Сергей Морозов - Великий полдень Страница 92

— Ничего такого?

— Конечно! Если бы что то такое было, мы бы с Майей первые об этом узнали.

Лишь только он снова произнес ее имя, на его физиономии опять появилось умиротворенное, блаженное выражение.

— Она такая умница, Серж, такая способная и энергичная! Если бы ты только знал! — с увлечением, чуть не с гордостью проговорил дядя Володя. — У нее великолепно все получается. Ты же видишь, Серж, как, благодаря ей, переменилась усадьба, дом, вся Деревня. Ребятишкам у нас хорошо. А будет еще лучше. Ты, пожалуйста, не сомневайся.

— Да уж чего там. В этом я не сомневаюсь, — пожал плечами я. — Ты, Володенька, тоже вон как расстарался, какую деятельность развил. Прямо расцвел на этой своей директорской должности.

— Да что я! — застенчиво воскликнул он. — Это все она. Она у нас и директор, и завхоз, и организатор, а я — так, консультант по части педагогики… За что она ни возьмется, — с жаром продолжал дядя Володя, — делает с такой душой и самоотдачей! С такой любовью! Иначе она и не может. Она необыкновенно серьезно относится к делу… Разве не молодец? А, Серж?

— Да, она очень энергичная и очень целеустремленная, — подтвердил я.

— Это только внешне она такая проказница и насмешница. Ты знаешь, Серж, она вообще серьезно ко всему относится. И очень часто говорит о тебе. Ей нужна твоя помощь. И у нее необычайно ранимая и преданная душа…

К чему эта последняя фраза? — недоумевал я. Возникла странная пауза.

— Она тебе нравится? — вдруг тихо поинтересовался дядя Володя и смущенно отвел взгляд. Он даже слегка покраснел.

— Что значит «нравится»? — проворчал я почти со злостью. — Конечно, она мне нравится! Я же ее с малого возраста знаю. Как она может мне не нравится! Такая красавица, умница.

— Ну да, конечно, — еще больше смутился он. — Красавица, умница… Ты меня извини, извини Серж, — зачем то заизвинялся он, — что я об этом спросил…

Снова возникла пауза. Было видно, что ему хочется что то сказать, но он никак не решается.

— Ты знаешь, Серж, — натужившись, промолвил он, — я так счастлив, что… могу быть рядом с ней. То есть… что мы с ней здесь делаем общее дело. То есть… что она так увлеклась Пансионом… что появилась причина, чтобы она… чтобы мы… — Тут он умолк, совсем запутавшись.

Ну вот, не хватало еще мне его признаний, чтобы он, такой простодушный и щепетильный интеллигентный человек начал изливать мне душу и делиться своими чувствами относительно Майи! У него, у бедного, был такой вид, словно он и верил и не верил привалившему счастью. Но я не собирался его ни разубеждать, ни обнадеживать его насчет Майи.

— Ладно, Володенька, — сказал я, — успокойся ты…

Когда я выходил от дяди Володи, мой взгляд снова упал на ящик буфета, куда были спрятаны гигантские очки. Я нащупал нить ассоциацию. Давным давно, в детстве, мне попались в руки очки моего старика деда, они показались мне таким же непропорционально громадным странным предметом.

Вечером, когда мы возвращались домой, Александр неожиданно стал просить, чтобы я разрешил ему поселиться в Пансионе. Я почти со злостью сказал, что об этом не может быть и речи.

9

Последние дни перед выборами были отмечены необычайным и повсеместным спокойствием и замирением. Как будто с уходом зимы, таянием снега, окончательным иссушением грязных весенних потоков и, благодаря разлившемуся в природе цветению наступило естественное равновесие и благоденствие. Впереди нас ожидало мудрое и взвешенное правление симпатичного Феди Голенищева. Его избрание на пост главы государства представлялось простой формальностью. В этом абсолютно никто не сомневался. Даже привыкшие сомневаться во всем наши старички. А то, что на его жизнь было предпринято несколько покушений, даже укрепляло репутацию народного любимца.

Нынешнее правительство, доживавшее свой законный срок, теперь существовало лишь номинально — в тени Всемирной России, которая стремительно набирала мощь и авторитет, и уже успела превратиться в своего рода параллельную властную структуру. Правительство продолжало выпускать некие постановления, распоряжения, декреты, но выполнялись они или нет — Бог ведает. Даже скептики и недоброжелатели говорили, что сразу после выборов произойдет мгновенное и полное обновление государственной иерархии, структуры России получат государственный статус. В частности, лидеры России есть не что иное, как готовый кабинет министров, а комиссии станут кузницей разнообразных ведомственных кадров. Что же касается идеологии, выработанной Россией, то она будет официальной правительственной идеологией как в национальном, так, в перспективе, и мировом масштабе.

