Гейвин Максвелл - Лети к своим собратьям, ворон Страница 44

- Не сомневаюсь, смена антибиотика вскоре прояснит общее состояние, но в основании левого лёгкого у вас хрипы, и мне кажется, что у вас начальная стадия пневмонии. Мне бы хотелось, чтобы вы как можно скорее сделали себе рентген.

Я ответил:

- Думаю, что я классический пример для рака лёгких, у меня подходящий возраст, и выкуриваю я восемьдесят сигарет в день.

Он сказал:

- Я хотел бы связаться с грудной клиникой по телефону прямо сейчас.

Он так и сделал, но договориться удалось только на пятницу, и только в следующий вторник ему сообщат результат. Я спросил его, что может выясниться худшего в результате рентгена, и он ответил:

- Ну, то, что вы сейчас сами назвали.

Когда я стал настаивать, как велика вероятность, что это так, он не стал говорить ничего определённого, а когда я спросил, скажет ли он мне всю правду, когда получит результаты рентгена, он ответил:

- Да, вы из тех пациентов, с которыми такой путь будет наиболее правильным.

От среды до пятницы время тянулось очень медленно, и за эти два дня я совсем утвердился в мысли, что результат будет положительным. Как я говорил врачу, я представляю собой просто классический случай, а теперь, думая об этом, я понял, что у меня много таких симптомов прямо по учебнику. Миллионы людей до меня бывали в таком неопределённом состоянии и гораздо дольше меня, но я никогда не встречал его субъективного описания, так что, пожалуй, стоит отметить свою собственную реакцию. Во-первых, мне казалось невозможным встречаться или разговаривать с кем-либо, кто не болел раком. Это был как бы частный, замкнутый мир, который сбивает с толку и пугает тех, кто не принадлежит к нему. Нескольким окружающим, к которым это могло иметь отношение, я просто сообщил факты, но обсуждать их с ними я был не в состоянии. Из-за чувства отстранённости от всего мира я отложил все встречи до следующей среды, когда мне уже будут известны подробности диагноза и прогнозы. Совершенно неожиданно наступила полная отстранённость, которая вполне могла оказаться временной. Меня уже меньше беспокоило, что у меня рак (а я уже убедил себя в этом вне всякого сомнения), аволновала перемена планов и программ, которую придется проделать. Как будет управляться Камусфеарна до переезда выдр вУобурн, кто их будет туда перевозить, общее состояние моих дел? Страх и отчаяние, вероятно, придут позже, но в течениеэтих двух суток у меня не было ни того, ни другого.

В пятницу в половине второго пополудни я явился в грудную клинику, после того, как мне сделали рентген, и я уж собрался уходить, рентгенолог сказал:

- Вообще-то вам нужно было бы ждать результатов до следующей недели, и тогда вы их получите у своего врача. Но тогда вы будете в неведении ещё четыре дня, так что если подождёте, то мы сможем вам сказать кое-что уже сегодня. Конечно, если хотите.

Я ответил, что, естественно, подожду, и весьма за это благодарен, что было ещё мягко сказано. Я сидел в приёмной и читал старые номера журнала "Панч". В большинстве у них были политические шутки, смысл которых я не совсем понимал, так как за время полугодового пребывания в Северной Африке не следил за событиями внутри страны. Там была табличка: "Не курить", а мне вдруг очень захотелось. Я стал убеждать себя в том, что если у меня рак лёгких, то одна сигарета погоды не сделает, а если его нет, то тем более. Но пройти к двери на улицу могло значить, что я упущу известие, когда оно появится, так что я остался сидеть. Размышляя над своим положением, я пришёл к выводу, что только в случае отрицательного результата мне здесь что-нибудь скажут; если же результат положительный, думалось мне, они как-нибудь устроят так, чтобы мне сообщил об этом мой врач. В таком случае, отсутствие известия будет плохой новостью. Через полчаса ничего не произошло. В комнате было ещё трое пациентов. Глядя на них, я попробовал определить по их состоянию, так же ли они ждут исключительно важных для себя вестей, но по лицам ничего не смог выяснить. Хотелось надеяться, что у меня такая же бесстрастная физиономия.

Три четверти часа спустя или около того вошла сестра и вопросительно осмотрелась.

- Г-н Максвелл?

Я встал, и она поманила меня за собой в коридор.

- Доктор велел сказать, что рентгенограмма у вас совершенно удовлетворительная.

В этом высказывании прозвучало дельфийское свойство, а я отчаянно стремился к определённости.

- Он, что, сказал, - осторожно произнёс я, изо всех сил стараясь не выдать своего волнения, - качество снимка удовлетворительное, или же моё состояние удовлетворительно?

