Владимир Соколовский - Уникум Потеряева Страница 90

— Buеnоs diаs! — ответила она. — Вы к кому? За огурцами, что ли? Счас, счас вынесу…

Буздыринские малосолки славились окрест, и купить баночку-другую наезжали иной раз и городские гости. Однако господин, жестикулируя, прижимая к груди ладони, залопотал вдруг что-то быстрое, полупонятное… В глазах его стояли слезы. Она слушала; в какой-то момент завыла по-бабьи, на всю улицу, обняв руками небольшого размерами гостя и прижав к большой груди.

Оказывается, письмо то совсем не заволокитили: наоборот, о нем сразу узнало все посольство, и это был шок: как?!.. Гражданка Португалии прожила жизнь здесь, в Советском Союзе, и мы ничего не знаем?! Этого не может быть. Самые осторожные говорили о возможной провокации. Тогда решили вести разговор на языке нот: а располагает ли Советское правительство данными о проживании на его территории португальских граждан? Ответ был четок, без дипломатических ухищрений: нет, не раполагает. Так. Теперь зададим другой вопрос: не числится ли в составе вывезенных из Испании дети португальского происхождения? Снова язык документа чеканит: такими данными не располагаем. Я же говорил, сеньоры — это чистой воды провокация. Но, сеньоры, мы не можем так просто отмахнуться от текста: это сенсация, если правда! Надо отправить запрос по месту жительства этой сеньоры Буз… ди… рин… А что даст такой запрос? Мы будем писать бумаги, а потом окажется, что она просто сумасшедшая. Между тем, из Байшу-Алентенжу подтвердили: действительно, в 1936 году ушли в Испанию на сбор урожая оливок Кармела Сантуш Оливейру с дочерью Марией, и больше не появлялись, не было ни одной весточки. Считаются пропавшими бесследно. Сын одной и брат другой, Луиш Оливейру, был взят на воспитание и выращен семьей Сикейру, его родственниками по материнской линии. В настоящее время он проживает в том же селе, являясь мелкооптовым сбытчиком кукурузного масла и долевым владельцем сельской лавки; ему принадлежит также одна шестая с прибыли линии по фасовке жареной кукурузы. Эти данные кое-что подтверждали, однако не давали главного ответа. Тогда посольство, по согласованию с правительством, пошло на крайнюю меру: обратилось к советским властям с ходатайством о допуске своего сотрудника на территорию Емелинской области, в село Потеряевка, с подробным и досконально расписанным по времени маршрутом. На предмет выяснения личности сеньоры Буздыриной, и возможной идентификации ее с сеньорой Оливейру, бывшей подданной республики Португалия. Особой надежды не питали, зная, сколь неохотно пускают здесь разных официальных лиц из капиталистических стран на территорию захолустных областей, закрытых под предлогом невероятной секретности продукции, там производимой.

Как раз тогда экономика полезла по всем швам, являя огромные черные дыры, всюду введены были карточки, ленточные очереди опоясывали винные точки, обозначились первые табачные бунты; тут же объявлено было, что только перестройка, ускорение и гласность, вкупе с возрастанием роли партийного руководства, спасут державу. Главным итогом всех этих дел стал, как водится, вопрос о кредитах, каковые надо взять на Западе и использовать на благо родной страны. Однако легко сказать: надо взять! А если не дадут? Так надо повернуться к ним фасадом, распахнуть объятья и изобразить радостную улыбку: конец тоталитарному государству! Приоритет человеческих ценностей! Долой железный занавес! Соедините меня с академиком Сахаровым!

Вот как повезло Марии с политическим моментом! А то могла и до смерти не выбраться из Потеряевки, чтобы повидать родные места. Ошеломленный услышанным, португалец уехал, оставив подарки: банку оливок, банку португальских сардин и маленький японский магнитофон, прихватив в обратный путь буздыринских огурчиков. Он же велел готовиться к путешествию вместе с семейством: чем больше, тем лучше, а когда Мария принялась горестно размышлять, на какие средства предпринять этот вояж — заявил, что расходы по поездке, скорее всего, возьмет на себя правительство, до единого эскудо, это же такая радость, такая сенсасьон: возвращение Блудной Дочери!

Мария же, проводив гостя, загрустила вдруг, и сказала мужу: «Нет, Вася, не поеду я. Кому я там нужна, такая старуха!» — «Ну, старуха! — бодро возражал Василий. — Ты у меня еще баба хоть куда!» — и ночью задал ей такого жару, что пришлось признаться себе честно: есть еще порох в пороховницах, и надо действительно собираться в путь-дорожку дальнюю.

Но затянулось, затянулось все же дело: пока списались с братцем Луишем (всю переписку пришлось вести через то же посольство, а как иначе? — Мария не знает португальской грамоты, только говорит худо-бедно, братец Луиш совершенно не мерекает на русском), пока уладились с работой, хозяйством: посевная, огород, выгул, корова, раздойка молоденькой телочки, поросята, окучка, сенокос, уборка… Лишь к концу сентября вздохнули свободно более-менее, и тут же пришла уже пора быстренько сниматься, в комоде на полочке лежали высланные посольством билеты на Лиссабон.

