Башир Керруми - Красная пелена Страница 11

Песня проняла меня до самых печенок. Мне вспомнилась вся моя жизнь, проведенная в Оране, вспомнились те вечера, когда мы с друзьями сидели за чаем и тоже слушали музыку. Самые старшие у нас курили опиум, но никогда не предлагали младшим последовать их примеру – опиум стоил слишком дорого.

Из глубин памяти всплыло еще одно воспоминание. Прошлым летом мой двоюродный брат женился, и они с отцом под влиянием близких захотели пригласить на свадьбу группу, исполняющую музыку в стиле рай.

Отец жениха зашел к моему деду. Они пили чай, и мой дядя, тщательно подбирая слова, стал делиться своими планами насчет музыкального сопровождения будущей церемонии, особо подчеркивая, что приглашение группы обойдется совсем недорого, и даже назвал имя исполнителя песен в стиле рай, известное каждому жителю Орана. Кстати, должен заметить, что, если верить его поклонникам, своей шумной славой он был обязан скандальным выступлениям в местных кабаре.

Я своими глазами видел, как напряглось лицо деда. Он строго посмотрел на сына и внука и сказал:

– Не понимаю, как вам может нравиться эта вульгарная музыка! Она не только безвкусная, она еще и аморальная!

Отец с сыном опустили головы. Уж они-то хорошо изучили характер моего деда! И теперь молча ждали его приговора.

Я в данном случае был согласен с дедом. На мой взгляд, музыка рай ввергает человека в отчаяние, будит в нем какие-то звериные инстинкты. Стоит пройтись по центральным улицам Орана, на которых полно баров, специализирующихся на двух вещах: алкоголе и музыке рай. Люди ходят в них с единственной целью – напиться до бесчувствия. И музыка рай тому способствует. Я уж не говорю про тексты песен – это чистая порнография!

– Ступайте к Шейху Эль-Тлемсани, – сказал дед. – Он – великий исполнитель музыки андалус.

Чуть помолчав, он добавил:

– Только та музыка, что трогает сердце, делает нас лучше. Такая музыка полна не только любви, но и уважения к другим людям.

Он подлил себе чаю, сделал пару глотков и продолжил:

– В новом городе каждый год проходит традиционный праздник. Съездите в Бешар или в Эссаурию, послушайте музыку гнауа, и вы поймете, чем она отличается. Многие из этих песен вселяют в нашу душу радость, заставляют ноги пуститься в пляс. Но есть и такие, в которых дышит настоящая мудрость…

С проигрывателя лилась музыка, погружая нас с Аишей в недалекое прошлое, будя воспоминания о семье и близких. Я видел, как в глазах хозяйки дома печаль сменялась радостью и наоборот… Впрочем, не исключено, что я приписывал ей чувства, во власти которых находился сам.

Я простился с Аишей, пообещав, что до отъезда еще обязательно зайду с ней повидаться.

В субботу, последовав ее советам, я пустился в путь. Как она и предрекала, никаких проблем на границе у меня не возникло. Поздним субботним вечером на пунктах таможенной проверки не было ни одного служащего и мною никто не заинтересовался. Единственным затруднением стало отсутствие четких указателей, из-за чего я прошагал много лишних километров, без конца сбиваясь с дороги. Но решимость придавала мне сил. Ничто – ни страх, ни физическая усталость – не могло заставить меня повернуть обратно.

Наконец я достиг цели своего путешествия.

Роттердам показался мне городом из черно-белого кино. Он весь – здания, деревья, даже люди – утопал в какой-то серой дымке. Наверное, такое ощущение складывалось из-за низкого, затянутого тяжелыми тучами неба.

Несмотря ни на что, прохожие выглядели вполне здоровыми и веселыми. Какой разительный контраст с моим родным Ораном! У нас, стоит наступить первым зимним дням, все жители как будто съеживаются; кажется, будто из них вытекает жизнь. Неужели, подумалось мне, жители Средиземноморья подсажены на солнце как на наркотик?

Неподалеку от вокзала я заметил молодого североафриканца. Он стоял, опустив на землю большой дешевый чемодан. Я приблизился к нему, вежливо поздоровался, и он ответил на мое приветствие.

– Вы, случайно, не знаете, где это? – спросил я, протягивая ему бумажку с адресом.

Он объяснил мне, что указанная улица находится на городской окраине, и посоветовал сесть на трамвай, даже показал, где ближайшая остановка. А потом вдруг спросил:

– Ты сам-то откуда? Работа не нужна?

– Я приехал из Франции, скорее всего, на пару-тройку месяцев. А работа мне и в самом деле нужна.

Тогда он сказал мне, чтобы вечером я пришел в бар «Надежда», расположенный в одном из рабочих кварталов.

