Микко Римминен - С носом Страница 9

Когда существо наконец отреагировало на мою литанию, сначала невнятным «аа», а затем «ммм», я поняла, что пора сбавить скорость сооружения официальной башни, и сказала, что меня зовут Ирма, быстренько сунув ему приветственную руку. Он помедлил мгновение, но потом все-таки пожал ее. Сначала его ладонь была какая-то вялая и двигалась неохотно, но, схватившись за мою, начала то ли судорожно трястись, то ли пыталась каким-то хитрым способом меня прощупать. Ни то ни другое меня совершенно не вдохновляло.

Они встретились, но, к счастью, быстро расстались, руки, правда, мужчина по-прежнему ничего не говорил, только смотрел на свои босые ноги с какими-то индифферентно желтыми ногтями на пальцах. Я подумала, что снова допустила ошибку. Может, была слишком напористой? Или чересчур официальной? Или, наоборот, фамильярной? Бормотала невнятно и впопыхах, хотя самой вроде казалось, что проговаривала все четко и ясно? Пуститься в дальнейшие размышления я не осмелилась, а решила еще раз представиться. Снова касаться его руки не хотелось, даже сама мысль о контакте с этой конечностью, промелькнувшая в голове, вызывала противную судорогу где-то в руке и в боку.

— Ну вот, значит, Ирма, — удалось мне наконец выговорить. — Ирма из экономических исследований.

Тут же я сообразила, что не вставила никакой фамилии между именем и профессией. Это, конечно, довольно запанибратски, когда только имя, может, он испугался, клиент, такой безымянности и от этого стал подозрительным? Конечно, фамилия должна быть, думала я, но свою собственную назвать так и не решилась, надо было что-то придумать, придумывай давай что-то, ну же, придумывай. И не знаю, с чего вдруг, но после этого внутреннего монолога я выдала что-то шведское, скорей для солидности, из-за благородства звучания, и после того как я выкрутилась из ситуации, ничего более разумного в голову не приходило, ничего. Единственное сочетание звуков, которое я смогла выродить, было что-то вроде «Гюлленспаф», и произнесла я это так невнятно, что могло показаться, будто я пьяна.

— Присядем? — спросила я так вопросительно, как только смогла, но мой вопрос смахивал скорее на мольбу. — Это не займет много времени.

— Присядем, — согласился он как-то на удивление быстро, но не сделал при этом ни малейшего движения ни в одну сторону. Наконец, после того как я некоторое время простояла, пристально глядя на него не столько со злобой, сколько с удивлением, он пригласил пройти, но как-то остеопорозно и безучастно. Я прошла вперед, не снимая туфель. Хозяина такая бесцеремонность совсем не смутила, он плелся позади и издавал странные звуки, не то кашлял, не то рыгал.

Коридор, похожий на культю, делал в конце резкий поворот, за которым виднелось основное жилище. Это была однокомнатная квартира, и нельзя сказать, чтобы меня это удивило. Посреди комнаты не стоял, а скорее чахнул диван. Он был кривой со всех сторон и грозил вот-вот обрушиться вместе со всей своей засаленной зеленью и протертым до дыр вельветом. Вокруг дивана валялось все, что можно было бы назвать приметами асоциального существования: снова коробки из-под пиццы, пустые бутылки, переполненные пепельницы и приспособленные под то же самое жестяные банки, тарелки и вогнуто-выгрызенное яблоко. Мятые бумаги, газеты, чашки, стаканы, носки, жеваные футболки, дырявые пакеты и гнутые зажимы из-под них. В довершение всего на вывихнутом, а именно так он и выглядел, журнальном столике лежал разобранный будильник, все внутренности которого — зубчатые колесики, пружинки и прочее — явно подверглись внезапной трансформации или столкнулись с ужасной, тихой и невротической жестокостью.

Сил разглядывать остальное уже не было. Стало неловко, словно я увидела что-то очень интимное, человека на унитазе или нечто в этом роде. На хозяина смотреть совсем не хотелось, но пришлось, особенно после того, как он пригласил меня сесть за маленький столик, весь в кофейных пятнах, а сам плюхнулся, как мешок, с другой его стороны. Сердце сжималось при виде этого человека.

— А я как раз собирался уходить, — сказал он запылившимся и как будто даже залежавшимся голосом, какой обычно бывает, если его обладатель в течение многих дней ни с кем не говорил, я-то знаю. — Туда, — продолжил он и махнул рукой как-то весьма неопределенно. — Ну, когда вы пришли. Сюда. Вы.

Куда это он собрался босиком, успела я подумать, но все-таки сказала: простите, мол, что пришлось вас побеспокоить.

— Ничего, — промычал он в ответ, все еще не осмеливаясь поднять глаза. Само собой, он с похмелья, они ведь налицо, эти карикатурно классические симптомы, сразу вспомнились старые черно-белые комедии, и я чуть не улыбнулась. После этого я все-таки решилась посмотреть на него повнимательней, когда поняла, что это неопасно. У него было одутловатое лицо заядлого пьянчуги, одновременно бледное, красное и заросшее, а на затылке такая редкая и легкая растительность, что казалось, она становится дыбом от малейшего движения головой. Губы — плотно сжатые и темно-красные. Из видавшей виды майки торчали на удивление крепкие плечи, не такой уж он был и дохляк. Глаза, правда, не выражали ровным счетом ничего.

