Габриэль Витткоп - Торговка детьми Страница 9

Три нижних перкалевых юбки, одна в голубую полоску.

Шесть вышитых сорочек.

Три тюлевых накидки, называемые «лгуньи».

Ночная рубашка из муслина.

Три платья из крупнозернистого шелка цвета голубиной шейки с передом из тафты.

Дамское приталенное пальто цвета парижской грязи.

Две пары кожаных туфель.

Пара домашних туфель из ткани броше.

Шесть пар белых шелковых чулок.

Шляпа-амазонка.

Платяная щетка из слоновой кости. Головной платок из серого шелка.

Большой расписной веер, изображающий Геракла у ног Омфалы. Но также:

Мужское пальто из василькового драпа. Пара мягких сапог.

Бархатные жилеты, из них один с пуговицами в виде цветка. Панталоны из кремовой бумазеи. Панталоны из рыжеватой замши.

Индийский домашний халат и индийские же домашние туфли. Кусок кожи для ног. Зубная марля.

Семь рубашек из тончайшего льна.

Несколько пар чулок, белых и ажурных.

Башмаки из черной кожи со стразовыми пряжками.

Зеленые шагреневые туфли с серебряными пряжками.

Треуголка.

Два ночных головных платка.

Короткое пальто из коричневого драпа с низким воротником.

Муфта из кошачьего меха.

Шесть носовых платков.

Трость с набалдашником в виде мопса.

Никогда бы я не подумала, что подобные вещи можно обнаружить в трущобе Маленькой Польши, никогда и во сне я не представляла себе такого сказочного существа, как Тирезий.

Прибыв домой, я с удовольствием отметила, что гермафродит был весьма хорошо воспитан, опрятно ел, вежливо отвечал на мои вопросы. Он не помнил своих родителей и воспитан был кукловодом, который научил его читать и немного танцевать. Это был, рассказывал он, очень добрый человек, образование у него было лучше, чем положение, и, поскольку ему не хватило любопытства раздеть свою ученицу, он ничего не знал о тайне ее конституции. Полгода назад кукольник умер от удара, только успев поставить свой балаган в Кламаре. Случай свел Тирезия со старухой, которая с первого взгляда заподозрила необычное. Она приютила ребенка, подробно его обследовав, затем в кредит нарядила его и выставила на продажу. Это все, что знал Тирезий. Впрочем, впоследствии я не раз имела случай убедиться, что он врет как дышит. Неважно. До этого еще было далеко.

Я решила вознаградить себя ласками этого чудесного ребенка, но мне в настоящее время не представляется возможным делать крупные долгосрочные инвестиции, и я знаю, что мне, увы, придется с ним вскоре расстаться. Вместо того, чтобы проституировать его вслепую, я решила устроить аукцион, пригласив лишь ограниченное число избранных клиентов.

Как описать Вам, дорогая Луиза, ту ночь, что я провела с Тирезием? Я отослала людей спать и, затворив все двери, зажгла в плошке пламя, отсветы которого только и освещали комнату. У меня еще было шампанское, оставленное Ластансуаром. Тирезию не доводилось раньше пробовать этого напитка, и эликсир сделал кипучим его самого. Мне не доставало пальцев, чтобы исследовать это очаровательное тело, рук, чтобы прижимать его к свой груди, губ, чтобы покрыть его горячими поцелуями. Тирезий отвечал на мои чувства с необыкновенным пылом и не раз показал, что может пользоваться своей двуполостью; ловкость и страсть искупали его застенчивость. Все было трепетанием, биением, замиранием, напряжением, излитием, росой, ручьем, дрожью, вздохом. Я текла повсюду, я снова была молодой, но слезы лились у меня при мысли, что мне придется продать такой нежный и редкий предмет. Чтобы сократить страдание, лучше было не ждать, и на следующий же день я послала предупредить возможных покупателей.

Прежде всего, это были месье и мадемуазель Изамбар - брат и сестра. Они спят друг с другом с юного возраста и, насколько я знаю, у них родилось двое или трое детей, которых они отправили подрастать в деревню, а сами, будучи весьма богаты, живут в большом доме на Шоссе д'Антен - с прошлого года улице Патриота Мирабо. Эта кровосмесительная парочка самую малую толику уродлива: и брат, и сестра кругленькие и жирненькие, похожие на кувшины с оливковым маслом, с блестящими глазами навыкате под густыми бровями. Наверняка гермафродит смог бы внести некоторое разнообразие в любовные забавы двух сластолюбцев.

Я пригласила также господина Визариуса, который, будучи слепым, тем не менее чрезвычайно развратен. Он прекрасно владеет своими двумя руками, коими он всё время шарит перед собой и часто нашаривает то полную грудь, то влажный холмик, то круглую попку. Он тоже ничего не потерял из своего богатства.

