Желтые обои, Женландия и другие истории - Шарлотта Перкинс Гилман Страница 49

Что же до меня, то я помещался где-то между ними. Я не был ни веселым героем-любовником, как Терри, ни рыцарем без страха и упрека, как Джефф. Однако, несмотря на все недостатки, у меня, кажется, имелась привычка логически оценивать свое поведение гораздо чаще любого из них. А теперь, доложу вам, мышление понадобилось мне в полной мере.

Главный камень преткновения в отношениях между нами и нашими женами заключался, как можно легко себе представить, в самой природе наших отношений.

— Жены! Не говорите мне о женах! — бушевал Терри. — Они даже значения этого слова не знают.

Именно так и обстояло дело — не знали. Откуда им знать? В их доисторических сказаниях о полигамии и рабстве идеалы супружеской добродетели (в нашем их понимании) не фигурировали, а поэтому не было возможности их сформировать.

— Единственное, что в их представлении связано с мужчиной — это отцовство! — с глубоким презрением говорил Терри. — Отцовство! Как будто мужчине все время хочется быть отцом!

Это тоже было верно. Они обладали долгим, глубоким и богатым опытом материнства, и в их восприятии единственная ценность мужчин состояла в отцовстве.

Кроме этого, разумеется, присутствовала любовь друг к другу, о которой Джефф совершенно серьезно высказался, что она «превосходит любовь женщин». И это верно. Не могу выразить красоту и силу любви, которой они одарили нас: ни теперь, после долгого и счастливого ее познания, ни тогда, когда она казалась началом безграничного чуда.

Даже Алима, обладающая по сравнению с другими куда более бурным темпераментом и воистину большей соблазнительностью, являлась для любимого ею мужчины воплощением терпения, нежности и мудрости, пока тот… Но об этом позже.

Наши, по выражению Терри, «предполагаемые или так называемые» жены продолжили работать лесничими. Мы, не имеющие особых склонностей и пристрастий, давно стали их помощниками. Надо было чем-то заниматься хотя бы для того, чтобы проводить время, и заниматься нужно было работой — нельзя же вечно играть.

Эта деятельность протекала на свежем воздухе с дивными девушками, мы были рядом с ними — иногда слишком подолгу.

Эти люди, как нам стало теперь ясно, обладали в высшей степени глубоким и утонченным чувством уединенности и личного пространства, однако они не имели ни малейшего представления об «одиночестве вдвоем», которое так импонирует нам. Для каждой из женщин был реализован принцип «две комнаты и ванная». С самого раннего детства им выделяли по отдельной спальне с санузлом, и одним из атрибутов совершеннолетия являлось добавление внешней комнаты для приема друзей.

Нам уже давно выделили каждому по две комнаты, а поскольку мы были другого пола и иностранцы, то все они располагались в отдельно стоящем здании. Похоже, наши хозяева поняли, что мы должны дышать свободнее, если хотим раскрепостить умы в подлинном уединении.

Есть мы ходили в ближайшую общественную столовую, заказывали еду на дом или брали ее с собой в лес. Пища везде была одинаково вкусной. К этому мы привыкли, и это нам нравилось — во время ухаживаний.

После брачной церемонии в нас проснулось несколько неожиданное желание жить в отдельных домах, но оно не нашло отклика в сердцах прекрасных дам.

— Мы и так одни, — нежно и терпеливо объясняла мне Элладор. — Одни в огромных лесах, можно пойти поесть в любой летний домик — только ты и я. Или где угодно сесть за отдельный стол, можно даже есть по отдельности у себя в комнатах. Какое тебе еще одиночество?

Все это было очень верно. Мы наслаждались взаимным одиночеством на работе и приятными вечерними беседами в их квартирах или в нашей. Для нас, если можно так выразиться, продолжались все прелести ухаживаний, вот только не было ощущения… вероятно, это можно назвать «обладанием».

— Можно было и вовсе не жениться, — бурчал Терри. — Церемонию они провели лишь для того, чтобы ублажить нас, а больше всего — Джеффа. Они понятия не имеют, что такое замужество.

Я изо всех сил пытался понять точку зрения Элладор и, естественно, высказал ей свою. Конечно, мы как мужчины хотели заставить их увидеть, что имелись иные, как мы гордо выражались, «более высокие» цели в том, что Терри называл «простым продолжением рода». В самых возвышенных из известных мне выражений я пытался объяснить это Элладор.

— Что-то выше взаимной любви в надежде дать кому-то жизнь, как у нас? — спросила она. — А насколько выше?

— Оно развивает любовь, — объяснял я. — Вся сила прекрасной постоянной обоюдной любви проходит через это высшее развитие.

— Ты уверен? — тихо спросила она. — Откуда ты знаешь, что она так развилась? Есть некоторые виды птиц, которые так любят друг друга, что тоскуют и чахнут, когда их разлучают, и никогда больше не спариваются, если кто-то один погибает, но спариваются они только в брачный сезон. А у вас в народе есть прочная и долгая привязанность, которая проявляется пропорционально подобной снисходительности и потаканию?

Иногда логический склад ума становится причиной затруднительных ситуаций.

Конечно же, я знал об однобрачных птицах и млекопитающих, которые образуют пары на всю жизнь и демонстрируют все проявления взаимной привязанности, даже не распространяя половые отношения далее их первоначального предназначения. И что с того?

— Это же низшие формы жизни! — возразил я. — Они не обладают способностями к верности и нежности, они наверняка счастливы… Но, дорогая, ах, дорогая моя! Что они знают о любви, что влечет нас друг к другу? О, касаться тебя… быть рядом… ближе и ближе… утонуть в тебе… ты ведь чувствуешь то же самое, разве нет?

Я шагнул к ней и взял за руки.

Она смотрела на меня нежным, лучистым и в то же время пристальным и твердым взглядом. В ее глазах была такая сила, бесконечность и вечность, что я не смог вскружить ей голову одним лишь чувством, на что я подсознательно полагался.