Башир Керруми - Красная пелена Страница 24

Видеть я не мог, но попросил у него лист бумаги и ручку; они были нужны мне, чтобы сосредоточиться. Затем я начал задавать ему вопросы, стараясь выстроить получаемую информацию в логическом порядке. Параллельно с этим я мысленно группировал проводимые операции, присваивая каждой группе свое обозначение. В конце результат явился сам собой. На самом деле я, опираясь на знание алгебры, просто составил и решил в уме уравнение.

Я озвучил Шибани ответ, и он восхищенно воскликнул:

– Вот это работа! Сразу видно, что ты учился в школе! А ты уверен, что не ошибся с результатом?

– Целиком и полностью.

Я объяснил ему, как поэтапно нашел правильное решение.

– Поверить не могу, что ты слепой, – произнес Шибани. – Ты зорче многих из нас. Больше того, ты видишь то, что скрыто от глаз обычного человека, Аллах акбар! Это в тебе от Бога, не иначе. Господь ниспослал тебе талант. Позволь тебя угостить.

И сейчас же добавил:

– Сам я не пью, но ты заказывай что хочешь.

– Я тоже не пью. Вот от стакана сока не откажусь.

– Мальчик мой, какое счастье, что я тебя встретил. С тобой не соскучишься. Через два часа я собрался поужинать, прямо здесь. Позволь пригласить тебя разделить со мной трапезу. И предупреждаю: плачу я.

Драка в баре сильно расстроила меня.

Я снова сорвался. Меня угнетала не только слепота, но и то, что тратил свои не такие уж могучие силы на драку со всякими дураками. Я чувствовал себя опустошенным, никому не нужным. В голове снова зашевелились мысли о самоубийстве.

Вспомнились мои бесплодные утренние размышления. В голове у меня царил такой сумбур, что я был просто не способен более или менее отчетливо представить себе свое будущее. Если раньше я всегда точно знал, чего хочу, то теперь терялся в тумане сомнений, и этот туман становился все гуще.

Почему бы разом не покончить со всем этим? Нет, во мне говорило не отчаяние. Если я и наложу на себя руки, то сделаю это вполне осознанно, более того – рационально. Отчаяние – удел слабаков. Это не для меня.

Зачем мне жить? Зачем длить страдание? Если вся моя жизнь отныне – сплошная мука, то разве не самый лучший выход распроститься с ней?

Мне казалось, что во мне говорит голос разума, и было все труднее ему возражать.

Но ведь самоубийство – это признание провала, одернул я себя. А я ненавижу проигрывать.

Нет, я ни за что не опущу руки! Гнев, на мгновение охвативший меня на себя самого, придал мне новых сил.

Хватит рассуждать! Я взял в руки табличку и грифель и записал несколько строк:

Я мечтал об удаче,

Но столкнулся с несчастьем.

И взгляд угас в разбитом зеркале надежды,

Но улыбка жива и не умерло чувство.

Свет, что озаряет сердца, согревает мне душу.

Глава 17

Внезапно меня обожгла мысль: я слепой, но думаю и рассуждаю как зрячий. Может быть, именно в этом проблема? Погоди, остановил я себя, разве можно думать как слепой? Это же абсурд! Я не знаю, что значит быть слепым. Разве существуют какие-то особенные мысли, мысли слепого? Я знаю, что такое тьма. Для меня всё – тьма. Люди – тьма, города – тьма, даже пища – тьма… Возможно, я – единственный, кто не видит, что африканцы – черные. Эта невинная шутка вернула мне толику юмора и позволила отступить от края пропасти.

На самом деле меня окружала не полная темнота. Левым глазом я видел нечто вроде светло-коричневой доски, на которой вспыхивали искры света и появлялись цветовые пятна – зеленые, синие, желтые… Правый глаз застилала плотная серая пелена, в зависимости от моего настроения менявшая оттенок от светлого до темного. Так что нечего ныть насчет тьмы, сказал я себе. Попробуй подойти к решению проблемы по-другому.

В учебном центре для слепых нам преподавали французский, шрифт Брайля, машинопись, ручной труд, телефонию и так далее.

Нас готовили к работе на телефонных коммутаторах. Те, кто отличался более высокими умственными способностями, могли рассчитывать на должность секретаря, машинистки или стенографиста…

Новички посещали курс под названием «Психологическая поддержка в период адаптации». Когда мне сказали, что меня ждет психиатр, я спросил у девушки-секретаря, зачем я ему понадобился. Она смутилась и вместо объяснения пробормотала:

– Да вы не бойтесь, она добрая…

Я решил порасспросить своих более опытных товарищей. Один из них дал мне такой ответ:

– Если начнешь перед ней рыдать, она утрет твои слезы. Но если ты не плакса, она ничем тебе не поможет.