Отправила я письмецо и господину Барботену, известному сатиру, член которого всегда в деле. Не с легким сердцем зову я его: мысль о том, что он может повредить сладостную плоть Тирезия, тревожит меня, и лишь крайняя нужда в средствах заставляет меня сделать это. Того же рода сомнения мешают мне пригласить Кабриоля де Финьяна, несмотря на все его деньги. Я вовсе не желаю смерти Тирезия, и если Кабриоль найдет его великоватым для себя, некоторые извращенцы могли бы захотеть полакомиться тушеным гермафродитом, по примеру римлян, вкушавших в соусе язычки говорящих птиц, о чем рассказывал мне канцлер Пайяр.

В назначенный день все это общество собирается в салоне, входит Тирезий, но вот меня зовут, и, к моему великому сожалению, я вынуждена Вас на сегодня оставить.

Маргарита

Моя дорогая Луиза,

Такая, какой я Вас знаю, то есть живая и полная любопытства ко всему, что в мире есть необычного, Вы наверняка с нетерпением ждете, чтобы я описала Вам, каким образом проходил аукцион Тирезия, и кто его купил. Господин Визариус, после продолжительного ощупывания товара? Господин Барботен, членом которого можно колоть орехи? Брат и сестра Изамбар, живые шары, у которых от похотливости чуть глаза не вываливаются?.. Ах, придется Вам еще немного подождать.

Итак, все это общество собралось в большом салоне. Медленно открывается дверь, и появляется Тирезий, одетый лишь в домашние туфли с пряжками и ярко-фиолетовый атласный корсет, который, будучи туго зашнурованным, подчеркивал грудь и бедра. Черные волосы, завитые щипцами и посыпанные золотой пудрой, ногти, соски и головка члена выкрашенные сусальным золотом, пучок страусиных перьев торчит из задницы - в таком виде Тирезий жеманно выступает, пряча полуулыбку за веером. Амур собственной персоной!

При виде его сладострастные возгласы раздаются в собрании и, угадав по ним приближение предмета вожделения, Визариус на ощупь направляется к Тирезию, начинает трогать, ласкать, мять, тискать, обнюхивать, и тоже издает крики и хрюканье. Я возвращаю его в кресло, и тут же все руки тянутся к ширинкам, а пальцы госпожи Изамбар исчезают под юбкой, и никто не обращает внимания на мороженое, принесенное Ворчуньей. Я хлопаю в ладоши, чтобы призвать собравшихся к порядку и начать аукцион, и объявляю первую цену: две тысячи ливров; тут же Визариус предлагает две тысячи триста. Не удивляйтесь, дорогая Луиза, столь значительной сумме, но примите во внимание чрезвычайную редкость предмета, сластолюбие присутствующих и слабость плоти. Если Вы мне возразите, что я плачу двенадцать ливров в месяц Жаку и Жакетте на двоих, что большой мешок слив можно купить за двадцать су, а платок из индийского муслина стоит девять ливров, то напомню Вам, что всё здесь дорожает изо дня в день, и что не следует ждать значительной потери стоимости ассигнаций. Вернемся к нашему аукциону: не успел Визариус договорить, как поднимается Барботен, размахивая руками и тем, что торчит у него из ширинки, и предлагает две тысячи шестьсот. Брат и сестра подскакивают, словно от укуса тарантула, и сумма достигает двух тысяч семисот ливров; Визариус рычит, как тигр, Тирезий заливается смехом, а Ворчунья роняет поднос, все вазочки с мороженым падают на пол и разбиваются вдребезги. Визариус еще поднимает цену, Барботен не желает уступать, и, в конце концов, побеждают Изамбары со скромной суммой в три тысячи двести ливров! Можно сказать, землетрясение в Лиссабоне. Ворчунья подметает осколки стекла и стирает с пола следы мороженого, а я распоряжаюсь подать всем шампанского, которое приносит мой Жак со строптивым видом. Изамбары вне себя от радости, они хотят немедленно испытать те удовольствия, которые обещает им гермафродит. Я пытаюсь отослать двух других, но те умоляют разрешить им остаться и подглядывать. Делать нечего, я позволяю.

Мы входим в большую розовую комнату, которая ничем не обита, в мгновение ока все раздеваются, и Тирезий, указывая в небо, но отнюдь не пальцем, вызывает новые крики восхищения. Без промедления мы приступаем к действию.

Растянувшись на спине, месье Изамбар возбуждает свою сестру, которая, улегшись на него, сосет член Тирезия, а брат проникает ему в вагину. Одновременно я приникаю к розочке гермафродита, лаская его светлую шелковистую спину... При виде этого Барботен два раза кряду спускает в турецкую подушку и бросается на слепца. Тот, занятый сосредоточенной мастурбацией, вдохновленной всем, что он смог ощупать, и теми звуками, которые он слышал теперь, наотрез отказывается быть проткнутым и, плавая в своей ужасной тьме, встает, падает и разбивает драгоценную вазу из поддельного китайского фарфора, за которую ему придется дорого мне заплатить. Все ревут, икают, стонут, вопят, пукают, хрюкают, рычат, вздыхают, задыхаются, в то время как струи, лужицы, излияния, эякуляции, ручьи, реки, озера растекаются по ковру. Но это было лишь первое действие балета, ибо, вспомнив, что на кухне у меня есть двое детей еще невинных, я послала Ворчунью за ними, чтобы добавить крепости в наше пойло. И вот второе действие: