Владимир Бошняк - Мальчики для девочек, девочки для мальчиков Страница 3

– Надо же, просто вот один к одному! – изумилась Элен. – Вплоть до того, что можно подумать, будто быть парикмахером и быть писателем – это одно и то же.

– Хватит чушь-то нести! – весело перебил ее Чарли. – Вот я пью сейчас, и мне хорошо. При этом я знаю, что быть парикмахером – это вовсе не то же самое, что быть писателем, но так уж каждому из нас выпало, и никуда тут не денешься. Я прав, Дик? Причем писателю – как раз потому, что это вовсе не все равно – быть парикмахером или быть писателем, – ему как раз и интересно сравнить свое ви́дение с ви́дением парикмахера или еще кого-то, кого угодно.

– За исключением разве что другого писателя, – уточнила Элен.

– Это не-ет, – посерьезнел Чарли. – С другими писателями Дик разговаривать не любит. Откуда я это знаю? А прочитал в одной из его книжек – в той, которую он подарил нам на Рождество. Верно, Дик? Там где-то про это есть. Как ты куда-то там приходишь и говоришь, что на писателей тебе насрать. Извини за выражение, Элен.

– Знаешь, ты или помалкивай, или следи за языком, – нахмурилась Элен. – То, что Дик не такой, как другие знаменитости, еще не повод строить из себя невесть что.

– Гос-споди, да сама и помалкивай! – обиделся Чарли. – Я же всего лишь цитирую Дика! Скажи, Дик? Раньше я думал, что писатели не пользуются словами, которые в ходу у парикмахеров, но теперь знаю, что ошибался. Теперь я знаю как минимум одного писателя, который пользуется в точности нашенскими словами. Это же Дик сказал, что ему насрать на писателей. Это же не мои, это же его слова!

– Ну хватит уже, сколько можно! – сказала Элен. – Одно дело, когда у Дика что-то написано в книжке, и совсем другое, когда ты это говоришь за столом. Наверняка он имел в виду что-то иное, возвышенное, чего тебе, может быть, даже и не понять.

– И что же ты имел в виду, Дик? – обескураженно осведомился Чарли.

Писатель рассмеялся, не переставая про себя на чем свет стоит клясть тот момент, когда Дейзи, гуляя с дочкой, умудрилась пригласить их в гости, и теперь они сидят тут, надувают щеки, как два комических персонажа из плохого кино, при этом оба немного даже чересчур ушиблены тем, что его имя совсем еще недавно частенько упоминалось в газетах; упоминание же имени в газетах – это для них признак избранности просто невообразимой, а потом говорит:

– Сказать по правде, насчет той моей репризы вы оба правы, но давайте поговорим о чем-нибудь более осмысленном. Элен, расскажи мне лучше про Рональда и Грету.

– А, ну они как всегда. Боже, что они иногда говорят, что выделывают! Сегодня Грета встала, например, после дневного сна и говорит: «Мама, а почему у женщин тут такие штуки? Ну, ты понял, что она имела в виду: то, что у нас сверху, а я, надо сказать, специально перечитала кучу всяких дурацких книжек, в которых про такие их вопросы как раз рассказано; ну, думаю, надо объяснить ей все доподлинно, как есть, а вспомнить ничего не могу, меня прямо что заколодило, и в результате я сказала ей, что это чтобы отличать, кто девочка, а кто мальчик, а она подумала-подумала да и говорит: ага, я девочка, а не мальчик, так почему же у меня тут ничего нет? И как заревет! Вроде как ей положено, а нету. Вот и читай после этого книжки.

– Могла бы сказать ей, что эти штуки даны девушкам затем, что они красивые, а еще затем, что парням нравится, когда они у девушек есть, что может быть проще? – сказал Чарли.

– Надо же, какой у нас папочка умный! Если бы я так сказала, она все равно заревела бы, потому что ей вынь да положь их сейчас! Чего бы я этим добилась? Счастья ей это бы не прибавило.

– А слабо́ сказать ей, что у девушек они затем, что парням нравится на них зырить и тискать руками. Слабо́, а?

– Ой, молчи не могу! И хватит уже пялиться на мои-то, а то уставился как баран на новые ворота.

– Это ты думаешь, что они твои, – усмехнулся Чарли. – А они мои, женщина ты неразумная. Ты просто ходишь, носишь их повсюду, а они все равно мои. И все остальное, что к ним прилагается, тоже. Ну разве я не прав, Дик? Само по себе то, что у меня парикмахерская на четыре кресла – вся, между прочим, чистая от долгов, – совершенно не обязательно должно значить, что я не могу иметь собственных философских взглядов, пусть и не шибко научных, ты ж понимаешь! С тех пор как я кончил школу, я много думал, времени на это не жалел и пришел к кое-каким интересным выводам. Может, некоторые из них и ошибочны, но если и так, то разве что слегка. Все же не зря я пятнадцать лет уже стригу клиентов, на цырлах вокруг них бегаю, и бывает, что за день ни разу даже не присяду. За это время я кое-что уяснил себе – причем сам, без всяких книжек! – и вот что я понял: главное в жизни знаете что? А вот как раз эти две штуковины. – Чарли довольно хохотнул. – Эти две и две с другой стороны, чуть пониже, да спереди еще теплая норка. И все это вместе собрано в аккуратненький такой подарочек, который день ото дня становится все лучше и даже больше, сколько ни убеждай себя в том, что все это фигня. Конечно, и детей этот подарочек приносит, и проблемы создает, да и денег на него уходит изрядно, ну и что? Оно того стоит!