– Да что все это значит? – настаивал я.

– Я был на приеме у психиатра раз десять, – продолжил мой товарищ. – Пытался объяснить ей, что моя главная проблема заключается в том, что я всегда мечтал стать художником. Надеялся, что она мне что-нибудь подскажет. Но она сказала, что я должен поскорее забыть все, чему меня учили в художественном училище. Сначала я так и сделал – и чуть не помер от тоски. В общем, я по-прежнему пишу картины. И пусть я их не вижу, это для меня не важно. Мне хватает воображения, чтобы представлять себе, что у меня получилось. – Он чуть помолчал, а потом добавил: – Ты извини, но давай не будем о психологии. Больно уж тема неприятная…

Вскоре я отправился на консультацию к даме-психологу. Встреча проходила в душной комнатушке без единого окна, в которой было нечем дышать. Поскольку помещение было тесное, мы сидели очень близко друг к другу. Я слышал ее голос совсем рядом и, хотя не мог ее видеть, старался смотреть ей в лицо. Мне казалось, от нее исходит волна смущения и неловкости.

– Вы видите хотя бы немного? – спросила она.

– Нет, мадам.

– Совсем ничего?

– Совсем.

– Но вы смотрите мне прямо в глаза!

Я хотел было сказать ей правду, но вместо этого с улыбкой произнес:

– Ваши глаза слишком прекрасны, чтобы от них отвернуться!

Она явно не поняла, говорю я серьезно или шучу, и смутилась еще больше.

Интересно, что она собирается со мной делать, думал я. Честно говоря, мне было немного страшно.

Я понятия не имел о том, что такое психология. Не знал даже, куда ее отнести – к терапии, хирургии или какой другой медицинской науке. А может быть, это какое-нибудь особенное западное колдовство?

Она начала расспрашивать меня о детстве, о родителях, о наших взаимоотношениях, о моих привязанностях. Ее вопросы отличались банальностью и бестактностью.

Я никогда никому не рассказывал о своей жизни. Общаясь с теми или иными людьми, я сочинял про себя всякие истории. У меня всегда имелось несколько заготовок, к которым я в случае надобности прибегал. Поэтому и на ее вопросы я отвечал в том же духе, предложив одну из версий. Происходящее напоминало мне допрос инквизиции и не вызывало ни малейшего желания открывать правду. Но чтобы мои россказни звучали достоверней, я время от времени сообщал одну-две точные детали. Одним словом, я по-своему развлекался.

Вдруг моего слуха коснулся тихий звук щелчка – так обычно щелкают электронные приборы. Я прислушался и понял: в магнитофоне закончилась лента. Мне удалось скрыть свое удивление, и я продолжал говорить как ни в чем не бывало. Дама-психолог, стараясь действовать бесшумно, откинула крышку магнитофона, перевернула кассету другой стороной и снова нажала на кнопку записи. Аппарат стоял у нее в ящике стола. Я еще немного напряг слух и уловил шуршание ленты. Выходит, она записывала наш разговор. Не предупредив меня! Я решил проверить, так ли это. Я уже понял, что быть психологом значит лезть постороннему человеку в душу. Теперь я хотел убедиться, насколько психологи правдивы.

– Простите, мадам, – сказал я. – Мне послышалось или вы и в самом деле записываете нашу беседу на магнитофон?

– Здесь нет никакого магнитофона, – ответила она. – Не понимаю, что вы могли услышать.

И быстро задвинула ящик стола.

– Еще раз прошу меня извинить, мадам, – не сдавался я, – но я совершенно точно слышал шум магнитофона.

«Плохой психолог да к тому же еще и лгунья!» – подумал я.

Все это казалось мне странным. Зачем ей записывать мои слова? Будь она чуть посимпатичней, я бы дал ей совет пойти со своим магнитофоном в ближайшее бистро. Там выбор разговоров куда больше!

Она задала мне следующий вопрос. Не замечал ли я за собой каких-либо странностей – из тех, про которые принято говорить «тараканы в голове»?

– В течение дня, – начал я, – все более или менее нормально. Я вижусь с людьми, занимаюсь тем и другим, и мне просто некогда думать про каких-то там тараканов. Но по вечерам я почти всегда чувствую себя более чем странно. И тогда меня и правда одолевают тараканы. Особенно набежавшие из соседних комнат. У нас там такие неряхи живут…

– Я прошу вас отвечать на мои вопросы серьезно! Это слишком важно, чтобы шутить.

– Не понимаю, что тут серьезного. Для меня есть только одна серьезная проблема. Я хочу точно знать, вернется ко мне зрение или нет. Все, что меня интересует, это возможность видеть.