Алексей Егоренков - Земля точка небо Страница 9

Это был первый крепкий напиток за два года, и Дима тут же опьянел.

Он развалился в шезлонге и смотрел в небо, где среди рваных весенних облаков угадывались мутные звезды.

— Лично мне идея Москвы нравится, — сказал Максим. — Человек по природе хищник… ему более свойственно рвать зубами глотки, чем жевать сено.

— Почему хищник? — спросила Лиза.

— Клыки во рту. Над городом верещали какие-то вечерние птицы. Совсем рядом, под крышей чердачной будки, топтался целый выводок голубей.

— Тогда это не для меня, — сказала Лиза. — Я не умею рвать глотки.

— И не придется. Это дело пиарщиков. Как бы эти говнюки меня не обгадили.

— Кто?

— Вон, голуби.

— А… Ну, если меня вообще примут на телевидение.

— Примут. Это же Москва. «Вот оно», — вдруг подумал Дима. Машины едут по земле. А звук — будто в небе.

— Извините, я выйду… — сказала Лиза. — Мне нужно в туалет. Она выбралась из шезлонга и прошла к выходу, Почти твердо, едва косясь на открытое пространство. Две минуты прошло в тишине.

— Макс?

— Я слушаю.

— Какие в Москве есть журналы? Или газеты?

— Гм. «Известия». «Форбс». «Ритм-н-блюз».

— О, а что это? Какая-то музыка? Мне нравится музыка.

— Поздравляю, — Максим отхлебнул мартини.

— Поможешь мне к ним попасть? Макс поперхнулся.

— С какой стати?

— Лиза сегодня спросила про запрещенные поступки. Я не сказал, но я много раз выдавал себя за другого. За журналиста.

— Да ладно.

— Честное слово.

— И… ну хорошо, и что с того?

— Теперь мне нужно им стать. Иначе получится, что я врал.

— И думаешь, тебя так запросто возьмут?

— Ну… это же Москва. В просвете между облаков мерцал реактивный самолет. Дима подобрал кусок проволоки и принялся выколачивать пыль из своей кроссовки. Максим встал и прошагал к бортику. Выглянул наружу и отшатнулся. М-да. А ведь однажды придется спрыгнуть.

— Зачем? — спросил Дима, и Макс понял, что сказал это вслух, и вдруг потерялся в одном из пьяных измерений, где уличные огни можно было читать как слова, где всё надувалось и опадало: то кисти рук росли, а голова становилась крошечной, то наоборот…

— Эй, осторожнее, — крикнул Дима, выпрыгнув из шезлонга. Он ухватил Максима за ворот пиджака и дернул прочь от борта. Макс повалился на бок, мысленно отметив, что успел изрядно напиться.

— Уф, — он позволил отвести себя к шезлонгу, с размаху сел и закурил, хотя удержать сигарету было непросто.

— В расчете за люстру? — Дима осторожно улыбнулся.

— Б-блядь, ну я исполнил. Можно бутылку? — попросил Максим. Он решил не утруждаться и хлебнул прямо из нее.

— Вот так, — сообщил он пьяно. — Именно так я умру когда-нибудь. И почти угадал.

5 сентября 2005 года

— Ну что, Поттер? Как поживает ваш гость? Разобрались?

— Я вам так отвечу. Перед нами мошенник. Другой человек, и паспорт не его. И никакой мистики.

— Да что вы говорите!

— Я клянусь вам. Его бы назад, в отделение…

— Так наберите милицию, пускай забирают.

— Я бы с радостью, но какой у них номер?

— Ноль-два, Поттер. Ноль-два.

24 июля 2005 года

Всё меняется. Странности производят странности, и теперь всё развивается само по себе. До сих пор я был уверен, что экстренные номера действуют безотказно. Как наивен я был. И как беззащитен. Мы с Эврикой летели вперед, пойманные между двух параллелей: слева вечерняя трасса, а справа чугунным колесом вертелась бесконечная ограда. Десять гудков спустя в трубке раздался треск. Автоответчик сыграл «К Элизе» и буднично попросил дождаться оператора. Над фонарями разгорался вечер. Каждый пятый штык заводской ограды венчала острая маленькая звезда.

— Скорее, — торопила меня Эвридика. — Ну пожалуйста, скорее. В трубке снова раздался щелчок. Трель и хрип. И женский голос.

— К СОЖАЛЕНИЮ, — девушка в записи отчаянно пыталась изобразить сожаление. — На данный момент НИ ОДИН оператор НЕ МОЖЕТ принять ваш вызов. Хрп! Нас отстрелили, и мобильник утих. Я набрал их номер пять раз. И пять раз услышал это сообщение.

— Скорее же! — позвала Эвридика, успевшая отбежать далеко вперед. Выходило совсем не смешно. За нами гналась шайка маньяков, и если мы попадемся, мне сожгут лицо дезодорантом, а как поступят с Эврикой — об этом вовсе тошно было думать. И вот, я снова набираю «02» и слышу…

— Милиция, — отозвалась девушка, на этот раз живая. У нее был голос человека, который только что отсмеялся и хочет вернуться к разговору, прерванному звонком.

