Жук. Таинственная история - Ричард Марш Страница 2

Общие исторические обстоятельства, которые сделали это произведение бестселлером, поддаются некоторому учету. Во-первых, это утверждение фактической власти Британской Империи над Египтом в 1882–1883 году, когда Египет и его чудеса вдруг стали очень близки, когда получалось, что Британское государство как бы взяло на себя ответственность за все эти древности и тайны – а мы знаем, что, взяв к себе в дом чужое старинное оружие, мы не обезопашены от того, что оно может выстрелить в самый неподходящий момент.

Во-вторых, это открытие новых свойств газов, вообще успехи физики и химии, которые, конечно, подорвали позиции всякой популярной мистики, вроде спиритизма, но вселили новую тревогу: ядовитый газ оказывается в этом детективе настоящим оружием новой эпохи, реальной угрозой, тем, что литературоведение называет эффектом реальности в вымышленном произведении. При этом в романе выведен араб, который все перетолковывает в духе сказок «Тысячи и одной ночи», но тем страшнее оказывается исход всей истории – не будем рассказывать, кем на самом деле оказался этот араб.

В-третьих, это подробности шпионских войн на восточном направлении, и многие детали романа, начиная с иностранного акцента жука, на них намекают, предвосхищая закрученные сюжеты. Неслучайно основное событие четвертой книги – исчезновение нескольких ключевых персонажей на вокзале и последующая череда убийств: кажется, следующим будет сюжет в духе убийства в Восточном экспрессе или авантюр Лоуренса Аравийского.

Наконец, в-четвертых, месмеризм – востребованное романтиками учение Франца Антона Месмера о возможности преодолеть границу между неживой и живой материей, которое не имело никаких научных оснований, но было универсальным символом развития как такового, примерно как сейчас такими универсальными символами являются «атом» или «молекула». То есть научный эксперимент не подтверждал, что жук или его изображение могут загипнотизировать так, что живой человек застынет в обмороке, как труп, но месмерические термины тогда употребляли так же безотчетно, как мы говорим о неврозах, эволюции или культурных паттернах, не вдаваясь в подробности тех наук, внутри которых эти термины имеют действительный смысл.

Хотя выделить главное произведение Ричарда Марша трудно, а популярность «Жука» еще не говорит ничего о его художественных достоинствах, все же именно в этом романе есть несколько литературных открытий, которые навсегда остались в повествовательной прозе. Прежде всего, это саспенс, известный нам из хоррора, страшного кино, ожидание чего-то кошмарного, но при этом – у Ричарда Марша – с понятными параметрами: если разговор зашел про холодное оружие – значит, рано или поздно в ход будет пущено холодное оружие. Таким образом, если в кинематографе саспенс образуется движением камеры, загадочно выстроенным кадром, то в литературе он создается строго продуманной темой: мы знаем, где искать возможное продолжение сюжета, но тем тревожнее становится это продолжение.

Затем, в романе часто используются машинные метафоры, такие, как «нажать на тормоз» в значении «задуматься»: тогда они были в новинку, а сейчас выглядят грубоватым жаргоном. Далее – подробное объяснение героями своих замыслов, чего именно они хотят, как именно стремятся провернуть дела или провести следствие: в результате каждый герой проецирует свои желания на других, и у читателя появляется чувство, что он присутствует при каких-то сговорах, и только в конце удается разобраться, был ли сговор, обменивались ли герои тайными намеками или каждый и каждая действовали сами по себе. Наконец, использование отрывочного рассказа, когда герой от волнения или испуга «еле выдавливает слова» – особенно в последней части. Это одновременно очень зрелищно и очень аналитично: мы тоже пытаемся понять, что хотел сказать герой, и близимся к разгадке детектива.

Вообще Ричард Марш очень аналитический писатель: у него никогда не угрожают просто убийством, а объясняют, почему сейчас будут угрожать убийством. Такая угловатость повествования вместо какой-то общей эмоции, такая постоянная необходимость рассматривать под углом, кто что говорит и думает, вместо прямой догадки о происходящем, делает Ричарда Марша особым писателем: если сравнивать его с импрессионистами, он скорее Писсарро, чем Ренуар, а если с ар-деко, он скорее Кассандр, чем Эрте. Но именно сейчас, в эпоху новых жанровых поисков в кинематографе, стоит прочесть этот роман, после которого и старые, и новые жанровые фильмы кажутся несравненно глубже и еще интереснее.

Александр Марков, профессор РГГУ и ВлГУ

Книга первая. Дом с открытым окном

Удивительный рассказ Роберта Холта

Глава 1. Снаружи

– Мест нет!.. Все занято!

Он захлопнул дверь перед моим носом. Это стало последним ударом.

Весь день проскитаться в поисках работы, умолять даже о такой, чтобы полученных денег хватило хотя бы на скудную пищу, и при этом ходить и просить понапрасну – казалось бедой. Но совершенно вымотаться, измучиться телом и душой, изнуриться от голода и усталости и в конце концов быть вынужденным засунуть остатки гордости куда подальше и клянчить, как нищий, бездомный бродяга, каковым я по сути являлся, приюта в ночлежке – и получить от ворот поворот! – было хуже. Гораздо хуже. Хуже, наверное, и быть не могло.

Я оцепенело уставился на только что захлопнувшуюся передо мной дверь. В голове не укладывалось, как подобное вообще случилось. Я совсем не ожидал, что меня примут за попрошайку; но если предположить, что я все же смог пасть настолько низко, этому отказу впустить меня в сие бесславное обиталище, этот ночлежный дом, было суждено повергнуть меня в такие глубины отчаяния, что не являлись мне в самых страшных снах.

Я стоял и размышлял о том, что делать дальше, и тут из мрака у стены ко мне склонился человек:

– Что, не пущает?

– Говорит, мест нет.

– Значится, мест нету? Дык это ж Фулхэм – тут завсегда так говорят. Лишних им тут не надоть.

Я покосился на собеседника. Голова его была опущена, руки в карманах, одет в лохмотья, голос охрип.

– Иными словами, тут говорят, что мест нет, но они есть, и меня просто не желают впускать, хотя могут?

– Точно, дурят тут твоего брата.

– Но если места есть, разве меня не обязаны впустить?

– Конечно, обязаны, и, черт побери, я б на твоем месте им спуску не дал. Ох, не дал бы!

Он разразился потоком проклятий.

– Но мне-то что делать?

– Как что, давай, покажи-ка им, пущай знают, что тебя на мякине не провести!

Я помешкал, но затем, следуя его совету, опять позвонил в колокольчик. Дверь широко распахнулась, на пороге стоял тот же седовласый