Спустя девяносто лет - Милован Глишич Страница 40

– Жутко бьются эти халы перед градом… Боже, упаси!

– Ты слышал нашего Станко? Он же ветровняк… Говорит, они когда бьются, то хватают дуб за верхушку, выдёргивают его из земли, как луковицу, и дерутся… Я видел, когда он летом в речке купался, – весь синющий! Говорит, это его ветровняки избили, но и он им не дал тучу с градом пригнать…

– И каждый год на Превое бьются… Иначе никак, – добавил Радан.

– Да, нехорошее место. И днём туда идти не хочется, а тем более ночью, – подтвердил тот, что отгадывал карту.

– Там, конечно, везде нехорошо, – начал Радан, – но на том броде, рядом с водяной мельницей и чуть повыше, рядом с Петровым омутом, и не знаешь, где хуже…

– Да, где Петров омут и правда страшно, – отозвался тот, что угадывал пояс. – Я до сих пор поражаюсь, как Петару хватило смелости нырять туда в такое время!..

– А он что, нырял там? – спросил один.

– А ты как думаешь, братец! Пошёл, говорит, ночью на рыбалку, и к омуту. Хорошо, тихо, и вода спокойная; луна светит – не очень ярко, но видно. Пришёл, закинул сети, поймал немного рыбы; снова закинул – ещё поймал; а когда в третий раз забросил, сеть зацепилась. Он потянул раз, другой, а она ни в какую. Дай, думает, нырну. Разделся, закатал подштанники и нырнул в омут…

– Посреди ночи прямо в омут? – не поверили слушатели, поражённые подобной смелостью.

– А то! Взял да и нырнул. Внизу смотрит, а сеть зацепилась за какой-то громадный пень; он еле распутал, потянул и всплывать. А тут – на тебе! Что-то его ухватило за обе ноги и потянуло вниз, тяжёлое, как свинец… Он туда-сюда, вырывается: без толку, тянет и тянет его на дно! Он тогда уцепился за корни, еле-еле выкарабкался на берег. Смотрит – ну дела!.. На ногах у него кандалы, жёлтые, как воск!..

– Ох ты! – закричали все, расширив глаза от страха.

– Смотрит… точно кандалы!.. И что делать? Снять не выходит. Ладно, думает, пойду потихоньку домой, а там как бог даст. Взял сеть, рыбу и пошёл по насыпи. И вот идёт он потихоньку, идёт… Вдруг – чёрный поп перед ним! Весь чёрный, как уголь, а всё лицо бородой поросло. «Дай сниму с тебя кандалы!»

– Прямо так попросил? – спросил один.

– Попросил, да! – продолжил рассказчик. – «Отдай мне, – говорит, – эти кандалы!» – «Не отдам», – говорит Петар. «Да ладно, давай, что ты мучаешься… Дай я сниму!» – «Нет, не отдам!» – говорит Петар и дальше пошёл. Поп исчез. Непонятно, откуда взялся, куда делся. Ни звука, ни шороха! Исчез. Идёт он потихоньку дальше по насыпи, идёт… Тут с левой ноги кандалы упали. Он взял цепь в руку, малость побыстрее пошёл. Тут шагах в десяти от него зачернелось что-то, вроде как клубок… Петару показалось, что он из воды выскочил на насыпь. Катится прямо к нему, а всё растёт-растёт и крутится как волчок. Докатилось – глядь! – опять чёрный поп и просит кандалы. Петар не даёт… Поп вился вокруг, упрашивал, потом снова исчез… У Петара и со второй ноги кандалы спали. Он взял их в руки и понёс, но теперь быстрей побежал… Идёт-идёт, вдруг его кто-то сзади за плечо ухватил. Петар обернулся, а там снова поп! «Да отдай же мне кандалы!» Ни за что не отдаёт. А поп не отстаёт ни в какую… Тут в деревне петух запел… Исчез поп.

– А кандалы остались? – спросил тот, что раздавал карты.

– Петар их из рук не выпускал. Так и донёс до дома. Разжёг, говорит, такой огонь, будто быка печь собрался. Когда хорошенько разгорелось, разгрёб угли и кинул кандалы в огонь! Вдруг откуда ни возьмись начался писк, визг, хлопки какие-то, будто кукурузу жаришь. Он давай засыпать их углями, а оно пищит, щёлкает, искры летят аж до потолка… А он всё подсыпал угли, пока не стихло. Ещё сверху навалил побольше дров, чтобы хорошенько прогорело. Потом пепел разгрёб – а кандалы чернющие, как уголь!..

– Вишь ты, сгорела нечистая сила! – сказал Радан.

– И куда он потом дел их? – спросили остальные.

– Бросил на чердак, и они там валялись ещё бог знает сколько… Приходили люди посмотреть на этакое чудо… Потом, говорит, пропали куда-то. То ли украл кто, то ли просто исчезли – он сам не знает…

– А ты сам-то их видел? – спросил Радан.

– Я нет, но мне рассказывали люди, которые видели…

И вот так за стаканчиком пошли истории одна другой страшнее. Когда Радан вышел из корчмы, была уже глубокая ночь. Прочие остались сидеть. Он немного поднабрался, да и, ей-богу, не по себе ему стало от этих разговоров, всё его как будто горячим ветром обдаёт. Он как раз подъезжал к броду рядом с мельницей и только собрался переправиться, как где-то впереди на обочине послышался детский плач. «Откуда тут ребёнок в такое время?» – подумал Радан, и что-то его сомнение взяло. Ребёнок всё плакал. Он снова посмотрел, а ребёнок спускается к нему: крохотный, с кувшин размером… Чёрненький такой; в темноте толком не разглядишь. «Почему ты плачешь, малыш?» – спросил его Радан. «Я потерял своих коз, не могу вернуться домой». – «А ты чей?» Он плачет, не отвечает. «Полезай на телегу», – говорит Радан. Тот тут же с криком вспрыгнул на телегу. Радан сел на переднюю подушку и погнал волов в воду. Посреди брода ребёнок захихикал, но не как обычные дети смеются, а совершенно не по-человечески: «Наша голова! Ха-ха! Наша голова! Ха-ха-ха!» Радан оглянулся, а он достал из сумки сахарную голову, отломил сверху кусочек и грызёт. «Не трогай сахар!» – кричит на него Радан, а сам думает про себя: «Тут дело нечисто!» Ребёнок вздрогнул и запихал сахарную голову обратно в сумку, а Радан обратно повернулся и хлестнул волов… Тут ему что-то на спину навалилось, да такое тяжёлое! Того гляди, он назад завалится. Он себя рукой по плечу, хочет стряхнуть, а там – лапа! По второму – и там лапа! С трудом оглянулся – нет ребёнка в телеге. Волы еле идут по гальке, будто камни на телегу нагружены; а ему всё тяжелее и тяжелее… Чувствует, как когти пробили куртку и уже подбираются к коже. Дёрнулся, чтобы скинуть, – куда там, ещё хуже стало! Волы встали, телега еле движется. Ему хоть бы до того берега добраться.