– Спросишь месье Баба-Султана, скажешь, что ты от меня. Он распределяет работу.

Я спросил, а что за работа.

– Мойщиком посуды, или официантом, или каменщиком, или чернорабочим, или на заводе что-нибудь делать…

– А месье Баба-Султан – хороший хозяин? – снова спросил я.

Он улыбнулся:

– Он не хозяин. Он просто ищет свободные места на местных предприятиях и устраивает на них желающих. За это мы отдаем ему двадцать процентов от получки.

– Да он же просто работорговец! – возмутился я.

Моему собеседнику эта характеристика не понравилась.

– Никогда не произноси вслух это слово! – сурово сказал он. – Или не смей говорить, что пришел от меня!

– Не волнуйся, – успокоил я его. – Ничего такого я там не скажу.

Шагая к трамвайной остановке, я твердил про себя: «Ну и трус! Почему на свете так много трусов и так мало храбрых людей?»

Я сел в трамвай. Приятный сюрприз – кондуктором оказалась женщина. Я протянул ей горсть французских монет, она усмехнулась и отрицательно покачала головой. Мы обменялись долгим взглядом, после чего она сделала мне знак пройти в вагон. По-голландски я не знал ни слова, по-французски изъяснялся с пятого на десятое, зато глаза у меня были зоркие. Благодаря своей наблюдательности я много раз выпутывался из самых сложных положений. Сейчас я имел все основания быть довольным собой. Мне хватило всего одного взгляда, чтобы человек понял меня и встал на мою сторону. Меня вдруг пронзила одна простая мысль. Все те, кого мы называем иностранцами, кто приехал в нашу страну издалека, – в сущности, такие же люди, как и мы, вместе с нами владеющие универсальным языком человечества – языком чувств. Лично мне овладение этим языком давалось легко – я всегда умел ладить с другими людьми, особенно с женщинами. Вот и сейчас наш обмен взглядами с женщиной-кондуктором длился всего несколько коротких секунд, но он наполнил меня ощущением блаженства.

Вскоре я уже стучал в дверь месье Си Мохамеда Блини – брата Аиши. Он жил в рабочем общежитии, в одной из комнатушек, больше похожих на кроличьи клетки. В его собственной было не протиснуться от громоздившихся здесь картонных коробок с одеждой и обувью. Запах в помещении стоял отвратительный – воняло подгоревшей пищей и нестираным бельем… Мне хотелось бежать отсюда со всех ног. К несчастью, выбора у меня не было. Я протянул месье Блини письмо от сестры. Судя по его реакции, мое появление не вызвало в нем восторга. Письмо он читал стоя. Дочитал до конца и фальшиво отеческим тоном произнес:

– Если хочешь здесь зацепиться, учти: тебе придется много работать и слушаться старших.

– Я не боюсь работы, – ответил я. – И характер у меня спокойный, можете не волноваться.

– У тебя есть деньги?

– Есть немного. При себе – совсем чуть-чуть. Остальное – в Лилле, в банке. Как только я тут устроюсь, дядя перешлет мне их по почте.

Это было откровенное вранье. Но я уже раскусил этого типа. Его интересовали только деньги. Он начал рассказывать, как ему удалось преуспеть там, где другие провалились, – старался произвести на меня впечатление. Не дождавшись восхищенных восклицаний, он смутился, и в глазах у него вспыхнул огонек беспокойства.

Да он просто дурак, понял я. Почему бы мне не воспользоваться его глупостью? И я попросил его помочь мне получить комнату в этом общежитии, пообещав, что он получит письменное подтверждение от моего дяди. К тому же я заплачу ему за хлопоты триста франков… Выражение его лица мгновенно изменилось. Он спросил, не желаю ли я выпить чаю, и предложил садиться на стоящую возле стены картонную коробку.

– Ну, мальчик, что же ты умеешь делать? – поинтересовался он, заваривая чай.

– Немного разбираюсь в электричестве и в механике, – ответил я. – Еще играю в футбол и пишу стихи.

– Ты умеешь писать! – восхитился он. – Это прекрасно! Я вот, к сожалению, мало учился – читать и писать умею, но плохо. Когда беру в руки книгу, только огорчаюсь. Чувствую себя каким-то мертвецом. У нас в Марокко в школу ходят только дети богачей. А мы, бедняки, должны с детства работать. Да-да, с восьми-девяти лет. Вот она, несправедливость. Мне иногда кажется, что я – слепец, блуждающий во тьме. Мальчик мой, не мог бы ты оказать мне одну услугу? Вечером я хочу пригласить тебя на ужин, а потом попрошу написать письма моим родным в Марокко и сестре.

– Ну конечно, Си Мохамед, с удовольствием, – ответил я.