Спустя девяносто лет - Милован Глишич Страница 28

– Кто? Я? – ответил Станко и аж вздрогнул. – Я, ей-ей, не пойду!.. Что угодно сделаю, но чтобы на кладбище, да ещё ночью в такой час… Не-е-е!

– Его не на кладбище закопали, а где-то у дороги, за кладбищем, – продолжал староста, – Так ведь, Неша?

– Да, вроде как там… за кладбищем, – медленно ответил Неша и покосился на братца Мату.

– Где бы там ни было, – сказал Станко, – могила есть могила… Смейтесь, если хотите, но я, честное слово, боюсь!

– Тогда пусть Рака сходит, – продолжил староста и слегка улыбнулся.

– По правде, староста, – заюлил Рака, – я не так робок, как Станко, но пусть лучше кто-нибудь другой. Я всё равно не знаю, где он зарыт… Вон пусть Неша сходит или Мата.

– Да, да, пусть лучше Неша или Мата сходят, – сказал Груя Спржа.

– Они и где могила знают! – добавил Рака Тотрк.

– Что скажешь, Мата? – спросил староста.

– Ну, староста, как прикажешь. Я только не хочу один идти… – ответил братец Мата и скосил глаза на Нешу, а тот слегка усмехнулся.

– Ну и сходите с Нешей, – сказал староста.

– Да, да, лучше пусть вдвоём идут! – закричали остальные.

– Я не против, – сказал Неша. – Раз братец Мата пойдёт, могу и я.

– Слава богу, ещё одну заботу мы с себя скинули! – сказал староста Живко.

На том порешили и разошлись из корчмы каждый в свою сторону.

В тот день в деревне только и говорили, что о пятнице в новолуние и о мужестве Неши и Маты. Люди вздохнули с облегчением. Все твёрдо уверились, что теперь деревня избавится от напасти и всё наконец успокоится.

* * *

Так и вышло.

Пришла Пасха. По селу веселье, гулянья, крестный ход, выпивка. Люди ох как поздно возвращаются домой, и, вот так чудо, никому ничего не является! Мало-помалу все прежние чудеса и ужасы превратились в байки, какие рассказывают на празднике за стаканчиком вина или в деревенской корчме, когда делать нечего.

И невестка Смиля опять появилась. Тётка Новка навещает её почти каждый день; а иногда и другие женщины из деревни заходят.

Они, бывает, заведут с ней разговор о Янко и о том ребёнке, просят её рассказать – правда ли всё так и было, как в деревне рассказывали. Но всё без толку! Невестка Смиля так умело переводит и запутывает разговор, что вообще ничего не разберёшь. А часто делает вид, будто и не слышала. Мало-помалу женщины поняли, что невестка Смиля как-то не любит об этом говорить, и отступились. Не расспрашивали её больше и не заговаривали об этом.

А накануне Юрьева дня по деревне разлетелась весть о том, что невестка Смиля замуж выходит. Сосватал её братец Мата. В деревне, когда кто женится или замуж идёт, все другие пересуды на нет сходят.

– А я знал, – говорит Станко Дженабет Груе Спрже, Раке Тотрку и старосте Живко, – что этим кончится.

– Ну и пусть женятся, что! – говорит староста. – Мата – человек хороший, трудолюбивый, честный…

– И добрый, душевный, – добавляет Груя Спржа. – И по совести сказать, он же дом и хозяйство берёг как своё.

– Да и Смиля женщина хорошая, – говорит Рака Тотрк. – Молодая, красивая, жаль, если бы так и осталась одна. И Мате хорошо. Хозяин из него отменный.

– И кто бы мог подумать! – удивляется староста Живко. – И, надо же, именно за него пошла!.. Ну да и ладно, счастья ему!

Вот что можно было услышать, когда эти люди говорили о женитьбе Маты и замужестве Смили.

Но можно было также услышать, как Младен Скакавац пакостно ухмыляется и говорит:

– Э! Вон оно как!.. И днём и ночью его из этого дома не выгонишь. Всё говорил, мол, благое дело. Знаю я такие благие дела!

– Такое наследство, столько имущества, – поддакивал ему Петрич Голяк. – Могла же выбрать любого парня, кого захочет. А кого выбрала? Мату, тележника, голодранца! Ему никто больше и обода в починку не даёт.

– А какие люди к ней сватались, а? – продолжал тогда Младен Скакавац. – Говорит, мол, издалека они! Ну не хотела далеко уезжать, нашла бы кого-нибудь у себя в деревне, зачем же за Мату?

– Мне только жалко, – добавлял к этому Петрич Голяк, – что такое наследство попадёт в руки этого голодранца… Но кто знает – может, и ему не удастся столько разбазарить!..

Помимо этого разговора можно было услышать и что-то вроде этого:

– Слушай, а правда Мата сосватал Смилю? – спрашивала какая-нибудь женщина у закадычной соседки.

– Ты разве не слышала, кума, – отвечала та, – как вчера пели у Смили в доме?

– Слышала, но ведь ты подумай, а!

– Я вот, ей-ей, так и знала, что так будет…

– Да все уж знали, кума!.. Смиля же не просто так стольким отказала.

– Может быть, она тут и не виновата. Сваты сами разбежались. Тогда же, помнишь, сначала Янко стал возвращаться, потом этот ребёнок…

– Кто его знает… Я не знаю, врать не буду. А только странно, что именно тогда Янко вампиром вернулся!

И вот по разным разговорам выходило, что вся деревня давно знала, что братец Мата в конце концов женится на Смиле, и в то же время все были ужасно удивлены.

И пока вся деревня говорила о Смиле и брате Мате, наступило первое воскресенье после Юрьева дня. Невестка Смиля и братец Мата обвенчались. Кумом на свадьбе был Неша Сернич, старым сватом – староста Живко, а дружкой – сынок Раки Тотрка. Хозяйкой на свадьбе была тётка Новка.

Хорошо погуляли на свадьбе Маты и Смили. Вся деревня собралась. Три дня ели, пили, пели, танцевали… Все разошлись по домам сытые и довольные. Все говорили: «Давно не было такой свадьбы!» Даже Младен Скакавац сказал, уходя: «Спасибо, братец Мата, за привет и угощение! Так я рад, будто ты мне брат родной – вот так!» Петрич Голяк поцеловал на прощание Мату и говорит: «Честное слово, вот и Младен подтвердит, такого человека, как ты, днём с огнём не сыскать!.. Ей-ей, не вру!»

Вот так, значит, братец Мата обзавёлся хозяйством. Бог знает, получил бы он когда-нибудь такое имение, если бы всё ещё тесал обода и оси. Теперь, слава богу, всего хватает; а ко всему трудолюбивая, молодая, да ещё и красивая жена Смиля. Так они друг друга любят, лучше и быть не может. Да они и при жизни покойного Янко друг о друге заботились, и после…

Прошла свадьба Маты и Смили, кончилась шумиха. Деревня уже совсем успокоилась. Больше никто ничего не боится. Никаких больше вампиров, никаких призраков; не видать больше человека с белой тканью