Теперь уже и Элен радостно посмеивалась: больно уж ей понравилось то, что сказал о ней ее муж, и то, какое впечатление он этим произвел на писателя, – да и вообще, надо сказать, так смело и откровенно он раскрывается только тут, в доме у писателя и его жены.

– Ой, молчи не могу! – выговорила она сквозь смех и снова захихикала.

– Ты смотришь и понимаешь: это хорошо, – продолжал Чарли, стараясь контролировать свой голос, чтобы самому тоже не захихикать. – Потому что чертовски хорошо чувствуешь, как это тебя пробирает. Да-да, и тебя тоже, Элен! Примерно так, как это делал с тобой Кларк Гейбл, когда девчонкой ты сидела в кинозале в окружении полудюжины таких же восторженных сикалок-подружек.

– Эй! – воззвала вдруг из ванной Дейзи. – Меня-то подождите! А то сами веселятся, а я?

– Не волнуйся, – выкрикнул в ответ писатель. – Нашего веселья на всех хватит. Правда же, Чарли? У нас его еще много!

– Ой, мын-ноого! – подтвердил парикмахер.

– Давай-ка долью. – Писатель взял у гостя пустой стакан.

– Только чуть-чуть, много не надо. Чу-чуть, чу-чуть. А то я так резво начал, что долго, пожалуй, не продержусь.

Писатель встал, пошел наливать парикмахеру следующую порцию.

Глава 5

К тому времени, когда Дейзи вышла из спальни, где стоял ее туалетный столик со всякими цацками, гости уже распевали любимую песню парикмахера – про то, как Мэгги когда-то была девчонкой, но и тот старик, что взял ее в жены, тогда был тоже еще хоть куда. Дейзи сидела в полной боевой раскраске и празднично принаряженная: приняла меры, чтобы неожиданный приход парикмахера с женой не смог ей испортить вечер, пусть даже у них хватит дурости просидеть до часу или до двух ночи. Она была неотразима и вполне это сознавала, ее муж тоже сознавал это, а парикмахер при ее появлении на секунду перестал петь и восхищенно присвистнул. Однако, свистнув, сразу снова продолжил пение. Элен и Дейзи приветствовали друг дружку, как это водится у девушек, соприкоснувшись щечками, после чего Дейзи говорит:

– Ну, так и что насчет меня, где мой стопарик?

– Сходи за ним сама, а? – сказал ей муж, пытаясь дать понять, что, полностью осознавая ее неотразимость, он не хочет, чтобы она чересчур задирала нос: и так ведь ясно, как он рад, что рядом с ним такая красотка – молодая, свежая и всегда радостно принимающая все их совместные начинания.

Она одарила его взглядом, исполненным наивности и простодушия, взглядом, который всегда означал одно: я – твоя, ты, главное, скажи, что надо делать, и все будет исполнено в лучшем виде, дай приказ, а дальше уж я сама; убедившись, что муж это сообщение прочел, она задрала нос и с видом гордым и неприступным пошла наливать себе выпивку. Гости продолжали петь. Когда ей вроде бы давно пора было уже вернуться, поскольку времени прошло достаточно, чтобы налить даже и в два стакана, муж намек понял и двинулся за ней, оставив парикмахера с женой увлеченно дискутировать о том, что бы еще такое спеть. Ага, вот она, стоит к нему спиной перед пустым стаканом, готовая наливать и смешивать, но стакан пуст. Он подошел к ней, обнял и креп ко прижал к себе, а потом стал водить по ее телу руками, медленно и нежно. Она расстегнула молнию, чтобы ему не мешала ткань, но он застегнул ее со словами:

– Это же твои гости. Не надо их обижать.

После чего очень громко, чтобы его услышали в гостиной, говорит:

– Ишь какая! Она тут втихаря догнать нас решила. Давай-ка, Дейзи, пошли, мы тебя ждем.

– Да-да, – послышался голос Элен, – а то, хоть мы и выпили всего-то каждый по три, Чарли что-то уже поплыл.

– И не стыжусь! – в ответ ей с некоторым трудом выговорил Чарли. – Плыву и млею, и пускаю слюнки, и ты знаешь на что.

Мужчина налил жене в большой бокал, а когда она сделала глоток, вывернул ей голову чуть не задом наперед и приник открытым ртом к ее губам; откуда ни возьмись сразу возник ее язык, выпрыгнул и втиснулся, попытавшись занять все пространство. Но мужчина отстранился, повернул ее к двери, и они вместе вышли в гостиную, где обнаружилось, что парикмахер с женой вовсю целуются.