вечер во время войны, когда они вернулись домой после экзаменов.

— Ничего, — сказала его мать и добавила: — Это ты, Колин, голубчик? — Она отошла от двери и пощупала одежду Ригена. — Ты не промок?

— Нет, — сказал Риген. — Мы почти все время ходили.

— Ты не зайдешь, Колин? — сказала миссис Риген. — Майкла кое-что дожидается в духовке, но ему одному много будет. Я не люблю, чтобы он наедался на ночь.

— А, пиликатель явился! — внезапно взревел голос внутри дома, проем двери на секунду закрыла огромная тень, и на крыльцо вышел мистер Риген. Однако, увидев Колина, он заговорил совсем другим тоном. — Ну что, ребятки, нагулялись? Мать понять не могла, куда он запропастился: то подогревала ужин, то остужала, чтобы он не перестоялся. Сами мы тоже без него не садились. Кто же знал, что он так задержится.

— Мы отлично погуляли, — сказал Риген, не скрывая облегчения. — Только заблудились на обратном пути. Вот поэтому и задержались. Нас грузовик подвез.

— Грузовик? — сказала миссис Риген и снова ухватилась за его рукав.

— Тебе просил передать привет Джек Хопкрофт, — сказал Риген.

— Хопкрофт? Хопкрофт? — сказал мистер Риген, поглаживая подбородок, и внимательно поглядел сначала на жену, потом на Ригена. — Хопкрофт. — По-видимому, ни сыну, ни матери эта фамилия ничего не говорила, и мистер Риген добавил: — Что же, можно наконец сесть за стол и поужинать.

Колин пошел дальше, к своему крыльцу.

— Ну и как? — спросил отец, словно он только что вышел.

— Ничего, — сказал он. — Домой нас подвез шофер грузовика. Мы в кабине ехали.

— Ну, Брайен будет доволен, — сказал отец, словно не услышав.

Пришло письмо с результатами экзаменов. Он получил примерно те отметки, каких ожидал, хотя мать удивилась, что отметка по языку и литературе относительно невысока.

— Я думала, это твой любимый предмет, голубчик.

— Просто самый легкий, — сказал он.

— Основу я ему дал хорошую, — сказал отец. — А почему он себя на экзамене показать не мог, этого я уж не понимаю.

— А что показывать? Когда тебя экзаменуют, все обессмысливается, — сказал Колин. — «Проиллюстрируйте на примерах роль природы в поэзии Вордсворта», — добавил он. — Неужели стихи читают для того, чтобы искать примеры?

— Ну, если это нужно для того, чтобы получить хорошую работу, — сказал отец, — так даже я набрал бы примеров, только держись. А ведь я книг не читаю, — добавил он. — Если б ты вкалывал в забое, живо что-нибудь придумал бы, не беспокойся.

— Но он же в забое не работает, — сказала мать.

— Сейчас нет, — сказал отец, — но при таком старании он скоро туда угодит.

— Ну, все-таки это неправда, — сказала она.

— Правда тут одна: кто-то в шахте работает, чтобы содержать его в роскоши, пока он соблаговолит выучить два-три примера. В этом-то и дело, — добавил он в сторону Колина.

Было решено, что он все-таки пойдет в шестой класс. Летом он опять работал на ферме, на той же самой, где когда-то копнил снопы с двумя военнопленными: вставал рано, возвращался каждый вечер поздно и в конце концов скопил деньги на велосипед. Как-то вечером он поехал к Стэффорду, но не застал его дома. В сентябре он вернулся в школу загорелый и окрепший.

Зимой заболел дед. Жил он в отдаленном городе, и отец только теперь узнал, что его взяли в муниципальный приют для престарелых. Как-то в субботу отец поехал туда с Колином. Они ехали на поезде по непривычным равнинам восточного побережья. Город стоял у устья реки — над крышами однообразных кирпичных домов виднелись подъемные краны порта. Приют был на окраине, и они сели в автобус. Они увидели старинное серое здание и несколько новых сборных домиков. Спальня его деда была на верхнем этаже — длинная голая казарма с железными кроватями у стен. Когда они вошли туда вслед за сестрой, там не было никого, кроме его деда и еще одного человека, но вскоре вернулись другие старики. Они сидели сгорбившись на своих кроватях, курили, вяло разговаривали.

