Петер Розай - Мужчина & Женщина Страница 9

Мы закрываем мертвым глаза, чтобы у них был такой вид, как будто они просто спят; это нас успокаивает. — Ей вдруг вспомнились эти слова, сказанные одним врачом, с которым она работала вместе в больнице. Она подумала, что привыкла вспоминать о Мюраде так, словно он уже умер. Правда, она то и дело писала ему письма, но посылала их не столько самому Мюраду, сколько в то родное, привычное, казавшееся теперь мирным прошлое, в глубине которого, в самом дальнем его уголке, мерцал во мраке какой-то образ, нет, даже не образ, а просто искорка воспоминания, язычок пламени, который и был Мюрадом. Но Мюрад был жив: Сюзанна представила себе собаку, обнюхивающую зелень на рынке, и чуть не рассмеялась.

Мне бы давно надо было прекратить эту писанину, подумала она.

Все равно он никогда не отвечает, сказала Альмут с заднего сиденья.

Сюзанна уставилась на тонувшую в сумраке дорогу, которая уводила, казалось, куда-то в бесконечность. Глаза ее наполнились слезами, — но уже в следующее мгновение эти слезы стали слезами радости. Радость прекрасна! Как будто Бог вкладывает в нас смутное сознание того, чéм мы могли бы быть и чем не стали.

Или вот еще один образ на ту же тему: Как если бы мы рисовали реку, извилисто текущую по пустыне, — и вдруг река появилась бы на самом деле.

Они возвращались домой. Это был один из их обычных воскресных вечеров, которые они почти всегда проводили дома. Сюзанна редко ходила в гости или куда-то еще. У Альмут почти не было друзей. Так жили они в молчаливом согласии, только друг для друга, связанные только друг с другом.

Когда они подъехали к дому, Альмут выскочила из машины и открыла ворота гаража, чтобы Сюзанна могла без задержки поставить машину. В гараже — там был мало места и свет совсем слабый — они посмотрели друг на друга:

Ну вот, забыли цветы!

В горах они нарвали цветов, которые росли по берегам горной речушки, светло-голубых, клонившихся до самой земли под порывами холодного ветра. — Теперь им представилось, как ручей, зеленовато-серый порез на теле горы, круто — переламываясь — падает в черную пропасть и летит вниз:

Букет цветов, огромный и забытый, лежит где-то у края дороги. Там все еще светит яркое солнце; оно будет светить там всегда.

Сюзанна и Альмут обменялись взглядами, на их лицах почти одновременно появилась усмешка, так хорошо понимали они друг друга; потом они расшнуровали обувь и, сняв ее в прихожей, в одних чулках прошли в комнату. Пока Альмут принимала душ, Сюзанна уступила ей очередь, чтобы потом лениво и не торопясь полежать, вытянувшись в ванне, Сюзанна принялась счищать с обуви жуткую грязь. Вдруг она застыла, рассматривая маленькие, темные комочки земли и камешки, рассыпанные перед ней: И снова ее охватила радость, почти дерзкое веселье. — Над горным хребтом парили белые клубы тумана, так же стремительно спускались они в долину, оставляя после себя чистое, голубое небо. Сегодня я с ней поговорю, думала Сюзанна. Может быть, за ужином. Или перед едой.

Зазвонил телефон. Это был Гельмут. Его голос звучал взволнованно и требовательно. — Сюзанна искала отговорки, у нее, мол, нет времени, не особенно стараясь придать им правдоподобие и убедительность.

Не вмешивайся в мою жизнь, сказала она резко, когда он начал ее перебивать.

Кто это звонил, спросила Альмут, когда, завернувшись в полотенце, она расслабленно вышла из ванной.

Гельмут, — Сюзанна подмигнула; внезапно она почувствовала себя усталой, не способной ни на чем сосредоточиться.

Смотри! Мои ноги, воскликнула Альмут и показала на пол, где остались следы от ее влажных ступней.

За едой, наливая в тарелку Альмут суп, Сюзанна сказала: Нам теперь надо экономить. На новом месте я получаю меньше, чем в больнице. Мюрад ничего не присылает; но его деньги нам и не нужны.

Альмут кивнула.

Они молча принялись за еду.

Эта квартира стоит слишком дорого, начала Сюзанна снова, я думаю, мы могли бы переехать.

Низко склонившись над тарелкой, она смотрела на стол перед собой.

Выкрутимся, сказала Альмут.

Мы не должны поддаваться панике, ответила Сюзанна.

После ужина Альмут села за свой стол делать уроки. От напряжения у нее на лице время от времени появлялась отстраненная улыбка.