Она просияла под тяжёлыми роговыми очками.

- Он сказал, что не видит и следов какой-либо патологии. Другими словами, у вас всё в порядке.

Я еле удержался, чтобы не обнять её или не крутнуться на одной ножке тут же на месте. Я поблагодарил её и вышел на улицу, где сияло летнее солнце, улицы были полны народу, в чью гущу я внезапно снова вернулся.

Вслед за отменой смертного приговора почти тут же возникла другая напасть. Хоть я ничего и не подозревал, но из Северной Африки я приехал нездоровым.

Я привёз с собой чрезвычайно редкую болезнь, которой раньше не отмечали в Марокко, где я провёл это время. Тем самым мне отплатилось, и с лихвой, за открытие там колонии розовых цапель, о которых в Северной Африке не было ничего известно с тех пор, как они исчезли из Алжира много лет тому назад. Это важное в орнитологии событие произошло как раз в разгар ближневосточной войны. Арабские газеты почти ничего не писали о других событиях в то время, и моя находка была опубликована полностью вместе с рисунком птицы на первой странице местной газеты. Ведь от англичанина во время всемирного кризиса ничего другого и не ждали. Письмо к губернатору провинции с просьбой немедленно организовать защиту редкой птицы было отправлено за подписью более полудюжины влиятельных граждан.

Перевод разговорного французского на литературный английский уже давно стал притчей во языцех, и поэтому я добавлю сюда только два предложения из этого письма: "Они (научные органы) не упустят оказии выдвинуть правительству Его Величества Короля Хасана II требование о комплекскной защите этой птицы и места её гнездования. К сожалению, ей угрожают орды коз, кормящихся маисом, которыесвоим блужданьем там ответственны за растоптанность многих яиц".

Я полагал, что достаточно поплатился за это научное открытие очень болезненным укусом змеи на болотах, где водятся розовые цапли, но оказалось, что это лишь задаток по счёту, так как я привёз с собой в Англию ещё один живой организм, который также не отмечался раньше в Марокко, исключительно неприятную брюшную бациллу, называемую Coccida isospora belli. Последнее слово ("военная")

относится к эпидемии неизвестной тогда болезни среди войск в Галлиополи во время первой мировой войны. Как бы оправдывая своё название, она вновь возникла в германских войсках в Тунисе и Алжире во время второй мировой войны. Известного лечения от неё ещё не было. Говорили, что она происходит сама по себе и длится полтора-два месяца. Симптомы её: бурный, изнурительный понос, тошнота, рвота и более-менее острая боль в брюшной полости. Временами я страдал ото всех сразу же, и результат был весьма сокрушительный; через полмесяца я потерял килограмм семь весу и так ослаб, что едва тащился по комнате.

И вот в таком-то состоянии, хоть я его и тщательно скрывал, я снова съездил в Уобурн, сделал подробные зарисовки вольеров для выдр с китайским орнаментом, чтобы они органично вписались в атмосферу китайской молочной фермы, и, наконец, получил принципиальное "добро" на весь проект.

Между тем на буйной колонии Coccidae, поселившейся в моих внутренностях, испытывали одно лекарство за другим. Первый из антибиотиков они восприняли как бесплатное шампанское, ещё больше развеселились и стали гораздо непринуждённее.

Затем наступил короткий период надежды: после пятидневного лечения мне сообщили, что их число изрядно поубавилось, и они представились вялыми, как с крепкого похмелья. И всего лишь три дня спустя, 16 июля, они, однако, объявились вновь в полную силу, и симптомы не оставляли никакого в этом сомнения. Так как известных способов лечения не было, а болезнь настолько редкая, что объектов для эксперимента не так-то легко и найти, то доктор пробовал на мне одно лекарство за другим, но всё без толку. К 28 июля я решил, что при таких обстоятельствах мне можно с таким же успехом находиться в Шотландии, как и в Лондоне, тем более, что 15 июля (в мой день рожденья) мы, наконец, продали остров Орнсэй, и оставались кое-какие вопросы, которые надо было решить на месте.

Я всё ещё не мог переехать в Камусфеарну, ибо женщина со своим огромным зверинцем по-прежнему была там, и совсем неясно было, когда же дом освободится.

И последнее лето, которое я предполагал провести в Камусфеарне, быстро уходило.

И тогда я поселился неподалёку от Инвернесса у Ричарда Фрера, который с продажей острова Орнсэй довёл почти до конца свои долгие и славные бои в арьергарде. Я приехал к нему 1 августа, а 4 августа в правом лёгком почувствовал сильную боль.