Джастин Торрес - Мы, животные Страница 9

Спустя какое-то время этот стук, поначалу такой зловещий, сделался просто звуком, фоном, а еще немного погодя Джоэл принялся стучать кулаком по окну в такт ударам Папса.

Тум. Тум. Тум.

Потом и Манни по своему окну, стараясь попадать в ритм. Папс не оборачивался и не обращался к нам, словно нас вообще в машине не было; он просто стучал не переставая, поэтому я тоже стал стучать по твердому пластиковому подлокотнику посередине, и казалось, что мы сколачиваем что-то, четверку, племя — злое, нашенское племя буйных барабанщиков.

Когда свернули на нашу улицу, мы начали скандировать кричалки в ритме нашего стука.

— Ни-каких-дежурств! — крикнул Манни.

— Ни-каких-полов! — крикнул я.

— Ни-какого-кофе! — завопил Джоэл, и мы все захохотали; даже Папс хмыкнул от удивления.

Мы катались по всему заднему сиденью, хлопали себя по ляжкам, пытались скандировать: «Ни-какого-кофе!», но не могли, давились от смеха, наконец Манни сказал:

— Стоп, хватит. Больше не могу. Я плачу.

Джоэл в ответ начал выкрикивать и выстукивать по окну: «Ни-какого-плача!» И вскоре мы все уже это выстукивали:

— Ни-какого-плача! Ни-какого-плача!

Все время, пока ехали по улице и по дорожке к дому, мы это скандировали, и на крыльце, и в доме, где Ма уже вернулась с работы и разделась, чтобы лечь спать, но теперь, протирая глаза, подошла к двери спальни в нижнем белье и спросила, что, к чертям, такое творится; мы скандировали и стучали по стенам, мы стучали по кофейному столику перед кушеткой, на которую тяжело опустился Папс — опустился и закрыл глаза ладонями.

— Ни-какого-плача! Ни-какого-плача!

Ма пыталась перекричать этот шум; снова и снова спрашивала, что, к чертям, такое происходит, обращалась к Папсу по имени, чтобы он объяснил, что, к чертям, такое происходит, села с ним рядом, пощупала ему лоб, потом сказала нам:

— Он просто устал, просто устал, вот и все, — а потом ему, глядя на него: — Ты просто устал, мой маленький, да? Устал?

Папс не отнимал ладоней; так и заговорил, с ладонями у глаз.

— Мы никогда из этого не вырвемся, — сказал он. — Никогда.

Мы не знали, к кому он обращается, но притихли. Удары по столику смягчились до еле слышного постукиванья; мы все еще повторяли кричалку, но почти шепотом и без удовольствия.

— Уж ты бы молчал насчет вырваться, — проговорила Ма.

— Никто не вырвется, — сказал Папс. — Ни мы. Ни они. Никто и никогда — из этого. — Он поднял голову и взмахнул рукой перед собой. — Из этого.

Мы наконец-то совсем умолкли.

Ма встала, зажала ладонь его протянутой руки между обеими своими, потянула ее вниз и держала, не отпускала.

— Не смей, — произнесла она голосом более твердым, чем мы знали. — Не смей, понял?

Большой хрен с колесами

Папс поехал в автосалон, а мы втроем долго-долго дежурили на лужайке перед домом, рвали желтые головки одуванчиков и терли ими себе руки, золотили себя в ожидании его возвращения.

Наша старая машина сдохла накануне вечером, когда ехали домой, отвезя Ма на работу. Мотор просто взял и заглох прямо на шоссе, в дождь. Папс лупил и лупил по рулю, что-то выкрикнул, стал ругаться по-английски, потом по-испански, потом просто уронил голову на руки и долго молчал, тер глаза руками, шумно дышал. Наконец поискал и нашел на полу несколько магазинных пластиковых пакетов. Повязал нам пакеты на головы, и мы все вышли наружу, очень опасливо, вышли и двинулись по обочине, там нас обдавали брызгами тягачи с прицепами, но потом остановилась машина, в ней была женщина, и она нас подвезла.

Мы сели к ней, поехали, он поблагодарил ее несколько раз и повернулся к нам:

— Завтра же. Завтра я отправляюсь в автосалон, и у нас будет новая машина.

Мы ему не поверили, а вот женщина — она поверила; она сказала, что это замечательная идея, и вытянула шею, чтобы увидеть в зеркальце автомобиля, какие у нас лица.

Но утром Ма согласилась: у нас должна быть новая машина, и сегодня же.

И вот мы расположились перед домом, ждем, у Манни — пластиковый бинокль, а Джоэл влез на дерево и врал оттуда, что ему видна вся дорога до автосалона. Наконец из-за угла выехал пикап, и Манни прошептал: «Это он». Он сказал это так тихо и отчетливо, что мы поняли: он не заливает, и мы бросились навстречу машине, дергая друг друга за рукава, спотыкаясь, ошалевшие от восторга.

