Путешествие на Запад. Том 4 - У. Чэнъэнь Страница 40

Покрыта плотным, вышитым ковром

Ее верхов цветная черепица.

Она зовется Счастья пятерица32.

О пятикратном счастии молиться

Ты должен,

          Повторяя горячо:

Жизнь долгая, богатство и здоровье,

Святая добродетель, и еще —

Смерть в старости

          На мирном изголовье.

А там, где расположены сиденья

Молящихся,

          Там тишина вокруг…

Там молодой качается бамбук,

Колышатся сквозных побегов тени.

Там созерцающих монахов круг,

Молчанье иль святое песнопенье.

И тысяча могучих, темных сосен

У храма Будды охраняют вход.

Всегда в багряном облаке цветет

Луч золотистый

          Благодатных вёсен

В святом дворце Закатных облаков.

Слышны порою тихие молебны,

Молитвенные хоры…

          По утрам

Сюда доносится

И нежный и целебный

С лугов далеких аромат цветов.

С высокой башни здесь по вечерам

Бой барабана слышится дозорный.

Опять монахи соберутся тут

И, сидя рядом,

          Молча и упорно

Ряды заплат на рубище кладут.

Кому из них дарован ум высокий

И кто пойдет в вечерней тишине

Читать при ярко блещущей луне

Полуистлевших книг

          Святые строки?..

Но храмы пусты.

          Только на дворе

Чуть слышен говор, звон,

          Из кухни шум приятный.

Оттуда светит отблеск фонарей

И ветер долетает ароматный!

Очарованный представившейся его глазам картиной, Сюань-цзан не осмелился идти дальше и обратился к монаху:

– Скажите мне, праведный монах, почему это у вас при входе царит запустение, а здесь, внутри, такое благолепие?

Монах ухмыльнулся.

– Почтенный отец! – ответил он. – На этой горе по соседству с нами поселились дерзкие разбойники. В ясную погоду они бродят по горе, грабят людей, а в ненастье укрываются в нашем монастыре. Это они повалили изваяния хранителей Будды и сломали все, что было сделано из дерева, чтобы разводить костры. Обитатели нашего монастыря все слабые и хилые, вот и боятся слово им сказать. Поэтому мы и решили отдать этим насильникам переднюю часть монастыря под жилье, а сами собрали подаяния от разных благодетелей и выстроили себе другой монастырь, на задворках. Так у нас на Западе принято размежевывать чистых от нечистых…

– Так вот оно что! – произнес Танский монах.

Они пошли дальше и увидели еще одни ворота, а над воротами пять крупных иероглифов: «Храм Созерцания лесов и обуздания морей»33. Только было они собрались войти в ворота, как из них вышел буддийский монах. Послушайте, как он выглядел:

Из сукна и парчи золотистой

     Убор головной,

Слева ловко приколотый,

     Шпилькою держится длинной.

Стан его облегает

     Широкий халат шерстяной,

Как у древних буддийских браминов,

     По моде старинной.

И свисают с ушей

     Два сверкающих медных кольца,

И глаза его, светом горя,

     Улыбаются кротко,

А в руке верещит болан-гу34,

     Барабанчик-трещотка,

И на диком наречье

     Он сутры твердит без конца.

И не ведал наставник,

     Что здесь – ламаистские храмы35,

Что он видит монаха-буддиста,

     Слугу далай-ламы!

Когда монах-лама вышел из ворот и увидел Танского монаха, с его благообразным лицом, красивыми бровями, ясным взором, высоким лбом и ровной макушкой головы, с длинными ушами, свисающими до плеч, и длинными ниже колен руками, он подумал, что перед ним сам праведный небожитель-архат, сошедший с небес на грешную землю. Он подошел поближе к Сюань-цзану, лицо его выражало радость. Посмеиваясь от удовольствия, он стал ощупывать руки и ноги Танского монаха, потрогал его нос, потянул за уши, – все это он делал для того, чтобы выказать свое по-родственному близкое и сердечное расположение. Затем он взял Танского монаха за руку и привел к настоятелю монастыря. После положенной церемонии приветствий настоятель стал расспрашивать Танского монаха.

– Почтенный наставник! – вежливо начал он. – Откуда изволил прибыть сюда?

– Я твой младший брат в монашестве, следую из восточных земель по повелению Танского императора на Запад в храм Раскатов грома, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Когда я проходил эти места, стало смеркаться, и я зашел в твой благочестивый монастырь, чтобы попроситься на ночлег. Завтра, ранним утром, я снова отправлюсь в путь. Прошу тебя внять моей просьбе и приютить…

– Не ожидал я от тебя такого! – перебил его настоятель. – Недостойно ведешь себя! Мы ведь не по доброй воле отрешились от мирской жизни, – продолжал он, – родители нас произвели на свет не в добрый час, может быть, они в чем-нибудь провинились перед духом Цветного зонта36, не смогли прокормить нас, пришлось нам покинуть родной кров и принять монашество. Так раз уж ты тоже стал верным учеником Будды, не говори пустых слов и не лги!

– Я говорю сущую правду, – возмутился Танский монах.

– Ты мне не рассказывай! – строго произнес настоятель. – Я знаю, как далек путь от восточных земель до райской обители Будды на Западе! Знаю также, сколько на пути этом встречается гор и пещер, в которых водятся духи-оборотни. Да разве ты, такой щуплый и изнеженный, отважился бы один пойти за священными книгами?!

– Уважаемый настоятель, – смиренно отвечал Танский монах, – ты совершенно прав. Я, бедный монах, один, конечно, не смог бы достичь этих мест. Но у меня есть трое учеников, моих спутников, которые прокладывают путь через горы и реки, охраняют меня от всяких напастей, потому мне и удалось прибыть сюда, в твое благочестивое пристанище.

– Где же они, твои высокочтимые ученики? – нетерпеливо спросил настоятель.

– Они ждут за воротами, – ответил Сюань-цзан.

При этих словах настоятель монастыря всполошился:

– Наставник! Ты ведь не знаешь, что у нас здесь водятся тигры и волки и живут лютые разбойники, которые нападают на людей. Мы даже днем боимся выходить отсюда, и ворота запираем еще засветло. Как можно было оставить добрых людей за воротами да в такую пору?

После этого Сюань-цзан стал подзывать к себе прислужников:

– Братья! Ступайте скорей за ворота и попросите учеников моих войти! – приказал он.

Двое послушников выбежали за ворота, увидели Сунь У-куна и чуть было не упали со страха. При виде Чжу Ба-цзе они еще больше перепугались, упали на землю, отползли от него на четвереньках, поднялись и вихрем помчались обратно.

– Отец! – обратились