— В общем, у меня тут вопросы, — сказала я, достала из сумки распечатки и стала ими демонстративно шуршать, но, выглянув в окно, отвлеклась. Оно выходило во двор, большой, размером с целый квартал, удивительный оазис спокойствия в самом центре шумного и пыльного района Хаканиеми. Конечно, я тут бывала и раньше, но отсюда, сверху, открывался совсем другой вид. На мокром грязном газоне какое-то маленькое комбинезонное существо с остервенением крутило педали трехколесного велосипеда. А в пространстве междомового космоса кружил одинокий мыльный пузырь.

Очнулась оттого, что где-то послышалось «бип». Мельком взглянула на хозяина, но он явно ничего не заметил, уставился водянистыми глазами на двор, и, очевидно, тоже забыл, что осталось недоделанное дело. Я робко осмотрелась вокруг. В маленькой нише, приспособленной под кухню, на гору грязной посуды с объедками капала из крана вода, но капала беззвучно. Потом я подняла взгляд к потолку, и в этот момент снова что-то бипнуло — коробка пожарной сигнализации была похожа на паразита, присосавшегося возле одиноко болтающегося разъема для люстры.

Клиент, то есть Виртанен, даже ухом не повел. Кто знает, как давно он уже слушает эти бипы. Тоже мне дворник, подумала я, кран течет, а про то, что пора поменять батарейку в пожарной сигнализации, даже и шутить-то неловко. Хотя такие они, наверное, всегда были, эти дворники, с самого начала, как только появились на свет.

— А я-то думала, все дворники уже давно вымерли как вид, — сказала я, не придумав ничего более подходящего, чтобы прервать слегка затянувшееся молчание. Конечно, можно было бы и съязвить, но сработал предохранитель где-то в районе шеи. — Жаль те старые добрые времена, — добавила я.

Он повернул голову и впервые посмотрел мне в глаза. Я испугалась. Сложно было понять по его взгляду, что это было — похмелье или безумие, но еще труднее эта задача показалась бы ему самому, если, конечно, пришлось бы вот так выбирать.

— Да, пожалуй, — сказал он наконец еле слышно. У него были грустные глаза, как у какого-то копытного животного. У виска вилась в танце маленькая черная дрозофила, и нельзя было с уверенностью сказать, действительно ли там что-то движется на границе поля зрения или это злой водочный дух строит свои мелкие, но злые козни. — Да, — продолжил он, тяжело вздохнув. — Я ведь совсем не дворник, он умер полтора года назад, а табличка на двери осталась.

— Понятно, — сказала я. Было сложно сказать тут что-то еще, хотелось добавить что-нибудь приободряющее, а то у него даже капли пота на лбу выступили. Но почему-то слов не нашлось.

— В общем оно, конечно, заметно, что дворника нету, даже табличку они теперь сменить не могут. Кто «они»? Ну, кто там сейчас, наверное, какие-то управляющие. Фирма находится где-то в Кераве, и понятно, что на фиг им надо ехать оттуда, чтобы сменить табличку Виртанена.

Он упомянул Кераву, и в моей голове моментально разлилось не просто что-то теплое, а даже какое-то многоуровневое, с трудом объяснимое. Я взглянула в окно, одинокий мыльный пузырь летел в небо в вихре желтых листьев. Сигнализация опять сказала «бип». Перевела взгляд снова на мужчину, его лицо приняло вдруг странное выражение, застенчиво-виноватое и одновременно насмешливое, насколько это, конечно, было возможно при его разрушенной алкоголем совести. Я прекрасно знаю, что взрослые мужчины вполне могут выглядеть как мальчишки, и за четверть часа мне встретилось таких уже двое, притом в одном подъезде.

— Да, — продолжил он. — Я, конечно, тоже как бы Виртанен. Хотя и не дворник, просто Виртанен.

Я заметила, что смотрю на Виртанена немного исподлобья, а он, казалось, все больше походил на застигнутого врасплох шалуна. Я ответила что-то вроде «ну даа», с тремя «а» на конце, но он, Виртанен, похоже, не обиделся, продолжал рассказывать и говорил словно сам с собой, едва ли нуждаясь в моей благосклонной поддержке. Но вряд ли стоит по этому поводу переживать, Не стоит, Но старушки приходят и жалуются, Вот как, Обычно у них что-то с трубами, Ну да, Или с канализацией, Бывает, Или со светом, Да уж, Черт знает что, Простите, Это вы простите, Да ничего, Но иногда просто совсем достает, Ну да, Когда они там толпятся на пороге, Да уж непросто, То-то и оно, Ну да, Они ведь все ждут от меня чего-то надеются, Ну да, А я получается не могу.