Когда Папс увидел, что мы бежим к нему, он начал торжествовать, кричал, голосил, но окна в машине были подняты, поэтому мы ничего не слышали — только видели, как вздуваются жилы у него на шее и открывается-закрывается рот, точно у куклы на веревочках. Он сбросил скорость, пополз, окно опустил, а мы трусили рядом.

— Ну, ребята, — сказал он, — знакомьтесь: новый член семьи.

— Еще чего! — завопили мы. Подбежали кое-какие соседские пацаны. Наш отец по-прежнему двигался к дому с черепашьей скоростью, на лице — гордая улыбка, а мы, ребятня, окружив пикап, подпрыгивали, как невоспитанные собачки, чтобы заглянуть внутрь.

К тому времени, как Папс вырубил мотор и вышел на гравийную дорожку, уже как минимум полдюжины мальчишек исследовали пикап, забирались в кузов, открывали бардачок, гладили кожу.

Пикап был кобальтово-синий со сплошным сиденьем и тонким двухфутовым рычагом передач, который торчал из пола. Все было гладкое и новенькое — толстая черная резина покрышек, сверкающий хром бампера. Массивные боковые зеркала топырились, как слоновьи уши. В нашем квартале было семь других пикапов, но наш выглядел круче всех. Моментально мы с братьями задрали носы.

— Уберите ваши масленые пальцы со стекла, — говорили мы. — И с водительского места слазьте давайте.

Из дома вышла Ма, вышла и встала на крыльце — уставшая, измочаленная. Глаза красные, губы поджаты, по всему видно — куксится. В одной руке держала оба ботинка, потом уронила их перед собой и села на первую ступеньку.

— Ну как, Мами? — спросил Папс.

— Сколько в нем сидений? — спросила она, подняв один ботинок и дергая за шнурки.

— Это пикап, — пробормотал Папс. — Тут нет отдельных сидений, тут сплошное.

Ма улыбнулась ботинку — злой такой улыбкой; глаз не поднимала и ни на что, кроме этого ботинка, не смотрела.

— Сколько ремней безопасности?

Соседские пацаны начали слезать и тихо отваливать, прилив возбуждения сменился отливом.

— Ну ты чего такая?

— Я? — переспросила Ма, а потом опять: — Я? Я?! Я?!! — Каждое новое Я звучало еще громче, еще неистовей. — Сколько детей у тебя, на хер, забыл? Сколько их у тебя, на хер, да еще жена, а денег сколько приносишь? Сколько ты получаешь, весь день сидишь сиднем, жопу приклеил, сколько ты на этот пикап заработал? На этот сраный пикап, где даже ремней не хватает, чтобы семью твою защищать. — Она плюнула в сторону гравийной дорожки. — На этот большой хрен с колесами!

В ответ Папс сделал к ней один большой шаг и шлепнул ее по голове сбоку, но она продолжала кричать — прямо ему, прямо в лицо:

— Большой хрен с колесами! Да! Большой хрен с колесами!

Шея и щеки у нее налились краснотой, она себя не помнила от слез, от ярости, конский хвост растрепался, она колотила Папса в грудь, пока наконец он не зажал ей рот ладонью, свободной рукой не притянул ее к себе, не обнял, приговаривая:

— Тс-с, Мами. Тс-с.

Она боролась с его хваткой, боролась и выла, пока он не начал говорить:

— Ладно. Сдаюсь, — он тысячу раз ей это повторил. — Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь. Я здесь, я тебя слышу, я сдаюсь.

И в конце концов Ма выдохлась, перестала вырываться, ее лицо успокоилось, одной рукой она потирала место, по которому пришелся шлепок.

Мы с братьями разочарованно переглянулись: мы хотели пикап.

— Если она не помещается, — сказал Манни, — может не ездить.

Папс посмотрел на нас прищуренно: поостерегитесь, мол.

— Завтра я им этот пикап верну, — объявил он, держа Ма чуть подальше от себя, чтобы видеть ее глаза. — Минивэн куплю, чтоб его, если ты хочешь, Мами. Авто для жирной старой дамы, этого ты хочешь, да, быть жирной старой дамой?

Мы все засмеялись. Даже Ма улыбнулась.

— Но сегодня у нас пикап, поэтому сегодня мы едем кататься, хорошо? Все согласны? — спросил он. — Прокатимся так, что в жизни не забудем, всегда потом будем вспоминать, как получили пикап на один день.

Ма не сразу согласилась, но после ужина пошла в спальню и вернулась в красном платье, с золотыми сережками-обручами в ушах, а мы с братьями достали из гаража наши пластмассовые ружья и запрыгнули в кузов. Специально мы никуда не направлялись, просто ехали, рассекали ночь, легко и гладко, как не знаю что. Сначала через нашу округу, потом дальше, по глухим дорогам, мимо кукурузных полей, Ма спереди, прижалась к Папсу, голова на его плече, ветер треплет ее волосы вокруг них обоих, а мы, мальцы, наша компаша, подскакиваем в кузове, выцеливаем ружьями звезды и сбиваем их с неба одну за другой.