— Добрый вечер, — прохрипел я в ответ, и постарался коротко объяснить, что меня и одну девушку преследует группа ребят, которые используют предметы.

— Где вы находитесь… — она зажала микрофон ладонью и что-то крикнула в сторону.

— Здесь дорога, — сказал я. — И лес. И ограда… завод, наверное.

— Где вы находитесь? — повторила она чуть раздраженно.

— Да не знаю же! Вышли из метро… конечная станция.

— «Серп и молот»?

— Такая, подземная гробница…

— Краснооктябрьский. Звоните в райотдел. Она продиктовала номер и повесила трубку. «Подождите», — хотел сказать я, но было уже поздно.

— Быстрее, быстрее же! — звала Эвридика. Ее цветастое платьице мелькало далеко впереди.

— Стой! Дождись меня… Прыгая между асфальтовых кочек, я подбежал к Эврике и выдавил несколько свистящих бессмысленных звуков, прежде чем смог заговорить.

— Бесполезно. Она не кончается.

— Кто?

— Ограда, — я обернулся и на шоссе увидел их. Фары скутеров поднимались из-за горизонта чередой злых полумесяцев. Они дрожали в колеблющемся полумраке. Зуд моторов теперь был отчетливо слышен. Мотороллеры шли неровным строем, один за другим. Пять… Семь…

Целая армия. Я обернулся к испуганной Эвридике, и она собиралась заговорить, но что-то отвлекло ее. Между скутерами неспешно катился призрак. Я сразу узнал автомобиль, даже не видя правительственный номер, состоявший из одних нолей. Только один человек в городе водит «Феррари». Тем более с такой раскраской. Темные стекла, матовые диски и черный корпус: машина терялась на вечернем асфальте. Видна была только сетка из параллелей и меридианов, фосфорно сиявшая на бортах и капоте. К нам приближался не автомобиль, а его трехмерный каркас.

— Ты знаешь эту машину? — спросил я Эвридику. Она покачала головой, сглотнула и попятилась. Странно, что парень Эврики не покатал ее на своем «Феррари».

Потому что за рулем сидел он — сумасшедший Фернандес. Сын губернатора. Глава психоделов. Мой старый друг.

— Стой ты, — я поймал Эвридику за тонкое плечо. Она рванулась прочь так сильно, что едва не порвала бретельку.

— Нет, пусти, отстань! — Эврика билась у меня в объятиях, пока я безуспешно пытался развернуть ее к себе. — Отс-тань! Когда удалось заглянуть в ее глаза, я увидел, как Эвридика напугана. Моторы гудели уже совсем близко.

— Не туда! — заорал я в лицо Эврике. — Куда ты? Не туда! Едва она перестала сопротивляться, я отпустил ее и выбежал на трассу. Проскочил разделительную полосу и — пуф-ф! — опять провалился на дно. Мир вокруг загустел. Рисунок асфальта, колесо ограды, кривая лесной кромки, созвездие лиловых фар, — всё распалось на простую алгебру. Если считать землю плоскостью, то ограда задавала ее границу. Стая воробьев, метавшихся в небе, образовывала тесный каркас. Черные точки птиц можно было соединить линиями. Трепетавшие фары образовывали на асфальте их перевернутый оттиск. Я подумал, что небо действует как зеркало, и засмеялся бы, если бы мог дышать. Тонкие нити связывали действительность в единый механизм.

Бесплотные огни смотрели мне в лицо, но я лишился чувства длин и направлений. Фары были повсюду, они кружили вокруг меня, сгущая вечер. «Отсюда следует будущее», — подумал я. Сейчас меня кто-то дернет за руку. Крикнет: эй! Эй! И я понял, что это уже произошло. Что Эврика стоит рядом и теребит меня. Я вернулся. Резиновое дыхание мотороллеров поймало нас у самой опушки. Мы проломили частокол из высохших сорняков и прыгнули в сосновую гущу, сдобренную осиновым ароматом. Сочные побеги одинаково цепко липли к одежде и коже. Но психоделы остались позади — хотя бы ненадолго. Мы с Эврикой запутались в клубке из хлещущих ветвей, душной зелени и паутины, но всё равно продирались напролом, едва разбирая дорогу, поочередно оказываясь то впереди, то сзади, задирая ноги и больно спотыкаясь. Я бежал с полузакрытыми глазами, и в сумраке мне порой казалось, что я лечу в прошлое, и любая сосна на пути означает конец. Невидимое бревно крепко задело меня под голень, и я действительно взлетел. Подо мной был ковер из точеных листьев, и я вскинул руки, ожидая удара о землю, но листья охотно расступились, предъявив длинные стебли и гнилушную пустоту. «А где земля», — подумал я и сразу встретил ее, шлепнувшись на дно оврага, на мягкую хвою и охапку сухих веток. И где… Что-то живое рухнуло на меня и угодило твердыми углами сразу в пару болевых точек. …Эвридика? Она бежала позади? Она видела, как я упал? Потрясение исчезло, и я понял, что ответ уже нашелся. Твердые коленки Эврики впились мне под ребра, а под ее подбородком отчаянно ныла шея.