С самого начала решено было ехать втроем: нечего таскаться оравой, садиться на шею людям: еще неизвестно, как они сами там живут, ведь что ты ни говори, гости — всегда хлопоты, всегда тягость. Притом Мария знала своего муженька, его одного хватит, чтобы потом долго икалось. Сначала хотели взять Андрейку, старшего сына, что жил в ними в Потеряевке. Но возник директор: «Нет, уж вы мне хоть одного-то оставьте!» — потом Мария сама стала бояться, как бы они там, в гостях у братца Луиша, не закеросинили на пару по-крупному: оба ведь весьма прилежны к этому делу! И начала говорить, вздыхая: что, мо, Андрюшка, на кого мы тогда оставим оба-то хозяйства? А основной выход подсказал Василий: надо взять Любашку! Нам, старым пенькам, вопше пора уж на печке лежать, воздух портить, а не по Европам кататься; вот молодежи — это да, это им надо, пусть посмотрят мир, поживут в другой обстановке. И белокурая голубоглазая Любашка, старшая Андрюшкина дочь, засобиралась в дорогу с дедом и бабкой. И сам-то Андрей остался этим доволен: он был по-буздырински чадолюбив, и радовался, когда его детям выпадала удача. А ему самому… да что ему эта Португалия! Приедут отец с мамкой, все расскажут о ней.

В назначенный час они вышли с чемоданами из своей избы и отправились на автобус. Впереди — невысокий коренастый Василий в чешских туфлях, сером костюме и новой шляпе, с «беломориной» в зубах, чуть позади — его жена, выше на полголовы, с крепкою, чуть вразвалку, походкой, с чемоданами в сильных руках. Знающий историю этой пары мог бы задать себе вопрос: да как же удалось Василию в темной бане некогда сломить сопротивление столь неслабой девы? И вряд ли он нашел бы умный ответ. Во всяком случае, здесь есть о чем подумать.

За бабкою шла Любашка: она не несла чемоданов, потому что вела за руку мать, задающую прощальные плачи. Под другую руку ее держал Андрей: он опохмелился с утра, и ему хотелось, наоборот, петь песни, настраивающие родителей на хорошую дорогу. «Папа! — кричал он. — Дядьке Луишу большой привет, ты понял? Только от меня лично. Так и кричи ему: от Андрюхи тебе большой привет. Во-от такой! Тридцать восемь попугаев!»

— Ой, да на чужедальну сторонушку-у!.. Чадышко мое горемычное-е!.. Да кто же там тебя накормит-напоит, спать уложи-ит!!.. Как свету-то не взвидишь, дак позови нас, доця: мо, мамонька-папонька родимы-ы! Вы придите-прилетите ко мне, сиротинушке-е!..

— Ты, ма, ровно к чеченам меня отправляешь, — хихикала Любашка.

Сзади, загребая ногами и цыркая слюною, рулили еще двое Андрюшкиных пацанов, пятнадцати и тринадцати лет, будущий цвет Потеряевки.

Что описывать эту дорогу до Москвы! Скука да страх: что-то там будет. Шутка ли: больше полусотни лет не бывал человек на родине! Оливы, женщина на муле, крик козодоя…

Чудеса начались на вокзале: их встретил тот самый дядечка, что приезжал в деревню, пригласил их в машину и повез по Москве. Потом они оказались в посольстве, там их окружили восхищенные люди, плескали руками, гомонили: посол ждал их в кабинете с большим букетом, жена его утирала платочком слезы, бросилась Марии на шею, и они обе зарыдали с невероятным облегчением… Принесли шампанское: Мария чокалась, чокалась, чокалась своим бокалом; выпила; тут же ноги ее подогнулись, она упала, не выдержав всех потрясений. Врач отменил для нее все намеченные банкеты, заявив, что это не дело — подвергать стрессам пожилую женщину в самом начале путешествия, их у нее и так будет еще немало. Ночевали они в посольстве. Василий выпросил себе бутылку вина, и полночи возился с нею в темноте, шмыгая и смоля «Беломор». Любашка спала неспокойно, всхлипывала и бормотала. Сама Мария всю ночь не сомкнула глаз, ворочалась, вздыхала: но на сердце не было тяжести, мгла не топила мозг, — лишь легкая, светлая грусть. Под утро она задремала, и сразу увидела Пречистую Деву, Mаriа рurissimа, справа ее стоял мужчина с небольшой бородкою, трудноразличимым лицом, в златотканных одеждах. «Это твой царь, любезная дочь моя!» — сказала она с улыбкою. Мария хотела что-то ответить, дернулась — и проснулась. Василий, выбритый уже, застегивал рубашку; лицо его было мятое, глаза оплыли. «Проспишь самолет, путешественница!» — сказал он. Мария подошла к нему сзади, обняла: «Ты не хлюпай, Васька. Теперь уже все будет хорошо». «Откуда тебе знать!» — «Да уж знаю».