Спустя девяносто лет - Милован Глишич Страница 27

– А дальше не беспокойтесь!.. Бог даст, всё будет хорошо! – закончил поп Ивко.

Староста Живко вынул три рубля, дал попу за труды и поцеловал ему руку. Остальные тоже поцеловали руку, распрощались с ним и пошли.

Назавтра уже вся деревня знала, что сказал поп Ивко этой депутации. И мужчины, и женщины, и дети – все в тот день только и говорили, что о заплесневелой книге, о попе Ивко и о ребёнке.

* * *

Праздник нынче – Вербное воскресенье. Перед деревенской корчмой собралась толпа, а посреди толпы Младен Скакавац машет руками и распинается:

– Голову даю на отсечение, – говорит Младен и показывает на свою шею, – если это неправда.

– И это, значит, Живан рассказывал? – спрашивает кто-то из толпы.

– Он самый, – говорит Младен. – Он врать не станет… Вот накануне масленичных гуляний он повёз в Аранджеловац немного ракии на продажу. Одно-другое, пока отмерил, пока продал… уже день прошёл. Домой возвращался уже по ночи. Тишина, говорит, даже лист не шелохнётся…

Тут люди подошли поближе к Младену, чтобы лучше слышать, и он продолжил чуть тише:

– Только он спустился к повороту, свернул в деревню, вдруг слышит – дальше по дороге запричитал кто-то: «Эй, путник, выручай!»… Я, говорит, приостановился, боязно, потом пошёл потихоньку вперёд. Тут, смотрю – белеется что-то в темноте у обочины, как будто человек лежит, что ли, а от него отскочил какой-то ребёнок и убежал наверх в заросли…

– Ничего себе!

– Ух, что делается!

– Господи, спаси и помилуй! – зашептались люди, а Младен продолжил:

– Волы глаза вытаращили и понеслись, чуть телегу не опрокинули. Живан их тогда хлестнул и погнал поскорее домой. А того голоса больше слышно не было.

– Да ладно, это ещё ничего! – вылез из толпы Петрич Голяк. – Если бы вы знали, что с Момиром было!

– Да ну, врёт твой Момир! – сказал Младен и махнул рукой. – Не верю я ему, хоть ты тресни!

– Как знать! Как знать! – зароптали в толпе. – Может, с ним и правда что-то такое приключилось.

– Да говорю же вам, люди, – вмешался Петрич. – Я Момира знаю… Правда, он может и приврать, но тут не врёт.

– Кто? Момир? – сказал Младен Скакавац, нахмурил брови и вперился в Петрича. – А ты знаешь, что Момир, если соврёт, так солнце в небе остановится!

– Да оставьте вы Момира! – не выдержал какой-то мужик в толпе. – Давайте послушаем, что Петрич скажет… Рассказывай, Петрич!

– Под Благовещение, – начал Петрич, – в самую ночь шёл Момир по дороге вдоль Ясеницы, один. Нигде ничего не слыхать, а туман густой, как тесто. И вдруг ни с того ни с сего грохот, аж земля трясётся. Момир застыл как вкопанный, и мимо него промчался ребёнок на неосёдланной лошади, а за ним – целый табун лошадей. Скачут, говорит, куда-то, как ветер, грохот стоит, всё трещит… Момир и сам не помнит, как домой добрался.

– А наш поп Миле говорит, что ничего нет! – сказал Груя Спржа, только что присоединившийся к собравшимся.

– И сегодня утром пришёл меня поучать, – добавил Станко Дженабет, который тоже как раз подошёл.

– А что говорит? – спросил кто-то из толпы.

– Да ну его совсем! – продолжил Станко Дженабет. – Я как раз был рядом с его домом, и тут вдруг он мне дорогу перегородил и ни с того ни с сего: «Вы, люди, мои слова совсем ни в грош не ставите? Чуть что бежите в Рудник, чтобы вам там поп Ивко читал из старых книг? Ну здорово, да!» – «Но, поп, – говорю я ему, – мы все тебя любим и уважаем, как священника и духовника. Но что ж делать, если такая беда пришла?» – «Мне не то жалко, что вы к Ивко пошли, – отвечает, – мне просто жаль, что вы меня не слушаете, а всё ищете какое-то колдовство и суеверия». Вот так сказал. Потом совсем осерчал, развернулся и к себе во двор, только крикнул мне на прощание: «Да делайте что хотите – только не плачьтесь потом!»

– Да, поп у нас малость сварлив, – сказал кто-то из толпы.

– Но надо признать, человек на своём месте, – добавил кто-то из мужиков. – Его если спросишь или позовёшь, он придёт, поможет. Одно только с ним нехорошо: молитв над больными читать не любит… Ему, прости господи, прямо неприятно, когда приходят больные, просят, чтобы он почитал.

– Ещё и ругать человека станет, – добавил Груя Спржа. – «Почему ты не ищешь лекарства? Поспрашивай людей, может, они знают, или сходи на базар, спроси врача. Брось ты это колдовство и молитвы!..» Иногда до такого договорится, прямо как будто не поп и не духовник.

– Попу, конечно, всяческое уважение, – сказал Станко Дженабет, – и всё-таки… Поп Ивко есть поп Ивко. Вы бы его только видели! Другого такого не найдёшь!

И Станко рассказал в мельчайших подробностях, как они ходили в Рудник, как их там встретил поп Ивко и что он им сказал.

Хотя в толпе не было ни единого человека, который бы прежде этого не слышал, всё равно все подошли поближе, сгрудились вокруг Станко и слушали его с вниманием и любопытством.

Только Станко договорил, как на дороге с холма показались староста Живко и Рака Тотрк. За ними чуть поодаль шли Неша Сернич и братец Мата.

Поравнявшись с людьми, староста подозвал Станко Дженабета и Грую Спржу, и все они вместе направились в корчму. Староста что-то шепнул корчмарю, и все один за другим зашли в его комнату: староста, три его знаменитых советника, Неша Сернич и братец Мата. Они закрыли за собой дверь, чтобы их никто не побеспокоил, и расселись, кто на стул, кто на кровать корчмаря.

– Когда там у нас новолуние? – спросил староста Живко после недолгого молчания.

– Кажись, сейчас, на Светлую седмицу, – сказал Рака Тотрк.

– Ой ли! – возразил Груя Спржа – На следующее воскресенье выпадает.

– Нет, Груя, – сказал братец Мата, – не тогда, а как раз на Светлую.

– Мне тоже так кажется, – добавил Станко Дженабет и начал что-то считать на пальцах.

Остальные тоже принялись считать, кто на пальцах, кто глядя в потолок, кто в землю.

– Точно, – сказал староста Живко, – новолуние на пятницу выпадает сразу после Пасхи.

– Верно, – согласились все, – туда и выпадает.

– А, ну, значит, я перепутал, – сказал Груя Спржа.

– Ну, значит, Станко, и ты, Рака, и все остальные, – сказал староста, – давайте по-людски договоримся, что делать будем. Вы уже знаете, что нам рассказал поп Ивко.

– Знаем, знаем… Слышали! – ответили все.

– Пойдёшь, Груя? – спросил староста.

– Честно сказать, староста, – ответил Груя, потерев шею, – мне бы как-то не хотелось идти.

– Тогда