Спустя девяносто лет - Милован Глишич Страница 41

Хлещет он волов со всей мочи, еле-еле выбрались… Радан слез потихоньку с телеги, хотя бы волам полегче будет. А его самого чуть не повалило. Он пытается эту пакость стряхнуть – куда там, не пошевелиться. И всё тяжелее ему, кости трещат. Забрался на телегу, так волы сдвинуться не могут. Подушка под ним треснула, словно он мельничный жёрнов на телегу взвалил. Сам от тяжести едва сознание не теряет. Всего в пот бросило. Целый час он так бился с нечистой силой. Потом, к счастью, петухи запели… Ребёнок соскочил у него со спины и бросился наутёк. Оглянулся только и говорит: «Благодари Бога, Радан, что петух запел, а то попомнил бы ты меня! Ну да ладно, сахарная голова-то осталась!..» И исчез. Радан перекрестился, вынул из-за пазухи полотенце, утёр пот и погнал волов дальше. А петухи всё чаще кричат. К рассвету он домой добрался.

* * *

Я не знаю, ей-богу, что эти бедные капитаны сделали людям, что пишут книги или статьи в газетах!.. Стоит кому обмакнуть перо в чернильницу, тотчас полезет рассказ про капитана: и он, я не знаю, и в красных персидских туфлях с кистями; и штаны у него обвисшие, и сидит, скрестив ноги, на ковре – трубку курит, и взятки-то он берёт, а уж про нос, голову, шею, живот и ноги я и не говорю! Такого понапишут, что боже сохрани… Прямо чудище из человека сделают! Во сне такое привидится, напугаешься, а уж наяву… Правду сказать, не так уж я их защищаю; бывают и чудища. Мир наш вообще полон страданий и разных чудищ. Но зачем же всё про одних чудищ писать и пугать честной народ почём зря? Почему бы не написать про какого-нибудь симпатичного капитана?! Вот я, например, знаю одного очень приятного и симпатичного капитана… некоего Максима Сармашевича.

Скоро два года, как его поставили капитаном. Я думаю, вы его видели, если бывали когда-нибудь на Пасху или на Успение в Н-ской церкви. Управление уездом близко, меньше часа ходьбы. Так вот, всякий раз на церковные праздники приезжают в Н-скую церковь и видные люди из Владимирцев. Вы легко узнаете капитана. Из всех местных чинов, кто носит мундир – у него самый новый. В трёх шагах позади него всегда идёт высокий полицейский с пистолетами и ятаганами за поясом, а на поясе у него висит целый склад: кошельки, мешочки для пуль, огнива и прочие полицейские безделушки. Капитан его очень ценит; даже перевёз за собой из другого уезда при переводе.

Кроме мундира и полицейского вы легко узнаете капитана по выправке и внешности. Стоит взглянуть на него и сразу понимаешь, что ему самой природой предназначено быть капитаном. А как официально он держит себя! Готов побиться об заклад, что вы никогда не видели капитана, чьи речь, смех, взгляд и малейшее движение несли на себе печать такой строгой официальности, как у Максима Сармашевича, нашего приятного капитана.

Вот, например, какой был капитан Яков Яковлевич, который был главой уезда до Максима. Никогда не придёт утром в канцелярию, пока не выпьет в корчме пять-шесть шкаликов ракии препеченицы[50]; а потом глаза у него слезятся, и он всё плюётся, икает, ставит кляксы на всяком документе, какой попадётся ему под руку, а в канцелярии у него ракией разит, как из бочки. А этот капитан – нет! Приходит с утра трезвый, чистый, аккуратно причёсанный, умытый; садится за стол и велит своему полицейскому принести стакан холодной воды и кусочек сахара, что ему тотчас же подаётся на чистом подносе. Он глотнёт немного, почистит ногти, снова глотнёт, снова почистит ногти – и так пока не выпьет воду и не приведёт ногти в порядок. Потом ему приносят кофе. Он закуривает сигару и расхаживает с ней по канцелярии, потом пьёт кофе, снова курит и расхаживает, потом снова пьёт кофе. Потом указывает полицейскому, если заметит где-то пыль или что-нибудь не на месте, а потом уж берёт бумаги и принимается за работу… Или вот, например, был такой капитан Сима Симеунович, ещё до Якова. В канцелярии у него вечно духота, воздух спёртый, воняет бумагами; так ещё он по летнему времени всегда разувался в канцелярии и держал на полке среди документов бутылку сыворотки, которую пил «от сердца». В общем, прямо невозможно было находиться, только и ждёшь, пока выйдешь обратно на свежий воздух. У этого капитана не так! Днём, особенно летом, окна всегда открыты, на столе обязательно цветы; зимой пахнет ладаном или сахаром… Прямо зайти приятно! Хоть ты каждый день судись, лишь бы попасть в такую чистую, проветренную и благоуханную канцелярию к такому приятному капитану!..

И жена, и дети у Максима тоже воспитанные и аккуратные. Даже дети ведут себя по-господски, ну шалят иногда, не без этого. Один из сыновей уже давно в Белграде; учится в гимназии.

Так что, как видите, редко где встретишь таких симпатичных и приятных во всех отношениях капитанов… И вот наш приятный капитан собрался как-то утром объехать свой уезд.

– Всё готово, Джука? – спросил он своего любимца полицейского.

– Так точно! – ответил тот, поправив левой рукой феску так, чтобы её длинная до плеч кисточка не падала за ворот.

– Со мной поедешь… Скажи им, пусть развернут коляску. – Коляску развернули в нужную сторону, капитан сел и махнул Джуке: – Давай залезай! – Джука уселся в коляску лицом к капитану.

– Сейчас мы, Джука, прямиком в Вучевицу, – сказал капитан, когда они выехали со двора и помчались по дороге. – Ближайшее удобное место, чтобы позавтракать, ты же знаешь… Но, ты скажи, ты взял… ну, это? – спросил капитан, чуть понизив голос, чтобы кучер не услышал.

– Голову?.. – переспросил Джука тоже тихо.

Капитан кивнул, мол, да.

– Взял… Эх, господин капитан, как же это я забуду!

– Жаль только, что этот болван повредил её…

– Очень жаль. Такая большая голова… Никогда не видел таких больших… А он мне тут сказки рассказывает, что его что-то напугало и отломило кусочек… Будто я не знаю, что это он сам по пьяни отломал… Испортил такую голову!

– Ну, ничего… И такая сойдёт. Как думаешь, Джука?

– О, ещё как, господин капитан! Эти дураки-крестьяне… Что они понимают? Настоящее быдло!

– Только, Джука, смотри, осторожно!.. Никому чтобы ни словечка. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я взятки беру… Сам знаешь, у них яблочко возьмёшь, поднимут такой вой, как будто невесть что делается… Я их маленько иначе стричь буду!.. Только ты не подведи. А уж каждая третья денежка – твоя, бог свидетель!