Во время прогулки они наткнулись на небольшую горку, возвышавшуюся среди леса. Она состояла всего лишь из четырех или пяти каменных глыб и едва достигала человеческого роста. В щелях между камнями лежала увядшая листва. Никакого названия у горы, конечно, не было, она стояла в лесу просто так, случайно.

Засыпая, Сюзанна подумала о Гельмуте. Она протянула к нему руки, но обхватила ими лишь мягкое, бесплотное облако сна, расплывшееся в ее объятиях.

Сюзанна работала теперь в бюро по трудоустройству, которое занималось безработными, желавшими получить другую профессию. Бюро размещалось в низеньком строении, недалеко от вокзала, где новые дома плохо вписывались в тесный беспорядок складских помещений, деревянных сараев и садовых участков.

Мы должны идти навстречу своим клиентам, сказал ей начальник бюро в день приема на работу и показал через окно на здание вокзала: люди, которые пользуются услугами бюро, приезжают чаще всего оттуда, с равнины, из бедных деревень.

С чем пришла сюда Сюзанна?

Когда люди внутренне меняются, они часто испытывают неосознанную потребность придать себе больший вес и значительность.

Сюзанна жадно стремилась к дружескому участию в судьбах других людей; так она пыталась помочь самой себе. — Но, может быть, мы ошибаемся: Не было ли это редким случаем бескорыстной доброты, не имеющей достаточного основания и потому почти святой?

Беспомощность больных в госпитале Сюзанну отпугивала: все, что они хотели, это чтобы их поднимали, умывали, кормили, водили гулять. Она видела много смертей. Правда, в глазах то одного, то другого умирающего читалось мужество, несломленное присутствие духа; но большинство уходило из жизни без сопротивления.

Безработные, обращавшиеся в бюро за советом, пытались бороться. Они, конечно, тоже не решались потребовать всего, на что имели право, но хотя бы часть своих прав они отстаивали. Они хотели бороться! И противник, с которым они боролись, далеко не всегда представал таким же абсолютным, неуязвимым и всемогущим, какой была смерть.

Когда Сюзанна смотрела на одежду, папки для документов, чемоданчики и обувь этих людей, у нее сильнее билось сердце.

К зданию бюро вела дорожка, посыпанная гравием. Хозяева расположенных вокруг садовых участков сгребали опавшие листья, а некоторые уже и перекапывали грядки. По направлению к железнодорожному полотну тянулся ряд вишневых деревьев, которые скоро должны были зацвести. Жестяные бочки под водосточными трубами были наполнены водой. — Сюзанна любила все, что окружало место ее работы. Даже зимой, когда повсюду лежал грязный снег и ветви деревьев расплывались в дыму и в вечернем тумане как первые, предварительные наброски к еще не написанной картине, мир казался ей в этом месте завершенным и несомненным. Иногда ей виделось, как ее клиенты, безработные, спускаются со всех железнодорожных насыпей мира и направляются к ней: насыпь, которая замыкала вид из ее окна, была словно границей мира. На скамейке в вестибюле уже ждали два человека — молодой мужчина и женщина. Они пришли вместе. Мужчина курил, наклонившись вперед, опираясь на колено рукой, в которой дымилась недокуренная сигарета, и смотрел перед собой. Женщина прислонилась к его плечу и спала.

В том, что люди ждали, не было ничего необычного, так как нередко они приезжали сюда издалека, из какой-нибудь деревни там, на равнине.

Вы можете уже пройти, бросила Сюзанна на ходу мужчине. Она щурилась от солнца, светившего сильно и ярко. Мужчина выпрямился и отодвинул от себя женщину.

Это моя жена, сказал он, указывая на нее, закутанную в пальто и только что открывшую глаза со сна.

Вы, наверное, уже порядочно ждете, сказала Сюзанна.

Иди, иди, сказала женщина мужу и оправила на себе платье.

В кабинете мужчина сел в кресло для посетителей напротив письменного стола Сюзанны. Под пальто на нем была рабочая одежда. Лицо небритое и красное.

Знаете ли, мы выехали еще вчера. — Он распахнул пальто: Тепло тут у вас.

Лучи солнца заглядывали в окно, и на предметах играли нежные блики.

Сюзанна повесила пальто и сняла чехол с пишущей машинки.

Мужчина был, видимо, одного с ней возраста. Крепкий, ширококостный, он казался массивным. Он снова сидел, слегка наклонившись вперед, но подняв голову, и были видны жилы, набухшие у него на шее.

Глаза полуприкрыты.

Он смотрел на Сюзанну взглядом, говорившим: ты видишь, как я бессилен, нищ и лишен всего. Но подмять себя я не позволю.

Грубая, элементарная сила, которая и есть жизнь, составляла его правоту.