Впрочем, статус кво, подобный тому, что установился в обществе, не мог существовать сам по себе, и определенные усилия прикладывались.

Порядок в столице и области поддерживался силами нескольких дивизий, стянутых из различных военных округов. Это была, конечно, вынужденная и временная мера, однако население ее безусловно поддерживало. Во всяком случае делегаты из местных отделений России постоянно сообщали о своем полнейшем взаимопонимании и взаимодействии с окружными комендатурами и штабами.

Что касается пространств, более удаленных — периферии, там жизнь уже была давно замкнута в самой себе. Собрание представителей регионов, как государственный институт (в смысле реальных властных полномочий), не слишком отличалось от дышащего на ладан правительства. Съезжаться то они съезжались, однако крайне нерегулярно и, судя по всему, сами точно не знали с какой, собственно, целью.

Армия по прежнему формально подчинялась правительству, но фактически существовала сама по себе и подчинялась самой себе. Это было гораздо разумнее со всех точек зрения. Армия давно не кормилась из казны, не нуждалась в унизительном выпрашивании денег у правительства или у кого бы то ни было. И без того имелось достаточное количество желающих, главным образом из числа местных органов самоуправления, которые считали выгодным регулярно перечислять соответствующие суммы на воинские счета, нежели не делать этого.

Абсурдное разделение стратегических задач на «внешние» и «внутренние» было похерено еще при прежнем правителе. Произошло естественное слияние всех родов войск, что доказало преимущества компактности и оперативности, а главное, уничтожило узковедомственную конкуренцию. Не существовало более такого атавизма, как искусственное разделение людей в военной форме на армию, милицию и полицию. Взамен двух последних, выросла многослойная система органов общественной безопасности, которая формировалась по территориально производственному принципу и обслуживала интересы соответствующих корпораций. Костяк новой структуры составляла наша московская служба безопасности во главе с ее бессменным руководителем Толей Головиным.

Несмотря на автономность своего положения, армия продолжала осуществлять ту основную и, пожалуй, единственную функцию, которую осуществляла и прежде, находясь в подчинении правительства. А именно, являлась тем бесстрастно объективным молотом, который сокрушал при необходимости любые альтернативные вооруженные формирования регионального уровня. Последние рассматривались как потенциальные зачинщики масштабных военных конфликтов. Кстати, именно проведением подобной профилактики объяснялось отсутствие сколько-нибудь заметных вооруженных столкновений вокруг столицы. В конечном счете армия пользовалась заслуженной репутацией бескомпромиссной и грозной умиротворительницы. Вроде разящей небесной десницы.

Схема была хорошо отработана и предельно проста: как только служба армейской разведки выявляла незаконные вооруженные формирования, которые превосходили по численности установленные нормы и могли явиться фактором дестабилизации, в тот же самый момент объявлялась готовность номер один и наносились упредительные удары. В течении нескольких недель или даже дней группировки бывали разгромлены и стерты с лица земли силами специальных мобильных бригад.

Бригады эти действовали на территории всей страны по вахтовому методу. Во главе каждой стоял бригадир в чине полковника. В народе бригадиров называли также «контролерами», поскольку их главнейшей обязанностью было проверять, прочесывать периферию на предмет выявления внегосударственных вооруженных формирований. Как правило, «контролеры» долго на одном месте не сидели, а напротив, с примерной резвостью перемещались во всех направлениях. Особо следует сказать, что по отношению к гражданскому населению они были абсолютно индифферентны. За исключением, конечно, тех случаев, когда в какой либо местности не начиналась партизанщина — формирование ополчений или нападения на армейские арсеналы и комендатуры. Какая именно не санкционированная концентрация и какого вооружения допускалась в том или ином случае, составляло государственную стратегическую тайну. Насколько мне было известно из общения с маршалом Севой, на этот счет существовали строгие нормативные документы, которые давали самые скрупулезные разъяснения. Право окончательного решения и ответственность за него лежала на элитных бригадных полковниках. А также, конечно, на начальнике генерального штаба и главнокомандующем. Судя по событиям последних лет, военные редко ошибались в оценках и прогнозах и действовали с примерной точностью. Не считая незначительных просчетов, неизбежных в любой военной компании.