Тайна Святого Арсения - Иван Феодосеевич Корсак Страница 25

   Василий в последний раз оглянулся кругом, как будто пробуя измерить взглядом эту бездонность погожего неба, немножко дольше задержался взгляд на юге, где должна была быть земля его прадедов.

   Мирович окинул глазом люд, который собрался вокруг, толкаясь и стремясь пробраться вперёд, ближе к эшафоту, детвору, что воробьями обсела заборы и даже выцарапалась на деревья, с интересом поглядывая среди желтых, не опавших до сих пор листьев. И вдруг в толпе он заметил Власьева и Чекина, обоих с сияющими лицами, радостными и улыбающимися. "Как?" – удивление, вероятно, последнее в жизни, просто таки передернуло Мировича. – Их же, убийц императора, арестовали вместе со мной".

   И он все понял. Мировича императрица послала освобождать, а их – убивать Ивана Антоновича. Одним росчерком бритвы по горлу законного претендента на престол она избавилась и от конкурента, и возможного казацкого атамана, чей род и до сих пор не давал покоя престолу.

   А Власьев с Чекиным только весело перемигнулись – им было чему радоваться. Сегодня утром каждый из них, негласных доносчиков Тайной Экспедиции, получил по семь тысяч рублей – армейский капитан имел только до пятидесяти рублей в год, они же за один взмах бритвы по горлу заработали себе на сто сорок лет вперёд. Ну, еще немножко потрудились, когда писали тайные доносы, – государственный архив сохранит их сорок пять ко дню смерти Ивана Антоновича.

   А еще хотелось Василию оглянуться, не скачет ли, словно в сказке, в последний момент поспешный гонец с помилованием, которое видел собственными глазами, соломинка такая спасения, наивное и смешное желание. Но сказки нет, есть лишь неуклюже тесанный, спешно краской помазанный эшафот.

   Мирович перекрестился и махнул рукой палачу – чего уж там… Блеснуло лезвие в солнечных лучах, вскрикнула толпа, и голова Василия уже катилась, брызгая кровью, помостом. Палач наклонился, и торжествующе поднял ее вверх, сторонясь кровяной струйки – он таки не напрасно учился, выполнил исправно порученное дело…

   28

   В храм, где ни души, Потемкин ступил первым – и сразу же отголосок его шагов вызвал неожиданное волнение. Сбылась мечта, его упорство перевесило, он сегодня будет венчаться. Императрица с дружкой вошла за ним, отворились царские врата, и священник уже подносит крест и Евангелие.

   Зазвучал невидимый хор, потому что по уговору никто, кроме священника, не мог присутствовать на этом венчании. Потёмкин стоял рядом с императрицей и не мог преодолеть волнение, чувствовал лишь, как под тесьмою на лбу, закрывающей его незрячий глаз, выступает пот.

   Батюшка подходит ближе к ним с двумя свечами, трижды благословляет, а когда наступило время ступить на платок, Григорий первым, даже дернулся, поставил ногу. Императрица, знающая поверье (кто первым ступит, тот будет старшим в доме), от этого тихо, словно поперхнулась, прыснула со смеху, но сразу же взяла себя в руки.

   Трепетным голосом, прокашлявшись, батюшка просит перед Господом и свидетелями подтвердить свое решение вступить в церковный брак, а невесте дать обет.

   – Я, Григорий, беру собе тебе, Екатерина, за малжонку и шлюбую тобе милость, веру и учтивость малженскую, а иж тебе не отпущу вплоть до смерти, так мы, Боже, в Тройцы Святой Единый, помози и все святыи".

   – Я, Екатерина, шлюбую тобе милость, веру, учтивость и послушенство малженское."

   Батюшка уже более твердым голосом читал Послание апостола Павла к ефесянам, но на слове "послушенство" мгновенно запнулся, обычный текст Апостола в уме обернулся неожиданным светским образом: "Какое может быть послушенство императрицы своему подданному, даже если он и ее муж?". Священник взглянул на невесту, не смея дальше читать молитву, но императрица только молчаливым кивком головы дала согласие продолжать.

   Дальше венчание длилось уже без приключений и неожиданностей.

   – Нововенчанным рабам Божьим, Григорию и Екатерине, сотвори, Господи, в здоровье и спасении многая и благая лета…

   С особым торжеством императрица известила Потемкина:

   – Приветствую тебя, муженёк, жалую тебе генерал-аншефа и назначаю вице-президентом Военной коллегии.

   Два месяца тому назад он был назначен генерал-губернатором Малороссии. Отныне к именинам и праздникам он получал по сто тысяч, во всех императорских резиденциях жил и обслуживался дворцовым персоналом бесплатно.

   В дальнейшем императрица с немецкой пунктуальностью следила, чтобы Потемкина не обходили награды. Особенно нравилось доставать ему иностранные ордена. Не всегда это легко давалось – как, нашептывали доброжелатели, любовникам цареубийцы, которая узурпировала трон? – но под ловкими действиями дипломатов упрямство чужеземных государей капитулировало.

   В первую очередь Потемкина удостоили ордена Александра Невского и польского Белого Орла, присланного Станиславом Августом. Дальше дела шли уже легче. Потемкина императрица наградила орденом Андрея Первозванного, Фридрих ІІ прислал прусский – Белого Орла, Дания – Белого Слона, Швеция даровала орден Святого Серафима. Оскорбительно, конечно, что Людовик ХVІ, отказал в ордене Святого Духа и Золотого Руна, мол, этим орденом награждаются только католики. Георг ІІ сделает лишь круглые глаза, когда посол в Лондоне передаст просьбу об ордене Подвязки.

   Принц де Линь как-то забросил Потемкину, что он мог бы стать князем Молдовии и Валахии.

   -Да это мелочь, – отрицал Потемкин. – Если бы я захотел, то стал бы королем польским, я отказался от герцогства Курляндского. Я стою выше.

   Екатерина ІІ – императрица. И она имела право на случайном куске бумаги писать Потемкину распоряжения для казначейства: "Возьми, сколько хочешь".

   Щедроты государыни не обошли и родственников Григория. Троюродный брат Павел Потемкин стал наместником Кавказа, а брат Павла Михаил – главным инспектором Военной канцелярии, Александр Самойлов, племянник сестры, получит должность секретаря Государственного совета и генеральский чин, другие племянники пробьются в адъютанты императрицы.

   29

   В приемной императрицы Бергман, Ронцов и Корсаков сидели уже давно, чувствуя себя как-то скованно, они время от времени поддергивались от нетерпения и необычной для всех троих обстановки – все-таки впервые выпала им честь быть в этом зале. Трое сидели рядышком, держа каждый букет цветов, и только искоса, боковым каким-то зрением, ревниво поглядывали друг на друга.

   Наконец вышла императрица, уже не с такой легкостью передвигая свое стареющее тело, как когда-то, но улыбающаяся и розовощекая – никогда не забывала перед выходом потереть лицо кусочком льда; офицеры схватились и вытянулись, держа букеты с правой стороны, как будто мушкеты, очень нужные уже прямо сейчас для боя.