Дед, казалось, спал. Он очень одряхлел с тех пор, как Колин видел его в последний раз. Крупный крючковатый нос торчал между провалами глаз, точно костяная перемычка, щеки запали, беззубый рот ввалился. Колин физически ощутил, как потрясен отец.

— Пап? — сказал отец, а сестра добавила:

— Мистер Сэвилл! К вам пришли, голубчик.

Молочно-голубые глаза деда медленно открылись, несколько секунд он тупо смотрел прямо перед собой, потом поглядел на сестру и с возрастающим недоумением уставился на отца и Колина.

— Пап? — сказал отец. — Ну как ты?

— Ничего, — сказал дед, словно отец уже давно был тут, а потом добавил: — Это ты, Гарри?

— Мы приехали, как только узнали, — сказал отец.

— А кто это? — сказал дед, растерянно глядя на Колина.

— Твой внук. Ты же его помнишь.

— Колин, — сказал дед неуверенно и опять поглядел на сестру.

— Почему ты не сообщил, где ты теперь живешь? — спросил отец.

— Не люблю я людей по пустякам затруднять.

— Пап, мы бы о тебе хорошо заботились, — сказал отец.

— Обо мне и тут неплохо заботятся.

— Но дома-то жить все-таки лучше.

— Мне и тут неплохо, не беспокойся, — сказал дед и добавил: — А где Джек? Он с тобой тут?

— Он завтра приедет или послезавтра, — сказал отец.

— А я подумал, может, он с тобой тут. — Дед закрыл глаза.

— Ему вредно утомляться, мистер Сэвилл, — сказала сестра, поговорила с двумя-тремя стариками и вышла.

Отец принес себе стул. Колин некоторое время стоял возле кровати и смотрел на голову деда. Отец сидел рядом. Сумку с едой, которую он привез ему, сестра велела оставить у дежурной.

— Вид у него не слишком хороший, — сказал отец, и дед, словно разбуженный его голосом, снова открыл глаза.

— Ты еще тут?

Колин принес стул для себя. Некоторое время он сидел по другую сторону кровати. Потом отец поднял голову и сказал:

— Если хочешь, Колин, подожди снаружи. Чего тебе тут делать?

Лицо у него сразу осунулось, глаза покраснели.

Колин прошел по каменным плитам коридора мимо зарешеченных окон и по бетонной лестнице спустился в вестибюль. Сумка с едой, которую привез отец, все еще стояла на столе дежурной. Он немного подождал, а потом вышел на улицу и начал ходить взад и вперед, поглядывая на окна верхнего этажа и стараясь определить, за которым из них лежит его дед.

Минут через двадцать из дверей вышел отец.

Он, по-видимому, плакал и на секунду, пока спускался по ступенькам подъезда, вдруг словно преобразился в копию того, кто лежал там, наверху. Рассеянно кивнув Колину, он повернулся и пошел к автобусной остановке.

— Он не хочет отсюда переезжать, — сказал отец, когда Колин нагнал его. — И они считают, что тут ему будет лучше, чем в домашних условиях.

Они шли молча, замкнутые теснотой серых улочек. Вдалеке раздавались пароходные гудки, а где-то близко играл оркестр и слышался отрывистый рокот барабана.

Отец вытер нос. Вытер глаза. Когда они подошли к остановке, он немного успокоился.

— Тяжело это. — Он поглядел по сторонам. — Жизнь его не баловала. Я все вспоминаю, каким он был раньше. Знаешь, мы с ним на одной ферме работали. Его тогда уволили, а я нашел ему место, и так мы вдвоем туда и приходили. Вот прямо вижу его. Точно сейчас это было.

В автобусе он умолк, погрузившись в свои мысли. Даже потом, в поезде, он почти ничего не говорил, а когда через два часа они добрались до дома, он присел к столу и на расспросы матери только качал головой и говорил:

— Не могу я. Так это тяжело.

Глаза у него были красные, кожа на щеках и лбу казалась воспаленной.

Две недели спустя пришла телеграмма. Отец был в дневной смене и вернулся домой поздно вечером. Он вошел в кухню, глаза у него были обведены черными кругами. И тут мать сказала: